Лекарство от любви

В этой кни­ге моей про­чи­тав­ши заглав­ную над­пись,
«Вижу, — мол­вил Амур, — вижу, гро­зят мне вой­ной!»
Нет, Купидон, подо­жди уко­рять за изме­ну поэта,
Столь­ко ходив­ше­го раз в бит­ву во имя твое!
Я ведь не тот Дио­мед, от кото­ро­го, раной изму­чась,
Мать твоя в свет­лый эфир Мар­со­вых мча­ла коней.
Юно­ши — часто, а я — посто­ян­но пылаю любо­вью;
«Что с тобой?» — спро­сишь меня — тот­час отве­чу: «Влюб­лен!»

Раз­ве не я доро­гу к тебе рас­чи­стил нау­кой
И нера­зум­ный порыв разу­му отдал во власть?
Не пре­да­вал я, малыш, ни тебя, ни нашу нау­ку;
Выткав­ши, Муза моя не рас­пус­ка­ла тка­нье.
Если кому от люб­ви хоро­шо — пус­кай на здо­ро­вье
Любит, пус­кай по вол­нам мчит­ся на всех пару­сах.
А вот когда еле жив чело­век от несто­я­щей дев­ки,
Тут-то ему и долж­на наша нау­ка помочь.
Раз­ве это годит­ся, когда, захлест­нув себе шею,
Виснет влюб­лен­ный в тос­ке с под­пото­лоч­ных стро­пил?
Раз­ве это годит­ся — клин­ком прон­зать себе серд­це?
Сколь­ко смер­тей за тобой, миро­лю­би­вый Амур!
Тот, кому гибель гро­зит, коли он от люб­ви не отстанет,
Пусть отста­ет от люб­ви: ты его зря не губи.
Ты ведь дитя, а дет­ской душе подо­ба­ют заба­вы —
Будь же в годы свои доб­рым вла­ды­кой забав.
Ты бы смер­тель­ны­ми мог пре­сле­до­вать стре­ла­ми смерт­ных,
Но не жела­ешь пят­нать гибель­ной кро­вью стре­лу.
Пусть твой при­ем­ный отец и меча­ми и пика­ми бьет­ся
И, обаг­рен­ный рез­ней, мчит­ся с побед­ных полей;
Ты же искус­ство свое от мате­ри при­нял в наслед­ство,
И от него ни одна мать не теря­ла сынов.
Пусть в полу­ноч­ной борь­бе тре­щат под уда­ра­ми две­ри,
Пусть мно­го­цвет­ный венок пере­ви­ва­ет косяк,
Пусть моло­дые муж­чи­ны и жен­щи­ны ищут друг дру­га
И от рев­нив­цев сво­их хит­рый скры­ва­ют обман,
Пусть не допу­щен­ный в дом певу­че сте­на­ет любов­ник
И запер­то­му зам­ку лесть рас­то­ча­ет и брань, —
Радуй­ся этим сле­зам, а смер­ти пре­ступ­ной не тре­буй:
Слиш­ком твой факел хорош для погре­баль­ных кост­ров!
Так я Аму­ру ска­зал; и, рас­ки­нув бле­стя­щие кры­лья,
Мол­вил Амур золо­той: «Что ж! Пред­при­няв — довер­ши».

Все, кого мучит обман, к моим поспе­шай­те уро­кам:
Юно­ши, вам гово­рю — вас ли не мучит любовь?
Я научил вас люб­ви, и я же несу вам целе­нье,
Ибо в еди­ной руке — раны и помощь от ран.
Поч­ва одна у целеб­ной тра­вы и тра­вы ядо­ви­той —
Часто кра­пи­ва в зем­ле с розою рядом рас­тет.
Был пели­он­ским копьем пора­жен Гер­ку­ле­сов пото­мок —
И в пели­он­ском копье он исце­ле­нье нашел.
То, что юно­шам впрок, — и жен­щи­нам будет на поль­зу:
Я спра­вед­ли­во дарю сред­ство и тем и дру­гим.
Если же, девуш­ки, вам неспо­д­руч­но какое ору­жье, —
Что ж, посто­рон­ний при­мер — тоже хоро­ший урок.
Как хоро­шо уметь уга­шать жесто­кое пла­мя,
Как хоро­шо не бывать низ­ко­го чув­ства рабом!
Будь я учи­тель Фил­лиды — досе­ле жила бы Фил­лида,
Девя­ти­крат­ный свой путь вновь повто­ряя и вновь;
С баш­ни Дидо­на сво­ей не гляде­ла бы в муке послед­ней
Вслед дар­да­ний­ским ладьям, парус напра­вив­шим вдаль;
Меч на род­ных сыно­вей не вру­чи­ла бы мате­ри мука,
Чтобы супру­гу отмстить общей их кро­ви ценой;
Сколь­ко бы ни был Терей влюб­лен в кра­соту Фило­ме­лы,
Я бы ему поме­шал греш­ною пти­цею стать.
Ты при­веди Паси­фаю ко мне — и быка она бро­сит;
Фед­ру ко мне при­веди — Фед­ра забудет любовь;
Дай мне Пари­са — и в дом Мене­лай воро­тит­ся с Еле­ной,
И от данай­ских мечей не сокру­шит­ся Пер­гам;
Если бы эти сти­хи про­чи­та­ла измен­ни­ца Сцил­ла —
Пур­пур бы цвел до кон­ца, Нис, на тво­ей голо­ве.
Слу­шай­тесь, люди, меня, укро­ти­те опас­ные стра­сти,
И по пря­мо­му пути вашу пущу я ладью.
Был вашей кни­гой Назон, когда вы любить обу­ча­лись, —
Ныне опять и опять будь вашей кни­гой Назон.
Я при­хо­жу воз­ве­стить угне­тен­но­му серд­цу сво­бо­ду —
Воль­ноот­пу­щен­ник, встань, волю при­вет­ст­вуй свою!

Пусть же меня при нача­ле трудов осе­нят твои лав­ры,
Феб, пода­рив­ший людей пес­ней и зельем от мук!
Будь мне под­мо­гой пев­цу, и цели­те­лю будь мне под­мо­гой,
Ибо и это и то вве­ре­но вла­сти тво­ей.

Помни­те преж­де все­го: пока малое в серд­це вол­не­нье,
Мож­но сто­пу удер­жать перед поро­гом люб­ви;
Вытоп­тать в серд­це сумей запав­шее семя неду­га —
И оста­но­вит­ся конь тут же, на пер­вом кру­гу.
Вре­мя силу дает, вре­мя соком лозу нали­ва­ет,
Вре­мя недав­ний росток жат­вен­ным коло­сом гнет.
Дуб, под широ­кую тень зову­щий уста­лых про­хо­жих,
В пору посад­ки сво­ей пру­ти­ком малень­ким был,
Каж­дый выдер­нуть мог бы его из зем­ли неглу­бо­кой —
Ныне же как он велик в силе и мощи сво­ей!
Быст­рым дви­же­ньем ума окинь пред­мет сво­ей стра­сти,
Чтоб нис­про­верг­нуть ярмо, тяж­кий суля­щее гнет!
В самом нача­ле болезнь пре­се­ки — напрас­ны лекар­ства,
Если успе­ет она вызреть в упу­щен­ный срок.
Пото­ро­пись, и реше­нье со дня не откла­ды­вай на день:
То, что под силу сей­час, зав­тра уж будет нев­мочь.
Хит­ро­стью ищет любовь бла­готвор­но­го ей про­мед­ле­нья;
Нет для спа­се­ния дня луч­ше, чем нынеш­ний день!
Толь­ко немно­гие реки родят­ся из мощ­ных исто­ков —
Лишь посте­пен­но ручьи пол­нят­ся мно­гой водой.
Если бы меру гре­ха мог­ла ты пред­видеть заране —
Век бы лица тво­е­го, Мир­ра, не скры­ла кора.
Видел я, видел не раз, как лег­ко изле­чи­мая рана,
Не полу­чая лекарств, боль­ше и глуб­же рос­ла.
Но не хотим мы терять пло­дов бла­го­склон­ной Вене­ры
И повто­ря­ем себе: «Зав­тра успею порвать»;
А меж­ду тем глу­бо­ко вжи­га­ет­ся тихое пла­мя,
И на глу­бо­ком кор­ню пыш­но взрас­та­ет беда.

Если, одна­ко, для спеш­ных вме­ша­тельств упу­ще­но вре­мя
И заста­ре­лая страсть плен­ное серд­це тес­нит, —
Боль­ше лече­нье доста­вит забот, но это не зна­чит,
Что без­на­де­жен боль­ной для запозда­лых вра­чей.
Дол­го и тяж­ко стра­дал герой, рож­ден­ный Пеан­том,
Преж­де чем точ­ный раз­рез отнял стра­даю­щий член;
Но, как про­мча­лись года и наста­ла пора исце­ле­нью,
Встал он и мет­кой рукой бра­ням конец поло­жил.
Я торо­пил­ся лечить болезнь, не вошед­шую в силу, —
Но для запу­щен­ных ран мед­лен­ный нужен уход.
Чтобы пожар поту­шить, зали­вай его в самом нача­ле
Или когда уже он сам задох­нет­ся в дыму.
Если же буй­ство рас­тет и рас­тет — не стой на доро­ге:
Там, где напор не иссяк, труден быва­ет под­ход.
Наис­кось мож­но лег­ко пере­плыть по тече­нию реку —
Толь­ко неум­ный пло­вец борет­ся про­тив струи.
Нетер­пе­ли­вой душе про­тив­но разум­ное сло­во,
Самым разум­ным речам не под­да­ет­ся она;
Луч­ше тогда подой­ти, когда мож­но при­тро­нуть­ся к ране
И откры­ва­ет­ся слух для убеди­тель­ных слов.
Кто запре­тит, чтобы мать рыда­ла над пра­хом сынов­ним?
Над погре­баль­ным кост­ром ей поуче­нья не в прок.
Пусть изо­льет­ся в сле­зах, пусть насы­тит боля­щую душу,
И уж тогда при­зо­ви сдер­жи­вать горь­кую скорбь.
Вре­мя — царь вра­че­ва­нья. Вино ли под­но­сишь боль­но­му —
Вовре­мя дав, исце­лишь, если же нет — повредишь.
Хуже мож­но раз­жечь и злей воз­будить нездо­ро­вье,
Если лече­нье нач­нешь в непред­на­зна­чен­ный час.
Ста­ло быть, вот мой совет: чтоб лечить­ся моею нау­кой,
Преж­де все­го поза­будь празд­но­лю­би­вую лень!
Празд­ность рож­да­ет любовь и, родив, бере­жет и леле­ет;
Празд­ность — поч­ва и корм для вожде­лен­но­го зла.
Если избудешь ты лень — посра­мишь Купидо­но­вы стре­лы,
И уга­саю­щий свой факел уро­нит любовь.
Слов­но пла­тан — вино­град­ной лозе, слов­но тополь — пото­ку,
Слов­но высо­кий трост­ник илу болот­но­му рад,
Так и боги­ня люб­ви без­де­лью и празд­но­сти рада:
Делом зай­мись — и тот­час делу усту­пит любовь.
Том­ная лень, неуме­рен­ный сон, пока не проснешь­ся,
Кости для празд­ной игры, хмель, разы­маю­щий лоб,
Вот что из нашей души уме­ет выса­сы­вать силу,
Чтоб без­за­щит­ную грудь ранил ковар­ный Амур.
Этот маль­чиш­ка не любит забот, а ловит лен­тя­ев —
Дай же заботу уму, чтоб усто­ять перед ним!

Есть для тебя и суд, и закон, и друг под­за­щит­ный —
Вый­ди же в бле­щу­щий стан тогу нося­щих бой­цов!
Если же хочешь — слу­жи меж юных кро­ва­во­му Мар­су,
И обо­льще­нья люб­ви в стра­хе раз­ве­ют­ся прочь.
Бег­лый пар­фян­ский стре­лок, что явит­ся Риму в три­ум­фе,
Вот уж в про­сто­рах сво­их Цеза­ря видит вой­ска, —
Так отра­зи же и стре­лы пар­фян, и стре­лы Аму­ра,
И дву­еди­ный тро­фей отчим богам посвя­ти!
Зна­ем: Вене­ра, при­няв от копья это­лий­ско­го рану,
Прочь уда­ли­лась от войн, Мар­су отдав их в удел.
Хочешь узнать, поче­му Эгисф обо­льстил Кли­тем­не­стру?
Про­ще про­сто­го ответ: он от без­де­лья ску­чал!
Все осталь­ные надол­го ушли к Или­он­ской твер­дыне,
За морем сила стра­ны в мед­лен­ной билась войне;
Не с кем было ему вое­вать — сопер­ни­ки скры­лись,
Неко­го было судить — тяж­бы умолк­ли в судах.
Что оста­ва­лось ему, чтоб не сты­нуть без дела? Влю­бить­ся!
Так при­ле­та­ет Амур, чтобы уже не уйти.

Есть еще сель­ская жизнь, и манят заботы хозяй­ства:
Нет важ­нее трудов, чем зем­ледель­че­ский труд!
Рас­по­рядись послуш­ных волов поста­вить под иго,
Чтобы кри­вым сош­ни­ком жест­кое поле взре­зать;
В борозды взры­тые сей гор­стя­ми Цере­ри­но семя,
Чтобы оно про­рос­ло, дав мно­го­крат­ный при­рост;
Сад осмот­ри, где под гру­зом пло­дов выги­ба­ют­ся вет­ви,
Ибо не в силах нести дере­во ношу свою;
Бег осмот­ри ручей­ков, пле­ня­ю­щих звон­ким жур­ча­ньем,
Луг осмот­ри, где овца соч­ную щип­лет тра­ву;
Козы твои взби­ра­ют­ся ввысь по уте­си­стым кру­чам,
Чтобы коз­ля­там сво­им пол­ное вымя при­несть;
Пас­тырь выво­дит нехит­рый напев на неров­ных тро­стин­ках,
И окру­жа­ет его стая усерд­ных собак;
Со сто­ро­ны леси­стых хол­мов домчит­ся мыча­нье —
Это теле­нок мычит, ищу­щий милую мать;
А от раз­ло­жен­ных дым­ных кост­ров взды­ма­ют­ся пче­лы
И остав­ля­ют ножу соты в пле­те­ном гнезде.
Осень при­но­сит пло­ды; пре­крас­но жат­ва­ми лето;
Бле­щет цве­та­ми вес­на; в радость зима при огне.
Вре­мя при­дет — и гроз­дья с лозы обе­рет вино­гра­дарь,
И под босою ногой сок поте­чет из топ­чил;
Вре­мя при­дет — и он ско­сит тра­ву, и повя­жет в охап­ки,
Граб­ля­ми пере­че­сав стри­же­ной темя зем­ли.
Можешь сво­ею рукой сажать над ручья­ми дере­вья,
Можешь сво­ею рукой воду в кана­лы вести,
А при­ви­валь­ной порой при­ис­ки­вать вет­ку для вет­ки,
Чтобы заем­ной лист­вой креп­кий оку­тал­ся ствол.
Если такие жела­нья скольз­нут тебе радо­стью в душу —
Вмиг на бес­силь­ных кры­лах тщет­ный исчезнет Амур.
Или возь­мись за охоту: неред­ко слу­ча­лось Вене­ре
Путь со сты­дом усту­пать Фебо­вой быст­рой сест­ре.
Хочешь — чут­ко­го пса поведи за несу­щим­ся зай­цем,
Хочешь — в ущель­ной лист­ве лов­чие сети рас­ставь,
Или же вся­че­ский страх наго­няй на пуг­ли­вых оле­ней,
Или сва­ли каба­на, креп­ким прон­зив ост­ри­ем.
Ночью при­дет к уста­ло­му сон, а не мысль о кра­сот­ке,
И бла­го­дат­ный покой к телу целеб­но при­льнет.
Есть и дру­гая забота, полег­че, но все же забота:
Прут наво­дить и силок на неза­дач­ли­вых птиц;
Или же мед­ный крю­чок скры­вать под съе­доб­ной при­ман­кой,
Не обе­щая добра жад­но­му рыбье­му рту.
Мож­но и тем, и дру­гим, и третьим обма­ны­вать душу,
И поза­будет она преж­ний любов­ный урок.
Так отправ­ляй­ся же в путь, какие бы креп­кие узы
Ни око­ва­ли тебя: даль­ней доро­гой сту­пай!
Горь­кие сле­зы про­льешь и дале­кую вспом­нишь подру­гу,
Два­жды и три­жды пре­рвешь шаг посредине пути;
Будь толь­ко тверд: чем про­тив­нее путь, тем упор­нее воля —
Шаг непо­кор­ной ноги к быст­рой ходь­бе при­охоть.
И не надей­ся на дождь, и не меш­кай еврей­ской суб­ботой
Или в запрет­ный для дел Аллии пагуб­ный день,
Не измыш­ляй пред­ло­гов к тому, чтоб остать­ся побли­же,
Меряй не прой­ден­ный путь, а остаю­щий­ся путь,
Дней и часов не счи­тай, и на Рим не гляди восво­я­си:
В бег­стве спа­се­нье твое, как у пар­фян­ских стрел­ков.

Ска­жут: мои пред­пи­са­нья суро­вы. Согла­сен, суро­вы —
Но чтоб здо­ро­вье вер­нуть, вся­кую выне­сешь боль.
Часто, когда я болел, слу­ча­лось мне горь­кие соки
Пить, и на прось­бы мои мне не дава­ли еды.
Тела здо­ро­вье блюдя, ты сне­сешь и огонь и желе­зо,
И отстра­нишь от питья мучи­мый жаж­дою рот, —
А чтоб душа ожи­ла, ужель постра­дать не захо­чешь?
Пра­во же, как посрав­нить, тела доро­же душа.
Впро­чем, в нау­ке моей все­го тяже­лее — при вхо­де,
Труд­но толь­ко одно — пер­вое вре­мя стер­петь;
Так моло­до­му быч­ку тяже­ло под ярмом непри­выч­ным,
Так упи­ра­ет­ся конь в новой под­пру­ге сво­ей.
Тяж­ко быва­ет уйти дале­ко от роди­мых пена­тов:
Даже ушед­ший нет-нет, да и воро­тит­ся вспять.
Это не отчий пенат, это страсть к неза­бы­той подру­ге
Ищет при­стой­ный пред­лог для вино­ва­той души!
Нет, поки­нув­ши Рим, ищи уте­ше­ния горю
В спут­ни­ках, в видах полей, в даль­ней доро­ге самой.
Мало суметь уйти — сумей, уйдя, не вер­нуть­ся,
Чтоб обес­силев­ший жар выпал холод­ной золой.
Если вер­нешь­ся назад, не успев укре­пить свою душу, —
Новою встанет вой­ной гроз­ный мятеж­ник Амур,
Преж­ний голод тебя истер­за­ет и преж­няя жаж­да,
И обер­нет­ся тебе даже отлуч­ка во вред.
Если кому по душе гемо­ний­ские страш­ные тра­вы
И волх­во­ва­нья обряд, — что ж, это дело его.
Пред­кам оставь кол­дов­ство — а нашей свя­щен­ною пес­ней
Феб ука­зу­ет тебе чистый к спа­се­нию путь.
Я не застав­лю тебя изво­дить из моги­лы усоп­ших,
Не разо­мкнет­ся зем­ля, слы­ша закля­тья ста­рух,
Не поблед­не­ет лицо сколь­зя­ще­го по небу солн­ца,
С нивы на ниву от чар не пере­й­дет уро­жай,
Будет по-преж­не­му Тибр катить­ся к мор­ско­му про­сто­ру,
Взъе­дут по-преж­не­му в ночь белые кони Луны, —
Ибо не выго­нят страсть из сер­дец ника­кие закля­тья,
Ибо любов­ной тос­ки сер­ным куре­ньем не взять.
Раз­ве, Медея, тебе помог­ли бы фасий­ские зла­ки,
Если бы ты собра­лась в отчем остать­ся дому?
Раз­ве на поль­зу тебе мате­рин­ские тра­вы, Цир­цея,
В час, как пове­ял Зефир вслед нери­тий­ским судам?
Все ты сде­ла­ла, все, чтоб остал­ся лука­вый при­ше­лец;
Он же напряг пару­са прочь от тво­их бере­гов.
Все ты сде­ла­ла, все, чтоб не жгло тебя дикое пла­мя;
Но в непо­кор­ной груди длил­ся любов­ный пожар.
В тыся­чу обра­зов ты изме­ня­ла люд­ские обли­чья,
Но не мог­ла изме­нить страст­но­го серд­ца устав.
В час рас­ста­ва­нья не ты ль под­хо­ди­ла к вождю дули­хий­цев
И гово­ри­ла ему пол­ные боли сло­ва:
«Я отрек­лась от надежд, кото­ры­ми теши­лась преж­де,
Я не молю небе­са дать мне супру­га в тебе,
Хоть и наде­я­лась быть женою, достой­ной героя,
Хоть и боги­ней зовусь, Солн­ца вели­ко­го дочь;
Нын­че про­шу об одном: не спе­ши, пода­ри меня часом, —
Мож­но ли в доле моей мень­ше­го дара желать?
Видишь: море бушу­ет; уже­ли не чув­ст­ву­ешь стра­ха?
А подо­жди — и к тебе ветер попут­ный сле­тит.
Ради чего ты бежишь? Здесь не встанет новая Троя,
Новый не вызо­вет Рес ей на под­мо­гу бой­цов;
Здесь лишь мир и любовь (нет мира лишь в серд­це влюб­лен­ном),
Здесь про­стер­лась зем­ля, жду­щая вла­сти тво­ей».
Так гово­ри­ла она, но Улисс под­ни­мал уже сход­ни —
Вслед пару­сам уно­сил празд­ные ветер сло­ва.
Жаром пали­ма люб­ви, бро­са­ет­ся к чарам Цир­цея,
Но и от чар кол­дов­ства все не сла­бе­ет любовь.
Вот пото­му-то и я гово­рю: если хочешь спа­се­нья —
Наша нау­ка велит зелья и клят­вы забыть.

Если никак для тебя невоз­мож­но уехать из Рима —
Вот тебе новый совет, как себя в Риме дер­жать.
Луч­ше все­го сво­бо­ды достичь, порвав свои путы
И бре­ме­ня­щую боль сбро­сив­ши раз навсе­гда.
Еже­ли кто на такое спо­со­бен, див­люсь ему пер­вый:
Вот уж кому не нуж­ны все настав­ле­нья мои!
Тем настав­ле­нья нуж­ны, кто влюб­лен и упор­ст­ву­ет в этом,
И не уме­ет отстать, хоть и жела­ет отстать.
Ста­ло быть, вот мой совет: при­во­ди себе чаще на память
Все, что деви­ца твоя сде­ла­ла зло­го тебе.
«Я ей давал и давал, а ей все мало да мало, —
Дом мой про­дан с тор­гов, а нена­сыт­ной смеш­но;
Так-то она мне кля­лась, а так-то потом обма­ну­ла;
Столь­ко я тщет­ных ночей спал у нее под дверь­ми!
Всех она рада любить, а меня ни за что не жела­ет:
Мне сво­ей ночи не даст, а коро­бей­ни­ку даст».
Это твер­ди про себя — и озло­бят­ся все твои чув­ства,
Это твер­ди — и взрас­тет в серд­це тво­ем непри­язнь.
Тем ско­рее себя убедишь, чем речи­стее будешь —
А крас­но­ре­чью тебя выучит мука твоя.

Было со мною и так: не умел раз­лю­бить я кра­сот­ку,
Хоть пони­мал хоро­шо пагу­бу этой люб­ви.
Как Пода­ли­рий боль­ной, себе под­би­рал я лекар­ства,
Ибо, стыд­но ска­зать, врач исце­лить­ся не мог.
Тут-то меня и спас­ло исчис­ле­нье ее недо­стат­ков —
Сред­ство такое не раз было полез­ней все­го.
Я гово­рил: «У подру­ги моей некра­си­вые ноги!»
(Если же прав­ду ска­зать, были они хоро­ши.)
Я гово­рил: «У подру­ги моей неизящ­ные руки!»
(Если же прав­ду ска­зать, были и руки строй­ны.)
«Ростом она корот­ка!» (А была она слав­но­го роста.)
«Слиш­ком до денег жад­на!» (Тут-то люб­ви и конец!)
Всюду хоро­шее смеж­но с худым, а от это­го часто
И без­упреч­ная вещь может упре­ки навлечь.
Жен­ские можешь досто­ин­ства ты обра­тить в недо­стат­ки
И осудить, покри­вив самую малость душой.
Пол­ную жен­щи­ну тол­стой зови, а смуг­лую — чер­ной,
Если строй­на — попрек­ни лиш­ней ее худо­бой,
Если она не тупи­ца, назвать ее мож­но нахал­кой,
Если пря­ма и про­ста — мож­но тупи­цей назвать.
Боль­ше того: коли ей отка­за­ла в каком-то уме­нье
Матерь-при­ро­да, — про­си это уме­нье явить.
Пусть она пес­ню спо­ет, коли нет у ней голо­са в гор­ле.
Пусть она в пляс­ку пой­дет, если не гнет­ся рука;
Выго­вор слы­ша дур­ной, гово­ри с нею чаще и чаще;
Коль не в ладу со стру­ной — лиру ей в руки подай;
Если поход­ка пло­ха — пус­кай тебя тешит ходь­бою;
Если сосок во всю грудь — грудь посо­ве­туй открыть;
Еже­ли зубы тор­чат — бол­тай о смеш­ном и весе­лом,
Если крас­не­ют гла­за — скорб­ное ей рас­ска­жи.
Очень быва­ет полез­но застичь вла­ды­чи­цу серд­ца
В ран­ний утрен­ний час, до наведе­нья кра­сы.
Что нас пле­ня­ет? Убор и наряд, позо­лота, каме­нья;
Жен­щи­на в зре­ли­ще их — самая малая часть.
Впо­ру быва­ет спро­сить, а что ты, соб­ст­вен­но, любишь?
Так нам отво­дит гла­за видом богат­ства Амур.
Вот и при­ди, не ска­зав­шись: застиг­нешь ее без­оруж­ной,
Все некра­си­вое в ней разом всплы­вет напо­каз.
Впро­чем, этот совет над­ле­жит при­ме­нять с осмот­ре­ньем:
Часто кра­са без при­крас даже быва­ет милей.
Не про­пу­сти и часов, когда она вся в при­ти­ра­ньях:
Сме­ло пред ней появись, стыд и стес­не­нье забыв.
Сколь­ко кув­шин­чи­ков тут, и гор­шоч­ков, и пест­рых вещи­чек,
Сколь­ко тут жира с лица кап­лет на теп­лую грудь!
Запа­хом это доб­ро подоб­но Фине­е­вой снеди:
Мне от тако­го под­час труд­но сдер­жать тош­ноту.

Даль­ше я дол­жен ска­зать, как и в луч­шую пору Вене­ры
Может быть обра­щен в бег­ство опас­ный Амур.
Мно­гое стыд не велит гово­рить; но ты, мой чита­тель,
Тон­ким уло­вишь умом боль­ше, чем ска­жут сло­ва.
Нын­че ведь стро­гие судьи нашлись на мои сочи­не­нья,
Слиш­ком про­каз­ли­ва им кажет­ся Муза моя.
Пусть, одна­ко, они бра­нят и одно и дру­гое —
Лишь бы чита­лись сти­хи, лишь бы их пели везде!
Зависть уме­ла хулить и вели­ко­го гений Гоме­ра —
Чем, как не этим, себя некий про­сла­вил Зоил?
Да и твою свя­тотат­ный язык поро­чил поэ­му,
Ты, кто из Трои при­вел к нам побеж­ден­ных богов.
Вих­ри по высям летят, бьют мол­нии в выш­ние горы —
Так и хули­тель хуле ищет высо­кую цель.
Ты же, кому не по вку­су при­шлось лег­ко­мыс­лие наше,
Кто бы ты ни был, про­шу: мер­ку по вещи бери.
Бит­вам вели­кой вой­ны хоро­ши мео­ний­ские сто­пы,
Но для любов­ных затей место най­дет­ся ли в них?
Зву­чен тра­гедии гром: для стра­сти потреб­ны котур­ны,
А зауряд­ным вещам впо­ру коми­че­ский сокк.
Чтоб напа­дать на вра­га, хоро­ши вос­па­лен­ные ямбы
С ров­но бегу­щей сто­пой или хро­мые в кон­це.
А эле­ги­че­ский лад поет про Аму­ро­вы стре­лы,
Чтобы подру­га забав мол­ви­ла «да» или «нет».
Мерой сти­хов Кал­ли­ма­ха нель­зя сла­во­сло­вить Ахил­ла,
Но и Кидиппу нель­зя сло­гом Гоме­ро­вых уст.
Как нестер­пи­ма Таида, веду­щая роль Анд­ро­ма­хи,
Так Анд­ро­ма­ха дур­на, взяв­ши Таиди­ну роль.
Я о Таиде пишу, и к лицу мне воль­ная рез­вость:
Нет здесь чин­ных мат­рон, я о Таиде пишу.
Если шут­ли­вая Муза под стать тако­му пред­ме­ту,
То и победа за мной: суд оправ­да­ет меня.
Зависть гры­зу­щая, прочь! Стя­жал я вели­кую сла­ву,
Будет и боль­ше она, если про­дол­жу мой путь.
Ты черес­чур поспе­ши­ла; дай срок, тебе хуже при­дет­ся:
Мно­го пре­крас­ных сти­хов зре­ет в уме у меня.
Сла­ва тешит меня и ведет и вен­ча­ет поче­том —
Твой же выдох­ся конь в самом низу кру­тиз­ны.
Столь­ко заслуг при­зна­ла за мной эле­гия наша,
Сколь­ко в высо­ком сти­хе знал их Вер­ги­лий Марон.
Вот мой ответ на хулу! А теперь натя­ни свои вож­жи
И колес­ни­цу, поэт, правь по сво­ей колее.
Если обе­ща­на ночь, и бли­зит­ся час для объ­я­тий,
И моло­дая спе­шит к мило­му сила тру­ду, —
То, чтобы всей пол­нотой не при­нять от подру­ги отра­ду,
Ты в ожида­нье того с пер­вой попав­шей­ся ляг.
С пер­вой попав­шей­ся ляг, уга­си ею первую похоть:
После закус­ки такой тра­пе­за будет не в сласть.
Лишь дол­го­ждан­ная радость мила: питье после жаж­ды,
Све­жесть после жары, солн­це за холо­дом вслед.

Стыд­но ска­зать, но ска­жу: выби­рай такие объ­я­тья,
Чтобы силь­нее все­го жен­ский ковер­ка­ли вид.
Это нетруд­ная вещь — ред­ко жен­щи­ны исти­ну видят,
А в само­мне­нье сво­ем дума­ют: все им к лицу.
Далее, став­ни рас­крой навстре­чу сво­бод­но­му све­ту,
Ибо срам­ное в телах вдвое срам­ней на све­ту.
А уж потом, когда, за чер­той сла­до­страст­ных иска­ний,
В изне­мо­же­нии тел, в пере­сы­ще­нии душ,
Кажет­ся, буд­то вовек уж не смо­жешь ты жен­щи­ны тро­нуть
И что к тебе само­му не при­кос­нет­ся никто, —
Зор­кий взгляд обра­ти на все, что пре­тит в ее теле,
И запри­ме­тив, уже не выпус­кай из ума.

Может быть, кто назо­вет пустя­ка­ми такие заботы?
Нет: что порознь пустяк, то сооб­ща не пустяк.
Туч­ный рушит­ся бык, ужа­лен­ный малень­кой змей­кой,
И поги­ба­ет кабан от неве­ли­ких собак.
Нуж­но уметь и чис­лом вое­вать: сло­жи все сове­ты
Вме­сте — увидишь, из них груда боль­шая вста­ет.
Но раз­но­род­ны люд­ские умы, как и лица люд­ские:
И не для всех и не все год­но в сове­тах моих.
Может быть, то, что мимо тебя прой­дет, не затро­нув,
В ком-то дру­гом воз­му­тит душу до само­го дна.
В этом застынет любовь отто­го, что слу­чай­но он взглянет
На непри­стой­ную часть в теле, откры­том очам;
В этом — после того, как любов­ни­ца, встав­ши с посте­ли,
Взгляду откро­ет на ней зна­ки нечи­стых утех;
Вам, чья любовь лег­ко­вес­на, доволь­но и этих сму­ще­ний:
Сла­бым пла­ме­нем страсть теп­лит­ся в ваших серд­цах.
Если же маль­чик-стре­лок тети­ву напря­га­ет силь­нее
И поже­ла­е­те вы более дей­ст­вен­ных средств, —
Что, коли взять и тай­ком под­смот­реть все жен­ские нуж­ды,
Коим обы­чай велит скры­ты­ми быть от людей?
Боги, избавь­те меня пода­вать такие сове­ты!
Поль­за от них вели­ка, но испол­нять их греш­но.
Кро­ме того, хоро­шо иметь двух воз­люб­лен­ных сра­зу;
Еже­ли мож­но тро­их, это надеж­ней все­го.
Часто, когда раз­бе­га­ет­ся дух по раз­ным доро­гам,
Силы теряя свои, гаснет любовь от люб­ви.
Так убы­ва­ет боль­шая река, рас­хо­дясь по кана­лам,
Так пога­са­ет костер, если рас­ки­нуть дро­ва.
Для наво­щен­ных судов два яко­ря надоб­ны в море,
Плот на теку­чей реке два закреп­ля­ют крю­ка.
Кто поза­бо­тил­ся впрок о двой­ном для себя уте­ше­нье,
Тот зара­нее взял в бит­ве побед­ный венок.
Если же ты нера­зум­но одной лишь вла­ды­чи­це пре­дан —
Серд­цу най­ди сво­е­му спеш­но вто­рую любовь.
Страсть к Паси­фае Минос пога­сил, влю­бив­шись в Про­к­риду,
И отсту­пи­ла она перед идей­ской женой.
А чтобы брат Амфи­ло­ха не веч­но стра­дал по Фегиде,
Он Кал­ли­рою к себе при­нял на ложе люб­ви.
Из Эба­лий­ской зем­ли Парис раз­луч­ни­цу вывез,
Чтобы с Эно­ной не быть всю свою дол­гую жизнь.
Был эдо­ний­ский тиран пле­нен кра­сотою супру­ги,
Но запер­тая сест­ра кра­ше каза­лась ему.
Надо ли мне умно­жать доку­ку обиль­ных при­ме­ров?
Новая будет любовь смер­тью для преж­ней люб­ви.
Мать, из мно­гих сынов одно­го поте­ряв­ши, тос­ку­ет
Мень­ше, чем та, что кри­чит: «Был ты один у меня!»
Ты не поду­май, что я гово­рю тебе новое что-то,
Хоть и совсем я не прочь здесь откры­ва­те­лем слыть, —
Это увидел Атрид, — чего он толь­ко не видел,
Если под вла­стью сво­ей всю он Элла­ду дер­жал?
Был победи­тель влюб­лен в Хри­се­иду, добы­чу сра­же­нья;
Тщет­но глу­пый отец сле­зы о доче­ри лил.
Что ты рыда­ешь, посты­лый ста­рик? Хоро­шо им друг с дру­гом!
Ты в сво­ей празд­ной люб­ви мучишь род­ное дитя.
Но по ука­зу Кал­хан­та, Ахил­ло­вой силь­но­го силой,
Отдан при­каз воро­тить плен­ни­цу в отче­ский дом.
Что же Атрид? Объ­яв­ля­ет он так: «Есть жен­щи­на в стане,
Име­нем, видом, лицом схо­жая с милой моей;
Если разу­мен Ахилл — пусть сам эту плен­ни­цу выдаст,
Если же нет, то мою ско­ро почув­ст­ву­ет власть.
Кто недо­во­лен из вас, ахей­цы, таки­ми сло­ва­ми,
Тот убедит­ся, что я ски­петр неда­ром дер­жу!
Если на цар­ское ложе со мной Бри­се­ида не ляжет —
Всю мою цар­скую власть тот­час же при­мет — Тер­сит!»
Так он ска­зал и обрел уте­ху отрад­нее преж­ней:
Новая страсть из души выгна­ла ста­рую страсть,
Будь же при­ме­ром тебе Ага­мем­но­на новое пла­мя,
Чтоб на рас­пу­тье люб­ви страсть разде­лить попо­лам!
Где это пла­мя зажечь? Пере­чти мои преж­ние кни­ги,
И поплы­вешь по вол­нам с пол­ным набо­ром подруг.

Если не празд­ны мои настав­ле­ния, если на поль­зу
Вещие губы мои людям раз­верз Апол­лон,
То поста­рай­ся о том, чтоб как лед пока­зать­ся холод­ным,
Даже когда у тебя Этна бушу­ет в груди.
Ты при­тво­рись, что уже исце­лен, муче­нья не выдай,
Сле­зы, в кото­рых живешь, бод­рой улыб­кою скрой.
Не пре­се­кай, пожа­луй­ста, страсть в ее самом раз­га­ре:
Я не настоль­ко жесток, чтобы такое ска­зать;
Про­сто сумей при­тво­рить­ся, что пыл твой дав­но уже хла­ден,
А при­тво­рив­шись таким, ско­ро и ста­нешь таков.
Часто быва­ло, я сам на пиру, чтоб не пить через силу,
Делая вид, что дрем­лю, вправ­ду дре­мать начи­нал.
Пом­нишь, как я поте­шал­ся над тем, кто влюб­лял­ся при­твор­но
И, как нелов­кий ловец, в свой же силок попа­дал?
Как при­вы­ка­ют в люб­ви, так мож­но в люб­ви и отвык­нуть:
Ты при­тво­рись, что здо­ров, — будешь и вправ­ду здо­ров.
Ска­жет она: «При­хо­ди»; при­дешь ты назна­чен­ной ночью,
Глядь, а дверь на зам­ке; пусть на зам­ке, потер­пи.
Не рас­то­чай двер­ным кося­кам ни лести, ни бра­ни,
Боком под дверь не ложись на угло­ва­тый порог.
А как засве­тит­ся день — не ска­жи нехо­ро­ше­го сло­ва;
И ни еди­ной чер­той не обна­ружь сво­их мук.
Видя том­ле­нье твое, быть может, она и смяг­чит­ся,
И от нау­ки моей лиш­ний пожнешь ты успех.
Сам поста­рай­ся забыть, что с любо­вью ты хочешь покон­чить:
Часто пре­тит жереб­цу слиш­ком тугая узда.
Цель свою скрой глу­бо­ко, что не слу­жит ей — выставь нару­жу:
Пти­ца и та не летит в слиш­ком откры­тую сеть.
Гор­дость подру­га забудет, тебя пре­зи­рать пере­станет,
Видя, как кре­пок твой дух, соб­ст­вен­ный дух укро­тит.
Две­ри откры­ты, зовут, а ты сту­пай себе мимо:
Ночь обе­ща­ют, а ты преж­де поду­май, чем брать.
Пра­во, тер­пе­нье — не в труд; а если тер­пе­нья не хва­тит —
То ведь на каж­дом углу есть с кем унять свою страсть.

Сам теперь видишь, совсем мои не суро­вы сове­ты;
Даже наобо­рот, все я ста­ра­юсь смяг­чить.
Сколь­ко есть нра­вов люд­ских, столь­ко есть и путей их целе­нья:
Там, где тыся­ча зол, тыся­ча есть и лекарств.
Если тела недо­ступ­ны секу­ще­му лез­вию ста­ли,
Часто уме­ет помочь сок из лекар­ст­вен­ных трав.
Если душою ты слаб, и не можешь порвать свои узы,
И попи­ра­ет тебя гроз­ной сто­пою Амур, —
Тщет­но ты с ним не борись, а доверь пару­са твои вет­ру
И по тече­нью плы­ви, лег­ким веслом шеве­ля.
Кто поги­ба­ет от жаж­ды, пус­кай себе пьет без запре­та,
Вво­лю воды зачерп­нув с самой сре­ди­ны реки.
Мало того: пусть боль­ше он пьет, чем тре­бу­ет серд­це,
Чтобы обрат­но пошла вла­га из пол­но­го рта!
Поль­зуй­ся дев­кой сво­ей до отва­лу, никто не меша­ет,
Трать свои ночи и дни, не отхо­дя от нее!
Даже когда захо­чет­ся прочь, оста­вай­ся на месте, —
И в пре­сы­ще­нье най­дешь путь к избав­ле­нью от зол.
Так пре­из­бы­ток люб­ви, нако­пясь, совла­да­ет с любо­вью,
И опо­стылев­ший дом бро­сишь ты с лег­кой душой.

Доль­ше про­дер­жит­ся страсть, если в серд­це царит недо­ве­рье:
Чтоб пере­си­лить любовь, страх за любовь пере­силь.
Кто посто­ян­но боит­ся, не свел ли подру­гу сопер­ник,
Вряд ли помо­жет тому даже и сам Маха­он.
Так ведь из двух сыно­вей любез­нее мате­ри даль­ний,
Тот, что ушел на вой­ну и за кого ей страш­ней.
Есть у Кол­лин­ских ворот свя­ти­ли­ще, чти­мое миром,
Имя носит оно от Эри­цин­ской горы.
Там оби­та­ет Летей­ский Амур, цели­тель влюб­лен­ных,
Тот, что на пла­мя люб­ви брыз­жет холод­ной водой.
Юно­ши там у него забве­ния жерт­ва­ми молят,
Жен­щи­ны про­сят помочь от нестер­пи­мых дру­зей.
Он-то мне и ска­зал, во сне ли пред­став или въяве
(Думаю все же, что он сон­ным виде­ни­ем был):
«Ты, что при­во­дишь, и ты, что уво­дишь любов­ные муки,
Ты к настав­ле­ньям сво­им вот что, Назон, при­пи­ши:
Чтобы забыть о люб­ви, вспо­ми­най про любое несча­стье —
Ведь без несча­стий никто здесь на зем­ле не живет.
Тот, кто в дол­гах, пусть счи­та­ет в уме уроч­ные чис­ла,
Лавок стра­шит­ся менял, крес­ла стра­шит­ся судьи;
Тот, у кого есть стро­гий отец, для обще­го бла­га
Пусть все­гда и везде стро­го­го пом­нит отца;
Если нев­мочь бед­ня­ку с женою-при­дан­ни­цей спеть­ся,
Пусть пред­став­ля­ет бед­няк рядом с собою жену;
Если обиль­ный налив сулят вино­град­ные лозы —
Засу­хи жгу­чей стра­шись, чтоб не погиб вино­град;
Тот, кто ждет кораб­ля — пусть смот­рит на бур­ное море
И на при­бреж­ном пес­ке гиб­ну­щий видит товар;
Сын на войне, на выда­нье дочь, и о всех бес­по­кой­ся —
Раз­ве не каж­дый из нас сот­ней томит­ся тре­вог?
Даже Парис отвер­нул­ся бы прочь от люби­мой Еле­ны,
Если бы бра­тьев сво­их смерт­ный пред­видел удел».
Боль­ше хотел он ска­зать, но скрыл­ся боже­ст­вен­ный отрок,
Скрыл­ся из мило­го сна (сон это был или явь?) —
Корм­чий поки­нул ладью Пали­нур сре­ди бур­но­го моря;
Мне пред­сто­ит одно­му плыть по без­вест­ным путям.

Толь­ко не будь оди­нок: оди­но­че­ство вред­но влюб­лен­ным!
Не убе­гай от людей — с ними спа­се­нье твое.
Так как в укром­ных местах безум­нее буй­ст­ву­ют стра­сти,
Прочь из укром­ных мест в люд­ные тол­пы сту­пай.
Кто оди­нок, в том дух омра­чен, у того пред гла­за­ми
Образ его гос­по­жи видит­ся, слов­но живой;
Имен­но этим днев­ная пора без­опас­нее ночи —
Днем твой дру­же­ский круг может раз­ве­ять тос­ку.
Не запи­рай же две­рей, не мол­чи в ответ на рас­спро­сы,
Не укры­вай в тем­ноту свой исстра­дав­ший­ся вид!
Нужен быва­ет Пилад, чтобы ум воро­тил­ся к Оре­сту, —
Это нема­лая часть поль­зы от друж­бы люд­ской.
Что погу­би­ло Фил­лиду в пустын­ных фра­кий­ских дуб­ра­вах?
То, что бро­ди­ла она без про­во­жа­тых, одна:
Слов­но справ­ляя трех­лет­ний помин по эдон­ско­му Вак­ху,
Куд­ри рас­ки­нув до плеч, мча­лась она по лесам,
То про­сти­ра­ла свой взгляд в мор­ские откры­тые дали,
То упа­да­ла без сил на побе­реж­ный песок,
«Ты изме­нил, Демо­фонт!» — кри­ча в безот­вет­ные вол­ны
И пре­ры­вая сло­ва сто­ном рыдаю­щих уст.
Узкий вал поло­сой тянул­ся под облач­ной тенью,
Девять раз по нему к морю несчаст­ная шла;
Вый­дя в послед­ний свой раз, вскри­чав­ши: «Пус­кай же он видит!» —
Меря­ет взглядом, блед­на, пояс деви­че­ский свой,
Смот­рит на сучья, боит­ся сама того, что реши­ла,
Вновь тре­пе­щет и вновь паль­цы на гор­ло кла­дет.
Если бы ты не одна, дочь Сито­на, сто­я­ла на взмо­рье, —
Верь, над тобою скор­бя, лес не терял бы лист­вы.
Вам, кого мучат муж­чи­ны, и вам, кого жен­щи­ны мучат,
В этом при­ме­ре урок: вам оди­но­че­ство — смерть.
Еже­ли этот завет поси­лен влюб­лен­но­му будет —
Зна­чит, у цели ладья, при­стань спа­се­нья близ­ка.

Но бере­гись и вновь не влю­бись, со влюб­лен­ны­ми зна­ясь:
Спря­тав­ший стре­лы в кол­чан может их вынуть Амур.
Кто избе­га­ет люб­ви, избе­гай подоб­ной зара­зы —
Даже ско­тине и той это быва­ет во вред.
Глядя на язвы люб­ви, гла­за уязв­ля­ют­ся сами,
При­кос­но­ве­нья­ми тел пере­да­ет­ся болезнь;
Так и в сухие места про­ни­ка­ет под поч­вою вла­га,
Из неда­ле­кой реки кап­ля по кап­ле сочась;
Не отстра­нись — и любовь про­никнет в тебя от соседа —
Все мы, хит­рый народ, пред­рас­по­ло­же­ны к ней.
Не доле­чась до кон­ца, вновь иной забо­ле­ет от встре­чи:
Труд­но спо­кой­но сне­сти бли­зость былой гос­по­жи.
Неза­твер­дев­ший рубец рас­кры­ва­ет­ся в ста­рую рану —
Вид­но, оста­лись не в прок все поуче­нья мои.
Как свой дом убе­речь от горя­ще­го рядом пожа­ра?
Вер­но, полез­ней все­го скрыть­ся из огнен­ных мест.
Общих забот избе­гай, чтоб не встре­тить­ся с быв­шей подру­гой,
Даль­ше от гуль­бищ дер­жись тех, где быва­ет она.
Надо ли сно­ва огонь при­бли­жать к неостыв­ше­му серд­цу?
Пра­во, луч­ше уйти прочь, в отда­лен­ней­ший край:
Труд­но с голод­ным желуд­ком сидеть над сыт­ною пищей,
Труд­но жаж­ду сдер­жать над пере­плес­ком вол­ны,
Ред­кий сла­дит с быком, завидев­шим милую тел­ку,
Пыл­кий ржет жере­бец, слы­ша кобы­лу свою.
Но и оси­лив­ши этот зарок, и суши достиг­нув,
Помни, мно­го забот под­сте­ре­га­ет тебя —
Мать гос­по­жи, и сест­ра гос­по­жи, и кор­ми­ли­ца даже:
Всех, кто с ней и при ней, пуще все­го сто­ро­нись!
Чтобы ни раб от нее, ни рабы­ня в сле­зах не явля­лась,
И от лица гос­по­жи не лепе­та­ла при­вет.
Где она, с кем она, что с ней, об этом узнать не пытай­ся,
Мол­ча тер­пи свой удел — в поль­зу мол­ча­нье тебе.
Ты, что на каж­дом шагу кри­чишь о при­чи­нах раз­ры­ва,
Все исчис­ляя гре­хи быв­шей подру­ги тво­ей,
Эти сте­на­нья оставь: без­мол­вие — луч­шее сред­ство,
Чтоб из влюб­лен­ной души образ желан­ный сте­реть.
Пра­во, вер­нее мол­чать, чем бол­тать, что любовь мино­ва­ла:
Кто неуем­но твер­дит: «Я не влюб­лен», — тот влюб­лен.
Луч­ше любов­ный огонь гасить посте­пен­но, чем сра­зу:
Бес­по­во­рот­ней уход, если уйти не спе­ша.
Мчит­ся поток дож­де­вой быст­рей, чем спо­кой­ная реч­ка,
Но исся­ка­ет поток, реч­ке же течь без кон­ца.
Шаг за шагом иди, осто­рож­но и мяг­ко сту­пая,
Чтоб испу­стив­шая дух вет­ром раз­ве­я­лась страсть.
Ту, кого толь­ко что неж­но любил, греш­но нена­видеть:
Нена­висть — год­ный исход толь­ко для дикой души.
Нужен душев­ный покой, а нена­висть — это лишь при­знак,
Что не иссяк­ла любовь, что неиз­быв­на беда.
Стыд­но муж­чине и жен­щине стать из супру­гов вра­га­ми:
Аппия стро­го глядит свер­ху на эту враж­ду.
Часто враж­ду­ют, любя, и судят­ся, ско­ва­ны стра­стью;
Если же нету враж­ды — воль­но гуля­ет любовь.
Друг мой одна­жды в суде гово­рил ужас­ные речи;
В кры­тых носил­ках жда­ла жен­щи­на, жерт­ва речей.
Вре­мя идти; он ска­зал: «Пусть вый­дет она из носи­лок!»
Вышла; и он оне­мел, видя былую любовь.
Руки упа­ли, из рук упа­ли двой­ные дощеч­ки,
Ахнув: «Победа твоя!» — пал он в объ­я­тия к ней.
Луч­ше все­го и при­стой­ней все­го разой­тись полю­бов­но,
С ложа люб­ви не спе­ша в сутол­ку тяжб и судов.
Все ей оставь, что она от тебя полу­чи­ла в пода­рок, —
Часто немно­гий ущерб мно­гое бла­го сулит.
Если же вам доведет­ся неча­ян­но где-то столк­нуть­ся,
Тут-то и вспом­ни, герой, все настав­ле­нья мои!
Бей­ся, отваж­ный, в упор, ору­жье твое под рукою —
Мет­ким сво­им ост­ри­ем Пен­те­си­лею сра­зи.
Вот тебе жест­кий порог, и вот тебе наг­лый сопер­ник,
Вот тебе клят­вы люб­ви, празд­ная шут­ка богов!
Мимо нее про­хо­дя, не поправь нена­ро­ком при­чес­ку,
Не выстав­ляй напо­каз тоги изгиб щеголь­ской:
Жен­щи­на ста­ла чужой, одной из бес­чис­лен­но мно­гих,
Так не заботь­ся о том, как бы понра­вить­ся ей.

Что же, одна­ко, меша­ет успе­ху всех наших ста­ра­ний?
Это увидит лег­ко всяк на при­ме­ре сво­ем.
Труд­но отстать от люб­ви пото­му, что в сво­ем само­мне­нье
Дума­ет каж­дый из нас: «Как же меня не любить?»
Ты же не верь ни сло­вам (что обман­чи­вей празд­но­го сло­ва?),
Ни при­зы­ва­нью богов с их веко­веч­ных высот, —
Не поз­во­ляй себя тро­нуть сле­зам и рыда­ни­ям жен­ским —
Это у них ремес­ло, плод упраж­не­ний для глаз:
Мно­го уло­вок вста­ет вой­ной на влюб­лен­ное серд­це,
Так ото­всюду валы бьют о при­мор­ский утес.
Не откры­вай же при­чин, по кото­рым ты хочешь раз­ры­ва,
Не изли­вай свою боль, мол­ча ее схо­ро­ни,
Не изла­гай, поче­му она пред тобой вино­ва­та, —
Всюду най­дет­ся ответ, хуже при­дет­ся тебе ж.
Неодо­лим, кто мол­чит, а кто при­ни­ма­ет­ся спо­рить —
Тот при­готовь­ся при­нять пол­ный ответ на сло­вах.

Я не хочу похи­щать, как Улисс, разя­щие стре­лы,
Я не посмею гасить факел в холод­ной воде,
Из-за меня не ослабнет стру­на свя­щен­но­го лука,
Не уко­ро­тит­ся взмах кры­льев, оде­тых в баг­рец.
Что моя пес­ня? Разум­ный совет. Вни­май­те сове­ту!
Будь ко мне мило­стив, Феб, как и досе­ле бывал!
Феб предо мной, зве­нит его лук, зве­нит его лира,
В зна­ме­нье видит­ся бог: истин­но, Феб предо мной.
Я гово­рю, ами­клей­скую шерсть из кра­силь­но­го чана
С пур­пу­ром тир­ским срав­ни — сам усты­дишь­ся, срав­нив.
Так и свою с осталь­ны­ми поставь кра­са­ви­цу рядом —
И усты­дишь­ся, что мог выбрать такую из всех.
Двое богинь во всей кра­со­те пред­ста­ли Пари­су,
Но при Вене­ре втро­ем выцве­ла их кра­сота.
Срав­ни­вай вид и срав­ни­вай нрав и все их уме­нье,
Лишь бы здра­во судить не поме­ша­ла любовь.

Мелочь доба­вить хочу, одна­ко подоб­ная мелочь
Часто полез­на была мно­гим и мне само­му.
Не пере­чи­ты­вай писем, где почерк любез­ной подру­ги!
Ста­рое тронет пись­мо самый незыб­ле­мый дух.
Все их сло­жи — про­тив воли сло­жи! — в горя­щее пла­мя,
«Вот погре­баль­ный костер стра­сти несчаст­ной моей!»
Фестия дочь голов­нею сожгла дале­ко­го сына —
Ты ль поко­леб­лешь­ся сжечь стро­ки солгав­шей люб­ви?
Если воз­мож­но, сожги заод­но вос­ко­вые таб­лич­ки:
Истин­ной гибе­лью воск для Лаода­мии был.
Часто наво­дят тос­ку места, где вы были, где спа­ли;
Этих свиде­тель­ских мест тоже избег­нуть умей.
«Здесь мы были вдво­ем, здесь лег­ли на желан­ное ложе,
Здесь пода­ри­ла она самую слад­кую ночь».
Вос­по­ми­на­ньем любовь бередит неза­жив­шие раны,
А обес­силев­ших гнет самая малая боль.
Полу­по­гас­нув­ший прах ожи­ва­ет, почув­ст­во­вав серу,
И непри­мет­ный огонь ярким вста­ет язы­ком, —
Так, если преж­нюю страсть обно­вить неуме­лым наме­ком,
Вновь запы­ла­ет пожар там, где не тле­ло ничто.
Счаст­лив аргив­ский моряк обой­ти Кафа­рей­ские ска­лы,
Где в разо­жжен­ных кост­рах кро­ет­ся стар­це­ва месть;
Рад в осто­рож­ном пути не встре­тить Нисо­ву Сцил­лу —
Не воз­вра­щай­ся и ты к месту минув­ших отрад.
В них для тебя — и сирт­ская мель, и эпир­ские рифы,
В них погло­щен­ную зыбь кру­тит Харибди­на пасть.

Есть облег­че­нье и в том, к чему не понудишь сове­том,
Но коли вый­дет судь­ба — сам же ока­жешь­ся рад.
Если бы Фед­ра жила в нище­те, не при­шлось бы Неп­ту­ну
Слать про­тив вну­ка быка, роб­ких пугая коней:
Кнос­сян­ка, рос­кошь забыв, забы­ла бы греш­ные стра­сти —
Лишь на при­во­лье богатств любит гнездить­ся любовь.
Кто захо­тел бы Гека­лу и кто бы польстил­ся на Ира?
Бед­ная с нищим, они впрямь нико­му не нуж­ны.
Нет у бед­но­сти средств питать любов­ную похоть —
Толь­ко решишь­ся ли ты ради того обед­неть?
Ну, так решись не тешить себя хотя бы теат­ром,
Если из серд­ца избыть дочи­ста хочешь любовь!
Иста­и­ва́ет душа от кифа­ры, от флей­ты, от лиры,
От голо­сов и от рук, пле­щу­щих в мер­ном ладу;
Там пред­став­ля­ет пля­сун любов­ни­ков древ­них ска­за­ний
И мано­ве­ньем сво­им радость вну­ша­ет, и страх.
Даже — боль­но ска­зать! — не тро­гай любов­ных поэтов!
(Видишь, я у тебя сам отни­маю мой дар.)
Ведь Кал­ли­мах Аму­ру не враг — так забудь Кал­ли­ма­ха,
А заод­но поза­быт будет и кос­ский поэт.
Пес­ни Сафо помог­ли мне когда-то с любов­ни­цей спеть­ся,
Лег­кий вло­жи­ла мне нрав пес­ня тео­с­ской стру­ны.
Мож­но ли с мир­ной душой читать сочи­не­нья Тибул­ла
Или твои, для кого Кин­фия музой была?
Мож­но ли Гал­ла про­честь, и встать, и уйти хлад­но­кров­но?
Вот тако­вы и мои кое-какие сти­хи.
Еже­ли вер­но гла­сит Апол­лон, напра­ви­тель поэтов,
Рев­ность к сопер­ни­ку в нас — худ­шей нача­ло беды.
Ты поза­боть­ся о том, чтоб сопер­ни­ка серд­це не зна­ло,
Думай, что с милой никто не разде­ля­ет постель.
Из-за того и Орест силь­ней полю­бил Гер­ми­о­ну,
Что ока­за­лась она ново­го мужа женой.
А Мене­лай? Поки­нув жену для даль­не­го Кри­та,
Ты не ску­чал без нее, не торо­пил­ся назад.
Толь­ко тогда ока­за­лось, что жить без нее ты не можешь,
Как ее выкрал Парис: вот кто зажег твою страсть!
Пла­кал Ахилл пото­му, лишив­шись сво­ей Бри­се­иды,
Что в Пли­сфе­ний­ский шатер лас­ки она понес­ла.
И не напрас­но он пла­кал; не мог упу­стить Ага­мем­нон
То, что мог упу­стить раз­ве что жал­кий лен­тяй.
Я бы не стал упус­кать, а я не умнее Атрида!
Сеян­ный рев­но­стью плод сла­ще любо­го пло­да.
Пусть и поклял­ся Атрид, что он ее паль­цем не тро­нул, —
Клял­ся жез­лом он, но жезл — это не имя богов.
Боги тебе да поз­во­лят прой­ти мимо мило­го дома,
Да пода­дут тебе сил, чтоб не сту­пить на порог!
Смо­жешь, лишь захо­ти! Достанет и силы и воли,
Шагу при­ба­вит нога, шпо­ра ужа­лит коня.
Думай, что там за поро­гом сире­ны, что там лото­фа­ги,
И чтоб быст­рее про­плыть, к вес­лам при­бавь пару­са.
Даже того, кто сопер­ни­ком был для тебя нена­вист­ным,
Я умо­ляю тебя, боль­ше вра­гом не счи­тай:
Пре­воз­мо­ги непри­язнь, при­веть его, встреть поце­лу­ем;
Если суме­ешь, то знай: ты исце­лен до кон­ца.
Мне оста­ет­ся ска­зать, что в пище полез­но, что вред­но,
Чтоб ни одну не забыть часть мое­го вра­чев­ства.
Ни апу­лий­ский чес­нок, ни ливий­ский, ни даже мегар­ский
Не хоро­ши для тебя: если при­шлют, то не ешь.
Так­же не ешь и капу­сту, будя­щую зуд похот­ли­вый,
И осталь­ное, что нас к играм Вене­ры вле­чет.
Горь­кая рута нуж­ней (от нее обост­ря­ет­ся зре­нье)
И осталь­ное, что нас прочь от Вене­ры ведет.
Хочешь узнать и о том, при­ни­мать ли даре­ния Вак­ха?
Дам я и этот совет в очень немно­гих сло­вах.
Если уме­рен­но пить, то вино побуж­да­ет к Вене­ре,
А от избыт­ка вина тупо мерт­ве­ет душа.
Ветер пита­ет огонь и ветер его уга­ша­ет:
Лег­кий порыв ожи­вит, силь­ный — заду­шит огонь.
Или не пей, или пей до кон­ца, чтоб забыть все заботы:
Все, что меж тем и дру­гим, что посредине, — вредит.

Труд завер­шен, — увен­чай­те цве­та­ми уста­лые мач­ты!
К при­ста­ни встал мой корабль, к той, куда пра­вил я путь.
Ско­ро свя­той ваш поэт, несу­щий целе­ние в песне,
Жен­ских даров и муж­ских при­мет обет­ную дань.