Сон

Мне снилось: мир притих и ждет конца.
Многое менялось перед смертью:
Стремительно меняло цвет лица
И торопливо обрастало шерстью.

«Быть иль не быть?» — вопрос решен.
И я увидела, как некто
В единый миг был начисто лишен
Былых тысячелетий интеллекта.

«Жить! — он кричал. — Скорей, скорей, скорей!
Жить для себя и жизнь хватать за глотку!»
А в желтых лужах высохших морей
Приятели дохлестывали водку

И всяко развлекались: тот просил
В долг (перед смертью!) рубль; тот плакал зло и звонко…
И кто-то, пробегая, откусил
Пол-ляжки от живого поросенка,

И кто-то в исступленье проорал,
Что был издевкой неба купол синий,
И, как рабыню, в карты проиграл
Ту, что вчера со страхом звал богиней.

О страшный суд! Неужто ни души
Бессмертной так и не было на свете?!
Но что я вижу! Книги, чертежи, мотыги, статуи,
Рыбачьи сети…

Здесь каждый что-то строил, пел, лепил,
А мглы нависшей как бы и не видел:
Кто прежде ненавидел и любил,
Тот и теперь любил и ненавидел.

И между тем как, ползая у ног,
Собаки жались к маленьким каюрам,
Художник на последний свой мазок
Поглядывал с критическим прищуром,

И шел поэт, спокойный, как ковчег
Над всплесками библейского потопа,
И телескоп смотрел, как человек,
И человек стоял у телескопа.

Как светятся два глаза! Как приник
Он к блеску звезд, сочувственно дрожащих!
Как счастлив! — Хоть не станет через миг
Ни глаз, ни звезд, глазам принадлежащих.

И в страшный час, когда из подлеца,
Как залп из жерла, хлынул крик развязки,
И вылезло лицо из-под лица,
И выпрыгнула маска из-под маски, —

Вбежал какой-то хрупкий человек,
Стал посреди всего земного шара,
С лицом усталым, как весенний снег,
Подтаявший от близости пожара.

«Нашел! — Он крикнул. — Эврика! —
Раскрыв народам быстрые объятья, —
Я знал, я знал, что входит в яд и в ад
Противоядье и противоадье!

Не будет взрыва! Атомы за нас!
Я усмирил веществ восставших смуту!
Я сделал все. И завершил — сейчас.
Да — в этот миг, в предсмертную минуту».