Трасса 29 (продолжение)

Жилище у Генри было вполне себе. Двухэтажный дом с мансардой и большой верандой по фасаду на втором этаже. С левой стороны надстройка на столбах накрывала парковку для автомобиля. Там стоял кабриолет жены. По утрам Генри уезжал первым, поэтому свой Chrysler он оставлял на подъездной дорожке. Аккуратно остриженный газон украшала сюрреалистическая конструкция огромной параболической антенны спутникового TV. Дорожку обрамляли какие-то хвойные растения, которыми занималась жена. Генри встал пораньше, и пока Сара готовила завтрак, забрался в мансарду и запустил гигантскую действующую модель железной дороги, занимавшую всё пространство специально оборудованного для этой цели чердака. Вы, конечно, сразу проассоциируете эту пару с Барбарой и Адамом Мэйтлендами, и, возможно, подумаете, что Генри косплеит Адама (хотя у этого последнего был только макет их поселка), но нет, потому что дело происходило в 1988-ом году, в тот же год, когда «Битлджус (Beetlejuice)» вышел на экраны, и к этому времени железной дороге Генри уже исполнилось 2 года.

 

Паровозы неслись по разным уровням, дымя маленькими трубами, скрывались в тоннелях и грохотали колесами, размером с пуговицу от рубашки, по ажурным конструкциям мостов через пропасти, стрелки переключались, и составы проносились через скрещивающиеся рельсы, едва избегая катастрофы. По телевизору показывали какой-то научно-фантастический мультфильм с элементами мистики, и голос за кадром толковал о перекрестках параллельных мiров, как бы нелепо и парадоксально это не звучало, и точках пространства, где в одно и то же время могут находиться, не мешая другим и отнюдь не подозревая об ином существовании, мириады мыслящих существ, обреченных, хотя и с мельчайшими особенностями, дублировать друг друга по прихоти безумных интеллектуалов, погрузивших Вселенную в бездну фрактального копировального автомата. Дверь, закинувшая демона в Альфа Центавра здесь тоже присутствовала. Внизу на кухне Сара с интересом смотрела по другому телевизору тот же самый мультфильм. А Генри заворожено созерцал магию ж.д., улавливая краем уха голос из TV-ящика.

 

Завтрак был готов, и Сара уже повторно и с нетерпением в голосе позвала мужа. Генри, подозрительно похожий на Кристофера Ллойда, повторно и безмятежно ответил «Иду-у».

– Генри, ради всего святого! – Сара была на грани закипания, но закончила ворчанием себе под нос, – И так каждое утро! Дурацкие поезда! – она открыла холодильник, налила себе в высокий стакан на две трети апельсинового сока, а оставшийся объем заполнила водкой – и всё это она проделала скупыми, привычными движениями, не отрываясь взглядом от телевизора, где малоприятный голос за кадром какого-то совсем не утреннего мультфильма втолковывал кому-то непонятливому: «Да! И он переместил дверь и этого демона на Альфу Центавра…» Вот, значит, откуда взялась эта Дверь, о которой мы ни к селу, ни к городу помянули чуть выше.

 

- Иду! – и Генри, шагнув на лестницу, замер с блаженной улыбкой, глядя на проносящийся мимо перил поезд, просунул руку между стойками ограждения и таки выключил железную дорогу.

Сара, не скрывая раздражения, смотрела, как Генри завтракает, а Генри, изображая беззаботность, поглядывал на экран маленького портативного телевизора, стоявшего возле Сариного локтя. На экране мультяшный пингвин в шляпе канотье объяснял мультяшному моржу в шляпе «котелок» устройство двигателя внутреннего сгорания. Из одежды кроме шляп на мультяшках было ещё по галстуку-бабочке и больше ничего. Обратив про себя внимание на этот казус, Генри подумал: «На хрена козе баян?». Он взглянул на Сару, и уже приоткрыл рот, скроил ироническую мину, чтобы поделиться своим наблюдением, но вдруг передумал, покачал головой, и продолжил завтрак, оставив свои иронические мысли при себе.

 

Рядом с тарелкой перед Генри лежал журнал «Model Reilroader». Сунув в рот ложку хлопьев, он взял карандаш с ластиком на торце и стал заполнять бланк заказов, прилагавшийся к журналу. Сара, чувствуя себя персонажем дурацкой пьесы, резким движением взяла кофейник и наполнила свою чашку. Её не устраивала роль незаметной прислуги, она жаждала внимания и благодарности.

- Что-то интересное? – спросила она с наигранным любопытством.

- Только не для тебя, – не отрываясь от бланка, ответил Генри.

- Расскажи мне.

- Перестань, Линда, тебе вовсе не интересно мое хобби. (Ну, да, да, Линда. Конечно, Линда, просто мне хотелось, чтобы её звали Сара, потому что внешне она была вылитая Сара Коннор).

- Откуда я могу знать, если ты не говоришь со мной об этом? – Линда явно была сегодня в боевом настроении и надеялась, что сумеет вывести мужа из себя до того, как он запрыгнет в авто и уедет до вечера на свою чортову работу. – А-а? М-м?

- Ты издеваешься надо мной?

- Зачем бы я стала это делать? – скривив рот и покачивая головой как китайский болванчик (попытка пародии на привычку мужа), парировала Линда вопросом его вопрос, вложив в свою реплику максимум сарказма, на который была способна. И пошмурыгав ложкой по столу вперёд-назад, изобразила паровоз, – Чуг-чуг-чю!

– Э-о, – выдохнул Генри, как бы демонстрируя своё разочарование, сложил журнал и встал из-за стола. Его большие квадратные очки с толстыми стеклами укоризненно блеснули в сторону Линды. – Линда, что в этом такого?

– Э-о, – передразнила она мужа, потом, скорбно вздохнув, помялась, играя ложкой и нервно пожимая плечами, не нашла что ответить и сказала, что он опоздает в больницу.

– Опять, – подтвердил Генри, глянув на часы, и заспешил к выходу.

– Пока, дорогая, увидимся в шесть, – пробурчала Линда себе под нос, когда муж вышел с веранды, и пошла вслед за ним.

– Хорошего дня, Генри, – сказала она, догнав его у входной двери.

– Пока, дорогая, – ответил он и привычно поцеловал её в губы. – Увидимся в шесть.

– Сюрпри-и-из, – пропела Линда, обращаясь к зеркалу в прихожей.

Голова Генри, не успевшего захлопнуть дверь, появилась в проеме и, покачавшись из стороны в сторону, изобразила укоризненную гримасу, пошевелив бровями. Однако Линда этого уже не видела, она общалась со своим отражением в зеркале, поверяя ему свои печали:

– Возвращайся скорее. Возвращайся сегодня, – и, сморщившись, потерла висок.

***

Дорога через лес вела к шоссе, шум которого доносился все отчетливее. Редкий сосновый лес не препятствовал солнцу, и его лучи, обильно проникая в мелкий подлесок, заливали пространными золотистыми озерцами лужайки и большие участки широкой песчаной тропы, усеянной иглами и шишками. Гэри шагал не спеша, улыбаясь и слегка размахивая руками, далеко просунутыми в коротковатые для него рукава кожаной куртки. Куртка вообще была на размер меньше, чем ей следовало быть, а мешковатые черные джинсы, наоборот, на два размера больше, чем надо. Хорошо еще, что он избавился от шляпы и вязаной шапки, потому что они обеспечивали ему совершенно уже нелепый вид, и, быть может, именно из-за них ему не удалось остановить жирного фермера на старом пикапе.

 

Наконец, тропа вынырнула из редколесья на обочину трассы как раз напротив бензозаправочной станции, где в данный момент находилось несколько легковушек и могучий дальнобойный «Mack» с огромным фургоном. Водила (именно водила, потому что водитель в моем представлении должен выглядеть более интеллигентно) как раз расплачивался за топливо, стоя возле окошечка станции, и Гэри, прибавив шагу, перебежал обе полосы шоссе, уверенно рассчитав интервалы между машинами во встречных потоках. Здоровяк-дальнобойщик в черной футболке без рукавов уже садился за руль. Увидав бегущего к его машине парня, он небрежно махнул ему рукой, показывая, чтобы тот заходил к двери с противоположной стороны тягача. Гэри радостно тряхнул давно не стрижеными рыжими патлами и запрыгнул в кабину.

 

Некоторое время ехали молча, и пассажир, чувствуя, что неловкая пауза затягивается, лихорадочно искал тему для разговора. Покосившись на голое плечо дальнобоя, украшенное грубой татухой, он вдруг выпалил невнятно скороговоркой:

– Я должен это сказать, …вообще-то я против уродливых татуировок… не по душе они мне…

– Что-о? – прорычал шофер недовольным басом.

– …но Ваша мне определенно нравится. Она восхитительная.

– Какого хрена ты хочешь сказать? – сбавил тон водила.

Под двумя странного вида бутонами на его могучем плече алело сердце, перевитое лентой с надписью «МОМ».

– Простое слово «Мама», – пояснил Гэри, поворачиваясь в пол-оборота к соседу и прижимая зад к двери грузовика. – Очень интересно это слово обвивается вокруг сердца, – изрек он, сопроводив свою фразу витиеватым движением пальца.

Водила опустил глаза на свою руку, потом с недоверием глянул на странного парня, которого подобрал на заправке, и тоном капрала, заподозрившего, что студент-новобранец в своих лояльных по видимости речах тайно над ним издевается, произнес:

– Послушай, ты же сел в мой грузовик не для того, чтобы говорить о татуировках. Это не лучшая идея.

– Я полагаю, Вы любите …или любили Вашу маму, – с видом заправского психоаналитика задумчиво сказал Гэри.

– Что? – то ли с угрозой, то ли действительно не расслышав, переспросил здоровяк.

– Я хочу сказать, что у Вас были самые… теплые… чувства… к Ваше матери, – странно артикулируя каждое слово, пояснил рыжеволосый пассажир.

– Да, так и было, – сурово отрезал шофер, – кинув на Гэри тяжелый взгляд.

– У всех должна быть мама, – продолжил развивать свою мысль пассажир, как бы не замечая возникшего напряжения, – но я никогда не знал свою. Они забрали меня, когда мне было всего только два или три дня…

– Куда? В психушку? – грубо перебил его водила, и несколько нарочито заржал, явно желая осадить болтливого седока.

– Да, мне было два дня, – опять «не расслышал» грубости Гэри. – Подумайте об этом, – как бы с укором или давя на жалость, заключил рыжий, не поднимая печальных глаз. – Я родился в этой стране. Здесь должно было пройти мое детство, – и он повел головой, обводя взглядом пространство за стеклами кабины, где тянулись поля с редкими строениями, разделяемые прозрачными лесополосами, – но они меня забрали…

***

Продолжение следует...