Пролонгированное общество зачаточной свободы
— К х***м собачьим это всё! — тренировочной сиреной послышался гневный голос, доносящийся с улицы.
Собакин поспешно открыл окно своей сумрачной спальни, находящейся на четвёртом этаже многоквартирного жилого помещения, и высунул опухшую, можно сказать, собачью рожу, которую моментально обдало утренним морозным ветерком. За ночь навалило довольно-таки много снегу, а потому зима наступила неожиданно и совсем не по календарю. Безусловно, декабрь являлся зимним месяцем, но не в здешних краях.
— Хорошо-то как! — завороженно произнёс Собакин, своевременно учуяв дошедший до него снизу роковой перегар.
Голос с улицы продолжил ожесточённый монолог:
— К х***м собачьим это всё! А то как же, б***дь?
— Витюня! — многозначительно выкрикнул Собакин, наткнувшись затуманенным взором на неуклюже шатающуюся худенькую фигурку мужчины в спортивном костюме, разукрашенном под символику какого-то неизвестного заграничного футбольного клуба. — Что случилось, дорогой?
Человек, выглядевший демонически артистично в синих шерстяных носках и без обуви, театрально запрокинул голову вверх. Его длинные засаленные волосы мышиного цвета единообразно колыхнулись и примирительно застыли на сморщенном шершавом лбу, прикрывая шикарный фингал, расположившийся в аккурат под левым глазом.
— Спускайся ко мне, Шурик, — безрадостно произнёс Витюня, смахнув рукой непослушные волосы. — Тут такое творится! Б***дь!
Заключительное слово произвело на Собакина гипнотизирующее впечатление, и, хотя у него не было особого желания выходить наружу, он всё же утвердительно кивнул головой, бодро закрыл окошко и... заскочил в туалет, типа облегчиться на посошок. Постыдные дела много времени не отняли, и Собакин, умывшись и почистив зубы, тоже на посошок, не обнаружил в коридоре зимней обуви.
«Так! К х****м собачьим это всё. В туфлях пойду», — причесав поседевшую голову, про себя отметил Собакин и, натянув на родное нежное тело грязные джинсы, слегка растянувшийся оранжевый свитер и строгое чёрное пальто, вышел на улицу.
Возможно, он казался бы стильным парнем, если бы... Да, вот это самое «если бы» всегда и всему мешает выглядеть как положено, то есть, на все сто процентов. Три недели назад Шурику Собакину исполнилось тридцать лет, но за эти три прошедшие недели, которые он, конечно же, заслужил провести празднично и, естественно, именно так их и провёл, паскудная жизнь прибавила ему ещё десятка полтора лет. Нет. Ему по-прежнему было тридцать лет, но вот дряблая, склонная к шелушению кожа распухшего красного лица, а также сосудистые звёздочки, величаво расположившиеся на его обеих щеках, создавали неприятное впечатление о солидном старческом возрасте. Впрочем, как отметил ранее про себя Собакин: «К х***м собачьим это всё». Правда, тяжёлые мешки под потерявшими реальный цвет глазами, дополнительно вызывали зрительный дискомфорт.
— Как дела, Витюня? — символично спросил Собакин у человека без обуви. И хотя в недвусмысленном облике этого гражданина полностью отражались все его дела, не поинтересоваться личным состоянием своего давнего знакомого Собакин не мог.
— К ху+ям собачьим это всё, — словно аксиому произнёс Витюня и шатающейся морской походкой подошёл к ближайшей скамейке, из-под которой достал пару истёртых парусиновых кроссовок. — Вот. Видишь?
— А чего это ты тогда в носках? — удивился Собакин.
— Малы стали, сволочи. В смысле, кроссовки проклятые. А впрочем, к ху+ям собачьим это всё, — снова зафиксировал исходную аксиому Витюня, лениво натянув на промокшие ноги спортивную обувь. — Кстати, Шурик, а ты случайно не знаешь, кто таков Омар Хайям? И жив ли он ещё?
Собакин в узких кругах слыл образованным интеллигентом, но об испрашиваемой личности ранее не слыхал. Чтобы не упасть лицом в грязь, он решил держать марку до конца, даже перед этим, лишившимся нравственных свойств, худощавым алкоголиком.
— Ну ты даёшь, Витюня. Катишься по наклонной. А куда? И не ведомо никому. Посмотри на себя. Ты же превратился в беспризорного хрюкающего скота. Ты же...
— Да брось ты свои гениальные фантазии, Шурик, — показав пару передних гнилых зубов, улыбнулся Витюня. — Со мной твой весьма отвлекающий манёвр не пройдёт. Конкретно скажи мне, кто таков Омар Хайям?
Собакин сообразил, что Витюня тоже оказался неприступным интеллигентом, а потому с ним необходимо вести себя осторожно. И на кой хрюк сдался ему какой-то грёбаный Омар Хайям?
— Так ты же сам знаешь, Витюня. Вон, цитируешь уже его по полной. Ловко и корректно у тебя это получается, — фальшиво произнёс Собакин.
— Чего? — нарочито растянул Витюня.
— Да ничего, мать твою, — авторитетно продолжил Собакин, почесав свою задницу. — И как сказал Омар Хайям? Катись оно к...
К ху+ям собачьим это всё, — добавил Витюня и побрёл восвояси.
«И на кой шлёп сдался ему какой-то грёбаный Омар Хайям? — возвратился к начатому Собакин, причудливо расположившийся на ледяной дворовой скамейке. — Решил порассуждать о всякой х***не вместо того, чтобы сейчас хорошенько опохмелиться? Мне может тоже нравится размышлять о х***не, но я же молчу. Не напрягаю никого...»
Эстетические суждения Собакина вынужденно прервались, поскольку где-то невдалеке до его приплюснутых ушей музыкально донеслось:
— Я хочу, чтобы бл***ди обкончались...
