Недалеко от Сысерти в Сосновом меня встречал Кузьмич и незнакомый охотник. 
- Эко бесово отродье, подижь забыл шаманские привады посредь каменьев. 
- Чёрт, Кузьмич, не надо напоминать о прошлом, едем? 
- Едем.
 
Забить степного волка в эту зиму велел мне голос свыше, схожий с хрипом отца, стоящего у изголовья больного сына. Этот голос слышал я не впервые, только память нудно скрывала обстоятельства и время, когда и где. Зачем?  Я знаю точно, что буду делать завтра, через месяц. Я к этому привык. Мне это нужно.
 
За пару вёрст до торных троп натёрли полынью рукавицы, обкурили  кипреем деревянные лопатки, капканы, чурки, верхнюю одежду. Кузьмич кивает:
- Эко, непорядок. Коровий кал для обуви в бидоне, поди обмажь...  
Я глупо улыбаюсь:
- Эх, чёрт Кузьмич, и это есть охота? 
 
Приметили оставленную вичку на летнике, побочный след.
- Кудыж им  деваться - ща срисуем.
Аккуратно Кузьмич снял  снежный пласт со следом волка, поставил внутрь капкан, присыпал снегом и снежный пласт вернул на место. Пятясь, замёл свои следы еловой веткой. Второй и третий под его присмотром я ставил сам.  
- Скажи Кузьмич, зачем мы к капканам привязали чурки?
- Энто?  Штоб не петлять за просту так по лесу.
 
Как только свет забрезжил, вышли к месту:
- От тож его, поймался! Ща подвяжем. Айда по следу. Долго не потянет, - как будто задыхаясь, телеграмно запричитал Кузьмич, - с ружья, дубиной? 
- Не понял. Ты о чём? 
- Чем добиваем?..

Четвёртый час. Кузьмич читал по следу:
- Вот вишь, тут чурка не давала ходу. Ужо устал. Капкан взял в зубы. Тащит. Матёрый гад. Отвёртывает лапу... Ушёл паскуда...  Нет... Вон вишь, чуть дальше?
Замёрзшие глаза степного волка смотрели на меня, не отрываясь. Я потерял сознание. Я видел: что надо мной стоит отец  в нелепых,  звериных шкурах, что-то говорит мне, но я его совсем не понимаю.
  

----------------------------------------------------------------------- эпилог.

Любимая прости, что вдруг уехал.
История, что рассказал, - дурная. 
Я задержусь ещё здесь на неделю. 
Пишу письмо, как будто отгрызаю,
затёкшую в бумажных дугах лапу.
 



==========================================================


Второй вариант прочтения

*** 
Недалеко от Сысерти в Сосновом 
меня встречал Кузьмич и незнакомый 
охотник. - Эко бесово отродье, 
подижь забыл шаманские привады 
посредь каменьев. - Чёрт, Кузьмич, не надо,
напоминать о прошлом, едем? - Едем. 

Забить степного волка в эту зиму 
велел мне голос свыше, схожий с хрипом 
отца, стоящего у изголовья 
больного сына. Этот голос слышал 
я не впервые, только память нудно 
скрывала обстоятельства и время, 
когда и где. Зачем?  Я знаю точно, 
что буду делать завтра, через месяц. 
Я к этому привык. Мне это нужно.

За пару вёрст до торных троп натёрли 
полынью рукавицы. Обкурили 
 кипреем деревянные лопатки, 
капканы, чурки, верхнюю одежду. 
Кузьмич кивает: - Эко, непорядок. 
Коровий кал для обуви в бидоне,
поди обмажь...  Я глупо улыбаюсь:
- Эх, чёрт Кузьмич, и это есть охота? 

Приметили оставленную вичку 
на летнике, побочный след. - Кудыж им  
деваться - ща срисуем. Аккуратно 
Кузьмич снял  снежный пласт со следом волка, 
поставил внутрь капкан, присыпал снегом 
и снежный пласт вернул на место. Пятясь, 
замёл свои следы еловой веткой. 
Второй и третий под его присмотром 
я ставил сам.  - Скажи Кузьмич, зачем мы 
к капканам привязали чурки? - Энто?  
Штоб не петлять за просту так по лесу.

Как только свет забрезжил, вышли к месту:
- От тож его, поймался! Ща подвяжем. 
Айда по следу. Долго не потянет, - 
как будто задыхаясь, телеграмно 
запричитал Кузьмич. - С ружья, дубиной? 
- Не понял. Ты о чём? -  Чем добиваем?..

Четвёртый час. Кузьмич читал по следу:
- Вот вишь тут чурка не давала ходу. 
Ужо устал. Капкан взял в зубы. Тащит. 
Матёрый гад. Отвёртывает лапу... 
Ушёл паскуда...  Нет... Вон вишь, чуть дальше?

Замёрзшие глаза степного волка 
смотрели на меня, не отрываясь. 
Я потерял сознание. Я видел: 
что надо мной стоит отец  в нелепых,  
звериных шкурах, что-то говорит мне, 
но я его совсем не понимаю.  

----------------------------------------------------------------------- эпилог.
Любимая прости, что вдруг уехал, 
история, что рассказал, - дурная. 
Я задержусь ещё здесь на неделю. 
Пишу письмо, как-будто отгрызаю, 
затёкшую в бумажных дугах лапу.