Волшебные сани

раскинуть руки, можно идти, ведя кончиками пальцев по обеим сразу. Ледяные кирпичи сахарно похрустывают и морозят ладошки целиком, но варежки болтаются на резинках. Когда счастлив — не холодно. Налево, развилка... Направо! Звонкие голоса путают. Не заблужусь — глажу лежащий в кармане клубок шерстяной пряжи. Бабушка утром смотала шарик специально для меня. Дед посмеивался, что под стать имени получается. Ну да, меня назвали Ариадной. Знаете, была такая принцесса?

 

Радужные нитки туго клубочатся в руке — как раз сжать — и наверняка волшебные. В полупрозрачных стенах пробегают маленькие тени в шапочках с помпонами. Похожи на гномиков. Оглядываюсь. Налево!

 

Выскальзываю из лабиринта прямиком в объятия дедушки. Клубок кувыркается к тиру, выпав из кармана. Туда и идём.

 

— Какой у вас главный приз? А дополнительный? — Нам показывают смешного длинноухого пёсика, плюшевого и уютного. — Хочешь такого? — Довольно киваю. Парень в красном колпаке насмешливо улыбается и отходит в сторонку.

— На снегоход у нас ещё никто не настрелял, грешат на сбитый прицел, — продавец пожимает плечами. — Эх, стрельцы!

— Да это руки у них не прицельные... — Усмехается дед. — Минутку, минутку.

— Утешительные мишки есть, если что! — Мы даже не дослушиваем, синхронно фыркая.

 

Мой дед Мороз колдует меткие выстрелы, а я считаю упавшие ёлочки. Одна, семь, девять... Какое число дальше? Округлое, как утюжок, разгладивший каток на заливе. Дедушка подталкивает вперёд: шагаю, проваливаясь в снег. Он вкусно хрупает и легко лепится, но меня ждут сани — глянцевые, как вишнёвый леденец, с тёмными лыжами и невидимыми оленями.

 

— Не боишься дядю? — Интересуется у меня незнакомый мужчина, присаживаясь пониже. Дядя так усат и плечист, что даже не выглядит тоньше дедушки. И улыбается хорошо.

— Как тебя зовут? — И на корточках он значительно выше меня.

— Петя, а тебя? — Представляюсь и пожимаю его ладонь обеими своими, такая она огромная. — Твоего друга папе оставим или сзади пристегнём? — Конечно, собакен будет со мной. Честно настрелянный, ага. Я тоже так научусь. Не поправляю, что деда — это не «папа». Он же рад.

 

Сиденье снегохода гулко вздрагивает, когда на меня надевают шлем. Надо же, по размеру! Привстаю, выглядывая из-за плеча — в глаза даже через щиток бьёт ветер, намерзая на ресницы и щекоча улыбку.

 

Захлёбываюсь восторгом. Деревья пробегают мимо, помахивая лапами и стряхивая за шиворот горсти косматого инея, а сугробы впереди взрываются ледяными облаками, радужными и колкими. Впереди на мгновение мелькает оленья упряжь. Хочу посмотреть на городские крыши внизу, но мне велят держаться крепче...