Орешник

Я — оре­ши­на, я близ доро­ги рас­ту непо­вин­но,
Но про­хо­дя­щий народ кам­ни бро­са­ет в меня.
Каз­нью такою каз­нят одних несо­мнен­ных зло­де­ев,
Если обще­ст­вен­ный гнев доль­ше не в силах тер­петь!
Я же чиста от гре­ха, в еди­ном мое пре­ступ­ле­нье:
Груз еже­год­ных пло­дов я зем­ледель­цу несу.
Но ведь в дале­кие луч­шие дни и дру­гие дере­вья
Спо­ри­ли толь­ко о том, кто изобиль­ней родит;
Бла­го­че­сти­вый тогда соблюда­ли кре­стьяне обы­чай —
От уро­жая нести долю бес­смерт­ным богам:
Часто Минер­ва сама диви­лась олив изоби­лью,
Часто, Либер, и ты гроз­дьям дивил­ся сво­им,
И мате­рин­ская ветвь стра­да­ла от тяж­ко­го гру­за,
Если опо­рою ей не был раз­дво­ен­ный шест.
С нас, дере­вьев, при­мер и люди тогдаш­ние бра­ли:
Не было в оные дни жен­щи­ны с чре­вом пустым.
Толь­ко после того, как пла­та­ны с их тенью бес­плод­ной
Более бра­тьев сво­их взыс­ка­ны были судь­бой,
Ста­ли и мы, дере­ва пло­до­нос­ные, я и дру­гие,
Пыш­но рас­киды­вать сень лист­вен­ных наших вет­вей.
Ну, а теперь по мно­же­ству лет пло­ды не родят­ся,
Или гни­ет вино­град рядом с мас­ли­ной гни­лой;
Жен­щи­на чре­во кале­чит, ста­ра­ясь казать­ся кра­си­вой —
Ред­кой в нынеш­ний век хочет­ся мате­рью стать.
Да ведь и мне бы жилось без­опас­нее, будь я без­дет­на:
Как Кли­тем­не­стра пра­ва в жало­бах горь­ких сво­их!
Зна­ла бы это лоза — она иссу­ши­ла бы гроз­дья,
Зна­ла б мас­лич­ная ветвь — не роди­ла бы мас­лин!
Пусть это сло­во мое дой­дет и до груш, и до яблонь,
Пусть не будет в садах яблок румя­ных и груш!
Пусть меня виш­ня услы­шит и вишен на вет­ках лишит­ся,
Ты, смо­ков­ни­ца, стань воткну­тым в зем­лю стол­бом!
Я не завист­ли­ва, нет! Но кто пре­будет в покое,
Если почет­ный удел — лишь для бес­плод­ных вет­вей?
Глянь­те, вот дере­ва, у кото­рых ство­лы невреди­мы:
Нече­го с них полу­чить — вот и не тро­га­ют их.
А у меня болят на вет­вях изу­ве­чен­ных раны,
Содра­на кожа с меня, страж­ду­щий ствол обна­жен.
Этим муче­ньям виной не враг, а иска­тель пожи­вы:
Вся­кий, кто пло­до­вит, так же сте­нал бы, как я.
Так осудить бога­ча спе­шат корыст­ные судьи;
Если, ответ­чик, ты нищ — этим и будешь спа­сен.
Так гра­бе­жа боит­ся лишь тот, кого мож­но огра­бить, —
Тот, кто идет налег­ке, стра­ха не зна­ет в пути.
Так и сама я при­чи­ной тому, что меня оби­ра­ют,
А осталь­ные цве­тут, и не заде­ты никем.
Чем же, одна­ко, богат меня окру­жив­ший кустар­ник,
Сло­ман­ным телом сво­им ныне при­ник­ший к зем­ле?
Кам­ни, что мимо меня про­ле­та­ли, ему доста­ва­лись —
Толь­ко сосед­ство со мной гибель ему при­нес­ло.
Будет свиде­те­лем мне тот куст, что рас­тет в отда­ле­нье:
Зеле­ны вет­ви его непо­вреж­ден­ной кра­сой.
Если бы поня­ли это рас­ту­щие рядом со мною —
Самую тень от меня им бы при­шлось про­кли­нать!
Ах, как тягост­но знать, что даже сосед­ство со мною
Так нена­вист­но! К моим бедам — и эта беда!
Мно­го ль зато от меня хло­пот посе­ля­нам усерд­ным?
Пусть лишь дадут мне зем­ли — боль­ших забот не про­шу.
Необ­ра­ботан­ной поч­вой доволь­ст­ву­юсь непри­хот­ли­во,
И не пуга­ет меня бли­зость про­ез­жих дорог.
Чтобы посев побе­речь (ведь твер­дят, что вре­жу я посе­вам!),
Я при­ютить­ся могу и на дале­кой меже.
Ради меня сер­пом сосед­них вет­вей не сре­за­ют,
Засту­пом ради меня зем­лю не ста­нут рых­лить;
Хоть бы от солн­ца и жаж­ды мои поги­ба­ли побе­ги,
Не под­ве­дут бороздой воду к иссох­шим кор­ням.
Но насту­па­ет пора, мои поспе­ва­ют оре­хи —
Тут-то меня и нач­нут пал­кой жесто­кой каз­нить.
Пал­ка обиль­ным вет­вям нано­сит нещад­ные раны,
Чтоб не мог­ла я пенять лишь на уда­ры кам­ней.
Наземь пло­ды упа­дут, собе­рет их ску­пая хозяй­ка —
Так оре­хи мои скром­ный укра­сят обед.
Рад и маль­чиш­ка орех рас­ко­лоть уме­лым уда­ром
Или щелч­ком пока­тить раз и дру­гой по сто­лу.
Нуж­но для этой игры все­го четы­ре оре­ха:
Три пони­же кла­дут и добав­ля­ют один.
Или же мож­но орех пустить по дощеч­ке наклон­ной,
Чтобы меж мно­гих дру­гих он отыс­кал себе цель;
Или еще есть игра — дога­дать­ся, чет или нечет:
Лов­кий угад­чик возь­мет, сколь­ко сумел уга­дать.
Или же чер­тит­ся мелом рису­нок, подоб­ный созвез­дью,
Схо­же­му видом сво­им с дель­той, чет­вер­той из букв.
Этот чер­теж разде­лен чер­та­ми внут­ри на сту­пе­ни:
Сколь­ких кос­нешь­ся полос, столь­ко оре­хов возь­мешь.
Есть и еще для мет­кой руки испы­та­нье такое —
В гор­ло пусто­го горш­ка нуж­но оре­хом попасть.
О, как пре­крас­но рас­ти под защи­тою креп­кой огра­ды
И вме­сто мно­гих гос­под дань при­но­сить одно­му!
Пыль сосед­ней доро­ги на листья там не ложит­ся,
Кри­ка не слыш­но людей, сту­ка не слыш­но колес.
Сколь­ко ни будет пло­дов, собе­рет их один зем­леде­лец
И без труда разо­чтет, был ли богат уро­жай.
А мое­му уро­жаю дозреть нико­гда не слу­ча­лось,
Ибо до сро­ка пло­ды сби­ты быва­ли с вет­вей.
Пол­ны еще моло­ком оре­хов незре­лые ядра,
И от стра­да­ний моих поль­зы мучи­те­лю нет —
Но уже вновь окру­жа­ют меня и каме­нья­ми метят,
И тороп­ли­вой рукой тщет­ную ловят корысть.
Еже­ли взять и рас­честь, сколь­ко взял ты, при­шлец, и оста­вил,
Боль­шей будет твоя, мень­шей — хозяй­ская часть.
Кто-нибудь ска­жет, взгля­нув на мои ого­лен­ные вет­ви,
Что разо­злен­ный Борей — этой винов­ник беды;
Кто-нибудь ска­жет, что зной, а кто-нибудь ска­жет, что холод,
Или во всем обви­нит листьям губи­тель­ный град.
Нет, повредил мне не град, нена­вист­ный суро­вым кре­стья­нам,
Ветер меня мино­вал, солн­це и сту­жа щадят —
Зло для меня — лишь пло­ды, кото­рые я же рож­даю:
Мне, как и мно­гим дру­гим, при­быль при­но­сит лишь вред.
При­быль сгу­би­ла тебя, Полидор, и при­быль виною
В том, что ору­жие взял муж нече­сти­вой жены;
И у царя Гес­пе­рий­ско­го были бы ябло­ни целы,
Если б не та, что нес­ла бре­мя пло­дов золотых.
Вот еже­ви­ка и терн — они лишь колоть­ся уме­ют,
И пото­му-то для них жизнь без­опас­на вполне;
А у меня и густых колю­чек нет для защи­ты,
Я не могу повредить жад­ным и дерз­ким рукам.
Раз­ве тени моей не ищут, чтоб солн­ца избег­нуть,
Если рас­плав­ле­но все жар­ким Ика­ро­вым псом?
Раз­ве я — не при­бе­жи­ще тех, кто, завидев­ши тучи,
Здесь ожида­ет, пока ливень неждан­ный прой­дет?
Рада я всем услу­жить, в усер­дье дру­гих обго­няя,
А бла­го­дар­но­стью мне — толь­ко уда­ры кам­ней.
Мало того: я терп­лю и упрек от хозя­и­на поля —
Из-за меня в борозду кам­ни с доро­ги летят.
Вновь очи­ща­ет он зем­лю и кам­ни, собрав­ши, уно­сит,
Но на доро­ге дру­гих хва­тит кам­ней для меня.
Вот поче­му нена­вист­ный дру­гим мороз мне на поль­зу —
Мне вожде­лен­ный покой зим­нее вре­мя сулит:
Зим­ней порой бес­по­лез­ны мои обна­жен­ные вет­ви,
И, по сча­стью, вра­гам нече­го взять у меня.
Но едва на вет­вях появит­ся новая завязь,
Кам­ни гра­дом летят, к новым оре­хам стре­мясь.
Кто-нибудь может ска­зать: «По смеж­но­сти с общим вла­де­ньем
Все поз­во­ля­ет­ся брать: пра­во дорог тако­во».
Что ж! коль поз­во­ле­но — рви­те мас­ли­ны, топ­чи­те посе­вы,
С ближ­ней хва­тай­те гряды все, чем богат ого­род!
Дер­зость такая пус­кай и в сто­лич­ные всту­пит ворота,
«Пра­во доро­ги» в тво­их, Ромул, да будет сте­нах:
Вся­кий, кто хочет, пусть день­ги с при­лав­ка трак­тир­но­го тащит,
Куб­ки точе­ные пусть вся­кий, кто хочет, берет;
Это­му золо­то мило, тому — замор­ские кам­ни, —
Сколь­ко смо­жешь схва­тить, столь­ко с собой и бери!
Но ведь никто не берет. И покуда власт­ву­ет Цезарь,
Вору при стра­же таком жиз­ни спо­кой­ной не знать.
Цезарь одна­ко же мир утвер­дил не толь­ко в сто­ли­це —
Помощь свою он про­стер всюду по кру­гу зем­ли.
Так поче­му же средь бело­го дня летят в меня кам­ни,
И для меня лишь одной бла­го­по­лу­чия нет?
Зна­чит, гнезда в лист­ве на сучьях моих не повис­нут,
Пти­цам на вет­ках моих не доведет­ся при­сесть —
Вме­сто это­го камень застрял в рас­ко­ло­той вет­ви —
Так победи­тель сто­ит, вра­же­ский город заняв.
Часто пыта­ет­ся скрыть пре­ступ­ник свое пре­ступ­ле­нье,
Часто винов­ный свою опро­вер­га­ет вину;
Но, оби­жая меня, кто еле ко мне при­кос­нет­ся, —
Тем­ным соком коры паль­цы пят­на­ет свои.
Сок этот — кровь, и тому, кто кро­вью запят­нан такою,
Пят­на с хищ­ной руки чистой водой не отмыть.
О, как часто мне жизнь настоль­ко быва­ет посты­ла,
Что при­зы­ваю я смерть: пусть иссу­ши́т на кор­ню!
О, как часто хочу быть смя­той сле­пым ура­га­ном
Или навлечь на себя мол­нии мощ­ный огонь!
Хоть бы вне­зап­ная буря пло­ды мои сбро­си­ла наземь,
Хоть бы сама я мог­ла с веток оре­хи стрях­нуть!
Так ведь пон­тий­ский бобер, опас­ной лишив себя части,
Тем, что оста­лось при нем, может спо­кой­но вла­деть.
Мож­но ль ино­го желать, когда вот уже под­нял про­хо­жий
Камень, вот уже взгляд место уда­ру нашел, —
И не уйти ство­лу мое­му от раня­щей боли:
Дер­жат его под зем­лей кор­ни, подоб­но цепям.
Тело уда­рам мое под­став­ле­но, как гла­ди­а­тор,
Если ему при­судил драть­ся в око­вах народ,
Или как белая тел­ка, кото­рая видит у гор­ла
Нож или тяж­кий топор над голо­вою сво­ей.
Дума­ют, буд­то мои тре­пе­щут листья от вет­ра, —
Нет, поис­ти­не, их страх застав­ля­ет дро­жать!
Если я чем про­ви­ни­лась — пре­дай­те огню мои чле­ны:
Пусть истле­ют они в чад­ном дыму оча­гов!
Если я в чем про­ви­ни­лась — мой ствол раз­ру­би­те желе­зом,
Дай­те мне муку мою раз навсе­гда отстра­дать!
Если же не за что жечь и не за что сечь, то почув­ст­вуй,
Пут­ник, жалость ко мне — и про­хо­ди сто­ро­ной!