Трасса 29 (Начало)

Можете мне не верить, но в детстве, лет, пожалуй, до 15, моя память была столь цепкой и вместительной, что я мог часами, а то и днями рассказывать, точнее, пересказывать приятелям прочитанную мной книгу или просмотренный кинофильм. Например, летом после пятого класса в пионерском лагере Горьковского Автозавода я после отбоя, когда все уже лежали по своим койкам, пересказывал для всего отряда «Маракотову бездну» и что-то ещё из любимого. Увы, сейчас я не помню оттуда даже персонажей или хотя бы сюжет в общих чертах, а тогда каждый вечер я живописал, чуть ли не слово в слово повторяя за Конан Дойлем, приключения отважных героев, погрузившихся в океанские глубины в батискафе и встретивших там… э… кажется, исчезнувшую цивилизацию Атлантиды, или что-то вроде того. Под звук моего голоса пацаны один за другим засыпали, а я периодически спрашивал, продолжать мне рассказ или все уже спят. И наконец, когда ответом мне была тишина и мирное посапывание угомонившихся товарищей, то и сам я мог предаться заслуженному отдыху. Следующим вечером случался спор, с какого места мне продолжать своё повествование. Те, кто уснул раньше, требовали начать с момента их отключки, а те, кто проследил за судьбой героев несколько дальше, не желали слушать рассказ повторно со слабаками, которые не могут и часа пролежать под одеялом, чтобы не заснуть, как молокососы из малышовой группы детского сада. Так продолжалось всю смену. Закончив одну историю, я начинал другую: «Белый отряд», «Затерянный мир», «Ариэль», «Янки при дворе короля Артура». И ведь читал я эти книжки не накануне отъезда в пионерлагерь, а ещё зимой и даже раньше, год или два назад. Ныне же моя оперативная память хранит информацию максимум сутки, или немногим дольше, и собственный текст, написанный сегодня, вряд ли смогу более-менее точно повторить послезавтра, если оригинал будет утерян. Проверенный факт. Иногда, если отвлекли и прервали, могу вообще мысль не вспомнить, так и останется недописанным фрагментом, не имеющим ко мне никакого отношения. Это длинное предисловие имело целью предупредить доверчивого читателя, случайно забредшего на эти страницы, что далее может последовать всё, что угодно, любая нелепица. Не стоит ждать логической последовательности или связного повествования от автора, который толком даже не знает, о чём собирается рассказать, а начав говорить, то теряет сюжетную нить, то путается в персонажах, то забывает уже рассказанное и повторяется, но уже с другой версией событий, короче, выделывает со своей историей всевозможные коленца, оправдывая свои бесчинства старческими немощами, прогрессирующим нарушением головного кровообращения и спутанностью сознания на почве употребления. Впрочем, нам пока неизвестно, будет ли всё так плохо, как мы опасаемся, или паче чаяния получится нечто не вполне непотребное. Итак…

* * *

Поздним летним утром на проселочной дороге возле моста через лесной ручей, называвшийся Cape Fear River, – (и, значит, дело происходило в Северной Каролине, где-то в верховьях этой речушки, которая впадает в океан, само собой, возле Мыса Страха и прославилась тем, что в 1718 году на ней приключилась битва королевского флота с Эдвардом Тичем, более известным как пират Чёрная Борода: «In 1718 they cornered Edward Teach \ And blew his fucking head right off on Ocracoke Beach \ Blackbeard was a pirate, tough as old boots \ Sailing round the seven seas, the queens men in pursuit \ They caught him off guard, while he was drinking rum \ And engaged him with their battleship and guns \ Well Blackbeard looked unshaken, he took a swig of grog… etc. I’m a fucking pirate. I’m a fucking pirate king, ahoy! \ I’m a fucking pirate. Blackbeard is my name and piracy is my game». Так, по крайней мере, поется в песне каких-то немытых и нечёсаных шотландских бродяг, которую в наших краях никто и слыхом не слыхивал*. Но чорт возьми, какое нам дело до этого грёбаного пирата, 300 лет гниющего на пляже Окракок, к тому же и без башки.) – стоял человек в кожаной куртке и черных джинсах. На ногах у него были сапоги из желтой тисненой кожи со шпорами, на голове ковбойская шляпа поверх вязаной финской шапочки с наушниками, национальным узором и кисточками на коротких шерстяных нитях. Он смотрел на дорогу, которая уходила через мост на восток и скрывалась за поворотом в смешанном, не слишком густом лесу, и держал сжатую в кулак руку на отлете, указывая большим пальцем вверх, в голубое небо с редкими бледно-серебристыми облаками. Человек голосовал, ожидая попутную машину. Машины не было. Он стоял так уже часа полтора, и рука у него давно онемела и будто отсохла, но человек не проявлял признаков нетерпения или беспокойства. Торопиться ему явно было не куда, ибо солнце ещё не достигло полуденной высоты, комары не донимали, ветерок с низовьев ручья приятно овевал речной прохладой, а плотный завтрак ещё не покинул желудок, наполняя тело незнакомца приятной сытой истомой. Тишину нарушал только щебет птиц да стрекот кузнечиков. Машины не было. Вместо неё из-за лесного поворота появилась среднего размера лохматая псина, неспешно трусившая в сторону мужчины с поднятой рукой. Пёс был беспородный. Даже хуже, это была помесь дворняги с пуделем или чем-то вроде того. Черная кудлатая шерсть на нем сбилась в колтуны и изобиловала репьями вперемешку с засохшей грязью. Бежал он, нелепо разбрасывая лапы, будто суставы в них были разболтаны как у старой детской игрушки. Длинные уши висели как лохмотья на бродяге, пасть украшала засохшая серая пена, левый глаз белел мутным бельмом, в уголке правого возле носа усматривался изрядный комок гноя с погибшими в нём мелкими мушками. Пес если и заметил человека, то прореагировал не сразу. Он некоторое время ещё бежал, не сбавляя ходу, потом до него дошло, что впереди не всё в порядке. Он стал притормаживать, и задние лапы пошли в левый занос. Пес несколько шагов прошел боком и встал футах в десяти от неподвижной человеческой фигуры. Разинув пасть и вывесив язык он осторожно потянул носом, переступил пару раз с лапы на лапу, чуть помедлил и, нерешительно повернув, затрусил обратно через мост, в сторону поворота лесной дороги. Не прошло и полминуты, как он скрылся там же, откуда пришел. Человек не шевельнулся, не опустил руки, не кивнул и не свистнул. Он только следил за появлением и исчезновением пса своими глубоко посаженными серо-голубыми глазами. На его лице не дрогнул ни один мускул.

 

Солнце продолжало свой путь к зениту. Машины не было. Человека звали Гэри, и всё вышеописанное происходило на небольшой голубой планете, затерявшейся среди бесчисленных звезд в той точке пространственно-временного континуума, где, по мнению некоторых вконец охреневших ученых, могло находиться невообразимое множество параллельных мiров, населенных ещё более невообразимым множеством живых и, возможно, мыслящих существ. (Ипатий коловрат! Они и слово мудрёное придумали, чтобы честным гражданам мозг делать и из бюджета гранты выколачивать. Это, мол, фракталы, самоподобие как всеобщее свойство бытия. Фракталы! Вам известно, что это такое? Спросите у Бенуа Мандельброта. Прошу прощения, погорячился. Вернёмся к нашему Гэри.)

 

В том измерении, где находимся мы с вами, человек, стоявший с поднятой рукой на обочине дороги возле моста, вдруг по-волчьи поднял голову, но не завыл на луну, потому что был день, и луны на небе видно не было, а закричал протяжно и хрипло: Ма-а-ма-а-а… Он долго тянул последнее «а», пока в легких не закончился воздух, и не пресеклось дыхание.

 

Ага! Значит, подумал бы внимательный наблюдатель, спокойствие у нашего Гэри было липовое, напускное. Он только делал вид, что ему все равно, а на самом деле просто боялся, проявив нетерпение, спугнуть удачу. И он таки обманул фортуну, ибо где-то вдалеке наконец послышался звук мотора.

 

Впрочем, нас сейчас интересует совсем другой вопрос. А именно «Дверь». Но не её конструктивные особенности, материалы и технологии изготовления, а также функциональная специфика и сравнительные характеристики в зависимости от места и времени её использования, нет, нам потребно осмыслить метафизические, и даже мистические и магические аспекты существования двери в качестве портала между выше упомянутыми множественными мiрами, изоморфными, сиречь однородными по своей онтологии и природе или, наоборот, разнородными. Ну, взять, к примеру, дверь в нашу квартиру. Она разделяет (или соединяет, смотря как посмотреть) внутреннее пространство нашего жилища и пространство окружающей его внешней среды. Эти пространства различаются только своим положением по отношению к разделяющей их преграде, но в онтологическом смысле они тождественны и обладают сходной природой. А вот наши глаза можно понимать как двери, разделяющие (соединяющие) вещественный мiр телесных объектов и психический трансцендент нашего сознания, где этот мiр воспринимается и обрабатывается в образах и понятиях мыслящего разума. И эти два мiра абсолютно разнородны и онтологически противоположны, хотя психический трансцендент и является в большой мере отражением мiра объективной материальности. Тут у нас владения метафизики. А когда вампир не может без приглашения переступить через порог нашего дома, включается магия двери. Когда же мы дверью веры входим в абсолютный трансцендент божественного бытия, то в этом проявляется мистика действия природы Духа. Впрочем, это так, лирическое отступление и теоретические пролегомены. Нас же интересует практическое применение двери как портала между мiрами, ну, хотя бы для того, чтобы запулить назойливого демона злословия или зависти куда-нибудь в район Альфа Центавра, и пусть тащится оттуда обратно пешком со скоростью, допустим, процента на три меньше световой и каждую наносекунду вопит «Помогите!».

 

Пока бес не вернулся, посмотрим, что там у нас поделывает Гэри. А Гэри, лихорадочно подпрыгивает на месте, как малыш, который вот-вот обоссытся, потому что бабушка опрометчиво оставила его без присмотра возле автомата газированной воды с целой пригоршней липких монет выпуска 1961 года достоинством в алтын, то бишь три копейки. Сироп был «Дюшес», стакан граненый, а мойка в автомате – бьющий конусом фонтанчик струй из круглой подставки – о! это гипнотический фонтанчик, он не отпустит тебя, пока не выманит из мокрой ладошки все до единой монетки.

 

Да только откуда Гэри знать об алтынах и автоматах газированной воды с сиропом «Дюшес», ведь этот парень принадлежит к племени антиподов, а антиподы, как всем известно, ходят на головах, и значит, мозги у них совершенно отбиты, или, как минимум, оттоптаны, следствием чего, возможно, станет всё то, о чём пойдёт речь в нашей истории, …но это не точно. Итак…

 

«Здесь, среди бесчисленных звёзд, даже временное пространство может быть изогнуто и скрещено», – говорит голос диктора за кадром, и это полная хрень, но мы не станем комментировать тот бред, которым нас угощают творцы коммерческого кино или популярные беллетристы, ведь деньги уже заплачены, и не стоит портить себе удовольствие мелкими придирками, достойными разве что яйцеголовых научников и ботанов. Тем паче, что автор думал одно, написал другое, потому что не сумел найти точных слов для выражения своей смутной мысли. Потом сценарист переписал реплику так, как ему казалось, будет понятнее для массового зрителя, и режиссёр внёс свои коррективы, с учётом хронометража текущего кадра, да и диктор, вероятно, пропустил пару слов, которые показались ему малозначительными или слишком непонятными. В итоге, континуум, или пространство-время, оказалось «временным пространством», что бы это не значило, и если о его изгибах ещё можно порассуждать в рамках современных представлений астрофизики и прочих наук, имеющих отношение к данному предмету, то уж вопрос о скрещивании «временного пространства» (с самим собой или с себе подобными, в аспектах нелинейной геометрии или межвидовой селекции) мы целиком и полностью оставляем на совести того, кто породил это маловразумительное словосочетание или транслировал его для нас с языка оригинала.

 

«…и это может показаться невероятным. Одно и то же пространство могут населять два и более существ, находясь в параллельных измерениях. Взять, например, вот эту очаровательную маленькую зелёно-голубую планету. Её населяет разумное общество, которое постоянно изучает и стремится понять тайны космоса. И непосредственно в этот момент одна из этих тайн может стать угрожающей реальностью…», – продолжал между тем диктор, добавляя к одной нелепости другую, быть может, ещё более нелепую, а то и вовсе лишенную смысла.

 

Однако плевали мы на этого диктора с Эйфелевой Башни. Это суть такое же никчемное существо, как и конферансье в каком-нибудь приличном шоу, весь смысл и назначение которого заключёны в том, чтобы затыкать своим присутствием дыры в сценарных сбоях да заполнять технические паузы пустопорожней болтовнёй с раздражающим эффектом.

 

Линда (или Сара?) в лиловой пижаме (а может, это был спортивны костюм, подобранный в тон махровому халату и атласному покрывалу на обширном супружеском ложе) не слишком напрягаясь, прыгала – зарядки ради – со своей просторной веранды в спальню, где работал телевизор, из которого вышеупомянутый диктор и нёс свою космическую ахинею, несмотря на ранний час, прекрасное утро и замечательную солнечную погоду за окном, выходившим на лужайку с огромным бассейном на дощатой террасе и внушительной конструкцией антенны спутникового телевидения (а ведь это 1989, оно только-только появилось, значит, наша Сара-Линда отнюдь не бедствует), и на пролегавшую дальше, за выкрашенным белой краской штакетником и широкой придорожной полосой зелени федеральную трассу №29, в меру загруженную огромными грузовыми фурами и в меру шумную, но во всех отношениях удобную для перемещений Линды и её мужа по вытянувшемуся вдоль неё городу и его окрестностям. Девушка допрыгала до своей кровати, размером с сельский аэродром, села на лиловое покрывало и с весьма серьёзным и заинтересованным видом дослушала разглагольствования диктора о неведомой, притаившееся в галактических глубинах угрозе…

* * *

За баранкой пикапа сидел толстый фермер в клетчатой рубахе, и выражение его обширного лица могло отнять у нищего последнюю надежду на милосердие ближнего. Гэри понял, что он обречен, и попытался поймать взгляд водителя своими полными мольбы глазами. Увы, фермер смотрел на дорогу расфокусированным взглядом, слушал кантри, пиликавший из хриплого радиоприёмника в его насквозь пропылённом раздолбанном шарабане, и Гэри существовал для него ничуть не более чем любой другой элемент ландшафта. И всё же человек, простоявший столько времени с поднятой рукой не мог не попытаться. Сначала он махал руками и кричал «Ну, пожалуйста, остановись, ну, пожалуйста!», потом побежал рядом с авто, показывая водителю свой поднятый вверх палец, но споткнулся, сорвал с головы шляпу вместе с финской шапкой и в отчаянии прокричал вслед удаляющемуся автомобилю «Ты отвратительный жирный ублюдок! Мы ещё встретимся, свинья, не сомневайся!», затем, внезапно успокоившись, снял с носа темные круглые очки а-ля Джон Леннон и с нехорошей усмешкой шагнул с обочины на маленькое придорожное кладбище, усеянное столбиками серых обелисков. Бросив свой двойной головной убор на могильный холмик, Гэри скрылся в сумраке лесной опушки.

--------

*) The Battle of Cape Fear River, «Alestorm»

 

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...