Ночные гости
(Воинам 42-й Гвардейской Евпаторийской
Краснознамённой мотострелковой дивизии)
Я:
Я сам уже почти уснул,
Но в блиндаже ещё не спали,
Как кто-то полог отогнул,
Из темноты на свет шагнул,
И все внезапно замолчали.
Глаза открыв, я увидал,
В ботинках сбитых и обмотках,
Седой солдат в дверях стоял,
Второй усы щепотью мял,
И оба в выцветших пилотках.
«Самара»:
«Как вы прошли сюда, деды? -
Спросил «Самара» у Седого, -
«Так ведь недолго до беды,
Как обойти смогли посты?
Сейчас спрошу у часового».
С плеча сняв старый ППШа,
Присев на скрипнувшие нары,
Седой любовно, не спеша,
Цевьё погладил «Калаша»
И хитро глянул на «Самару».
Второй, протиснувшись бочком,
На чурку сел у самой печки:
Усатый:
«Чего сидим братва молчком?
Вот угощайтесь табачком»,
И положил кисет у свечки.
Тут гость стал брови поднимать,
Когда Семён присевший рядом,
Не стал газетку отрывать,
А трубку начал набивать
Его душистым самосадом.
Усатый:
«А ты случайно не якут»? -
Остановил он взгляд на трубке, -
«И деда не Степан зовут?
Не воевал случайно тут?
Смотрю, знакомые зарубки».
Якут Семён:
«Да, здесь мой дед и снайперил,
На Запорожье в Сорок третьем.
Дед и меня стрелять учил,
А трубку эту подарил
Он на моё двадцатилетье».
Усатый:
«Степан меня не забывал.
Раз в год мы выпивали с дедом.
В стакан мне водку наливал,
И коркой хлеба накрывал,
На стол поставив в День Победы».
Якут Семён:
«Так деда нет уже давно.
И где душа его, Бог знает»?
Усатый:
«Нет, внук, дед с нами заодно,
Он где-то под Работино,
Ребятам вашим помогает.
А мы вдвоём, я и Седой,
Спустя почти что век, по новой
Опять ведём незримый бой,
Войдя в состав Сорок второй
Дивизии мотострелковой.
Где мимо мин ведём бойцов,
Где наведём слегка тумана,
Чтобы прикрыть штурмовиков,
Дезориентировать врагов,
Да сбить наводку «Урагана».
Тут, сжав за ствол свой автомат,
Вдруг побледнел лицом «Самара»,
С Седого не сводивший взгляд,
Потом ослабив свой захват,
Он выпалил солдату с жаром:
Самара:
«Седой, а я тебя видал!
Я из воронки, тот, с гранатой!
Ты мне кольцо сорвать не дал,
Чтобы себя я подорвал,
И всё ругал, что рановато.
Ведь я собрался умирать,
Надежды не было на Бога,
Мне нечем было и стрелять.
Седой! Отец! Как мог ты знать?!
Ведь подоспела же подмога».
Седой:
«Ну, что ругался, не серчай.
Поставь-ка на предохранитель,
А то нажмёшь вдруг невзначай,
А мне нельзя второй раз в Рай,
Теперь я Ангел твой хранитель».
С усмешкою седой солдат,
Свернув с газеты «козью ножку»,
Сквозь едкий дымный самосад,
Бросал на нас с прищуром взгляд,
И чай прихлёбывал немножко.
Седой:
«Мы к вам приходим в ваших снах,
В воспоминаньях и виденьях,
В окопах и в госпиталях,
Мы в крови вашей и в сердцах
Живём от самого рожденья.
Теперь другие времена,
И в жизни много поменялось,
Другая и теперь война,
Да только русский дух она,
Как ни старалась, не сломала.
Нам говорили: «Молодёжь
Растёт никчёмная такая».
А я скажу любому - врёшь!
В разведку с вами здесь идёшь
Спокойно спину подставляя».
А я свой взгляд не отводил
От дырки слева, ниже «Славы».
Потом решился и спросил:
Я:
«Отец, а кто тебя убил»?
Усатый:
«Да там.., давно, на переправе.
Чего тут много говорить?
И так понятно всё прекрасно.
Мы гибли, чтоб могли вы жить,
И не должны вы нам платить,
Мы видим, что всё не напрасно».
Он встал, убрав в карман кисет,
Седой на стол поставил кружку,
И сдвинув в сторону брезент,
Задев плечом бронежилет,
Солдаты выбрались наружу.
Чуть подождав, мы вышли следом,
Но никого не увидали,
Лишь две звезды лучистым светом,
С прищуром хитрым, как у дедов,
Нам ободряюще мигали.
Владимир Пушкарев (Якут Алданский)
20.03.2024
