Творческое недоразумение
Хармс встретил тогда восемь человек рабочего класса на улице.
Те засалено шагали по делам с лопатами, неся на рабочем плече
длинную и железную трубу. Литератор пристроился сзади
и принялся разглядывать – что происходит в мире? – через эту трубу.
«На глаз труба похожа – думал Хармс – Только, неповоротливый он.
И обзор больно маленький. Зато, хорошая фокусировка. Всё чётко видно,
когда идёшь к какой-либо цели. Но узковато конечно, для меня».
Он закурил трубочку и принялся издавать в один конец трубы
разнообразные звуки. Потом, напевать туда лёгкие мелодии.
А когда вконец освоился, произнёс хорошо поставленным голосом:
– Правильным курсом идёте, товарищи!
Рабочий класс, припнувшись от неожиданности, расширил глаза.
Хармс обалдел, от произведённого на рабочий класс эффекта,
и решил продолжить:
– Всем товарищам, повернуть теперь назад! – громогласно заявила труба.
И рабочий класс послушно повернул назад. Вместе с автомобилями.
Многие автомобили, ехавшие, как оказалось – совсем не туда, загудели
и принялись разворачиваться, не обращая внимания на звенящие трамваи.
Поток утренних граждан, плавно развернуло в противоположном от работы
направлении. В городе пошёл – неразборчивый водоворот.
Хармс перепугался и, подбежав к трубе, заорал изо всех творческих сил,
набрав в лёгкие побольше летнего воздуху:
– Всем товарищам, необъятной нашей Родины, и её гражданкам!
Немедленно восстановить прежний курс, который был верный!
– Ур-р-а-а! – закричали вокруг, и радостно загудели автомобили.
Разворачиваясь в обратную наверное теперь уже сторону.
Что вызвало полнейший хаос, и последовавший за этим в городе –
магистральный коллапс.
Хармс тогда быстро побежал домой, пыхая трубочкой словно паровозик.
В небе над городом появились аэропланы. В него уже входили войска.
Хармс обогнул выезжающий из-за угла броневик, и слегка прибавил оборотов.
Кругом выли сирены и ездили автомобили с чёрными рупорами на крышах,
которые вертелись во все стороны и хрипло призывали население:
– Немедленно прекратить панику и вернуться по домам!
И не выходить на улицу, до особого на то распоряжения!
Хармс нырнул в подъезд и стремглав взбежав по ступенькам, еле попал
латунным ключом в дверь. Он захлопнул её и стоял, прислонясь спиной
к косяку, с бешено колотящимся внутри сердцем.
Навстречу ему вышла Зина-соседка, с кошкой под мышкой
и, выпучив на поэта глаза, спросила:
– Что случилось, Хармс? Это война?
Хармс вытащил погасшую трубочку изо рта.
– Не волнуйся, Зинаида – отдышавшись сказал он – В городе произошло
творческое недоразумение.
– Ты по-русски мне объясни – попросила она, нервно перебирая кошку.
– По-русски, такое сложно объяснить – признался Хармс – Я тебе лучше
по-иностранному опишу. Случился у нас в городе, Зинаида – форс-мажор.
– Значит, война – печально сказала она, и пошла собирать чемоданы.
Хармс умылся и стоял возле раковины, глядя на себя в зеркало.
– Нехорошо получилось – потеряно сказал он – Кто же знал такое?
Другой Хармс – в зеркале – ему покивал, обтирая лицо рукавом
и ероша всклокоченные волосы.
– Придётся тебя примерно наказать, Хармс – сказал он – Иди в комнату
и сиди там, пока комендантский час не отменят. Лишаю тебя за форс-мажор
прогулок на свежем воздухе в сквере, и вафельного мороженого. Ступай.
Хармс согласно ему покивал.
– Ты только это, никому не рассказывай, ладно? – негромко попросил он.
Другой, презрительно улыбнулся:
– Трус ты, Хармс! А ещё – поэт!
И он повернулся к нему спиной, удаляясь вглубь мутного зеркала –
пока Хармс выходил из уборной на свет.
– Да, нехорошо получилось – вздохнул он, с опаской подходя к окну
и выглядывая из-за шторы на улицу. Там уже полным ходом шла эвакуация
Горкома партии. А стайка вольных голубей кружила тогда в синем небе.
