Десять роз. Пятая. Тётя Тома
Почти год прошёл, и я таки сумела выбросить Максима из памяти. Почти сумела. По крайней мере, я выстояла и ни разу не позволила себе позвонить ему. Я научилась не помнить о нём каждую секунду и не реветь тихонько от тоски по нему, как только выпадала возможность побыть наедине с самой собой. Я выжила. А уж чего мне это стоило, только я одна и знала.
Странно как, он ведь был мне совсем никто, общались мы мало, до близости у нас так и не дошло, а я... всё никак не могла его отпустить. И глупо так, наивно надеялась: а вдруг он сам позвонит мне или напишет, а вдруг... Но "вдруг" конечно же не случалось, сколько ни поглядывала я в телефон и ни ждала с его стороны хоть какой-нибудь весточки.
Через месяц такой жизни я устала переживать и приказала себе подниматься и жить дальше — хватит, сказала я себе, у меня нет лишнего десятка лет, чтобы потратить его на печаль. Для начала я набрала подработок, благо, в нашей торговой сети такая возможность всегда присутствовала. А потом до меня вдруг дошло: продавца-кассира, которым я отработала на тот момент семь лет, я давно переросла, и мне нужно двигаться дальше. Дальше... дальше. И пусть мне будет тяжело, зато в голове не останется места для всяких глупостей. И очень скоро, примерно к ближайшему февралю, прошла обучение, сдала экзамен и... заняла должность администратора-товароведа.
Было ли мне тяжело? Да конечно было, ещё как. Обучаться — это одно дело, и при моей очень неплохой памяти оно не является таким уж трудным, а вот оказаться на рабочем месте в нештатной ситуации — это совсем другое. Но выруливала, училась на ошибках, старалась, и к августу месяцу пришла к выводу, что готова к следующему этапу, — стать директором магазина, одного из огромного их множества по всему нашему немаленькому городу. Руководство конечно же с радостью пошло мне навстречу — как говорится, была бы шея, а хомут найдётся, и я эту шею им предоставляла. И вот оглянуться я не успела, как приняла магазин в совершенно новом, не так давно отстроенном районе у самой реки, разделяющей город на Левый и Правый берега.
И вот когда я узнала, что значит руководить!*
Начались ночные звонки, вызовы на работу в выходной, бесконечные онлайн-тренинги и обучения, ночи и дни, проводимые на работе. Телефон у меня теперь бесконечно трезвонил, мессенджеры переполняли сообщения со всё новыми и новыми задачами от руководства, и вот теперь я тоже не могла нигде ни на секунду оставить проклятый аппарат. Я смотреть на него уже не могла, но не выпускала теперь из рук даже во сне. А ещё, в последнее время приходилось реально пахать, потому что надеяться на подчинённых, с которыми я буквально только что познакомилась, пока не выходило. И нужно бы было обновлять штат, да кем его было обновлять? Работящих сотрудников торговли в природе очень мало, это буквально краснокнижные экземпляры, об этом я знала давно, проведя в торговле больше двадцати лет, и понимание этого теперь печалило невероятно. В основном, в супермаркеты шли местные весьма и весьма наглые тётки, которых не заставишь шевелиться и не испугаешь увольнением, а так же запойные алкоголички, студенты, у которых за год предусмотрено по четыре отпуска, матери маленьких детей, не вылезающие с больничных, и прочее, прочее, прочее, все те, кого никуда больше на работу не возьмут.
Что ж, говорила я себе, кто-нибудь да попадётся, не сразу, но обязательно, а пока следует делать так, как делала всю жизнь, — надеяться на себя. И хотя, от работы своей я далеко не в восторге – я поставила себе эту цель и буду всё делать для того, чтобы стать... ну, пусть, не образцовым, но хорошим директором, тем, кого чаще хочется хвалить. Я всё в жизни так делала, смогу и это.
Что ж, я действительно старалась, и потому, наверное, сказать, что уставала — это ничего не сказать. Иногда, в минуты уныния мне прямо начинало казаться, что лучше б я осталась в продавцах, чем вот так, но оборотов сбавить себе не позволяла. Я знала: стоит остановиться – и дурное снова полезет в голову, как это было много раз. И вместо поиска возможности побездельничать я всё увеличивала и увеличивала себе нагрузку: купила абонемент в фитнес-центр, затеяла дома ремонт, прошла в частном порядке несколько курсов. Машину, наконец, как следует освоила — не всё же отмазываться прерванным водительским стажем. О покупке квартиры в городе стала подумывать, — ну, чтоб не кататься так далеко на работу и, возможно, без вреда для психики, который наносит мне постоянная езда, ещё чем-нибудь удалённо заняться. В общем, всё, что угодно я делала, чтобы не думать о том, что не так давно любила и потеряла. Загруженность, кстати, приносила результаты: так как думать было некогда, то и душевное равновесие больше так уж сильно не колебалось, и влюблённость постепенно сходила на нет. А вот благосостояние, наоборот, медленно, но уверенно росло, как и самооценка.
И вот настал тот день, когда в зеркало я посмотрела самодовольно, гордо запрокинув голову. Ай да я! Молодчинка, да и только! Один только внешний вид чего стоит – красавица, ни за что в жизни мне теперь приближающиеся сорок два не дашь, люди намного моложе меня выглядят порой хуже. А мне по внешнему виду... ну, максимум тридцать пять теперь!
Жаль, никого нет рядом с молодчинкой, кроме, с позволения сказать, мужа. Да нет, это хороший муж... Сейчас — хороший. Только вот забыть, как он был плохим, отчего-то не получается, прощать не тянет, а любовь... она если уходит, то в один конец, а она ушла. И хочется мне на фоне этого всего кого-нибудь для души, и колется. Найти бы я нашла — такая я конечно сразу обросла поклонниками, было бы даже из чего выбирать, если б этого захотела, но... Я ещё не отболела, и потому понимала, что никто меня пока не впечатлит, нужно ещё время. А может, и придётся учиться быть самодостаточной, потому что личная жизнь... больше не моя тема, а вместо неё осталась только работа.
Того, кто так запал мне в душу, я с того декабрьского вьюжного вечера больше не видела и не искала с ним встречи. Машину на ремонт гоняла куда угодно, только не к нему, даже не заботясь о том, сколько это стоит и каково будет качество того ремонта, от приглашений на семейные посиделки красиво уворачивалась, сама застолья не собирала, а ему – не писала и не звонила.
...В апреле месяце наше семейство пригласили на свадьбу Максима и Кристины, и вот тут вывернуться было трудней всего. Я и не стала выворачиваться, понимая, что в этом случае подключат тяжёлую артиллерию, — приедет Виктор, начнёт меня уговаривать. А я как всегда поведусь на его харизму, да и просто проникнусь тем, что он же один из немногих родственников мужа, с которым приятно общаться, и отказать не смогу. Я обошла ситуацию иначе: формально согласилась, даже купила себе очень красивое синее платье для мероприятия, а в последний момент, когда мы уже готовые стояли на пороге, и было вызвано такси, чтобы ехать на церемонию бракосочетания, слилась, сославшись на работу, и уехала туда прямо так, в платье, с причёской и при полном макияже. Пообещала подъехать позже и в итоге не сделала этого, объяснив всё неким ЧП в магазине. Пришлось мужу идти туда без меня, с дочей и зятем, ещё и извиняться за моё отсутствие. Никита же, по понятной причине троюродного брата с первого взгляда невзлюбивший, тоже никуда не пошёл. А я даже не смогла себя заставить написать молодым поздравление, только перевела в качестве подарка некоторую сумму денег, при чём не Максу, а Кристине, и... ни слова.
Я не злилась на Максима, нет — слишком у меня отходчивый характер, чтобы так долго злиться. Я давно простила ему его слабость, да и не сказал он ничего такого, — просто устал, заработавшись, и растерялся, что и немудрено на тот момент было, а ещё выпил, и пробило его на разговоры. А почему рассказал именно мне, – а кому такое расскажешь? Жене, чтоб она, и так слабая, почувствовала себя ещё и потерявший опору? Друзьям-приятелям, чтоб вроде и посочувствовали, а про себя стали считать слабаком, хотя и сами, скорее всего, подвержены тому же? Отцу, чтоб ощутил, какой неправильный подал когда-то пример, разнервничался и не дай бог заболел, ибо хоть и живчик по жизни, но уже далеко не молод? Можно бы рассказать такое хорошей матери, с которой доверительные отношения, как у меня с Никитой, но... такие ли отношения у Максима с его матерью? Может, и нет, я этого не знаю. Ну вот и подвернулась ему я для такого разговора, подвернулась, да не проявила мудрости! Хотя и меня тоже можно было понять: я от таких разговоров почувствовала себя не той, которую хотят, а... старшей родственницей. Старшей дальней родственницей, которой чего б не поплакаться после десятка рюмок. Ей ведь по сути всё равно, она трезво смотрит на ситуацию, да и не мужик ты для неё, по сути, а ребёнок, – погладит по головушке, скажет: "Бедный мой племяшечка, держись, родной, всё будет хорошо, все могут – и ты сможешь," – да и забудет обо всём. Да вот сплелись в тот момент два понятия – неродная, но уже ставшая весьма близкой тётка и потенциальная любовница, — и ни он их разделить не сумел, ни я сама, и вот, что вышло. Что ж, на двух стульях и не усидишь, это давно известно, и я выбрала быть тёткой. Жаль, не до конца выбрала. Недовыбрала, вот и забыть ничего и никак не могу. И теперь, когда призналась себе, что совсем на Максима не злюсь, да и злиться было не за что, я поняла, что от двух слов, сказанных с ним пусть и онлайн, разревусь коровой и долго не возьму себя в руки. А уж чего может произойти со мной, если я снова увижу вживую его глаза, даже представить не могу. Почему, зачем и, главное, с чего я так сильно влюбилась в него, я сама не понимала. Может, это действительно последний раз, и такое происходит со мной на уровне инститинкта? Или, — как там? — сердцу не прикажешь? О, боги, как разобраться?.. Лучше не видеть его совсем, вот, что верно.
А вот не смотреть на него в сети, перестать следить по фоткам и историями, за его жизнью я не могла, так и ныряла то в ВК, то в (запрет)грамм, и смотрела, смотрела, смотрела... Занималась самомазохизмом. Свадебные фотки тоже сразу увидела, как только их выложили, как и те, что появились позднее, через пару месяцев — с выписки из роддома. На всех на них Кристина была ещё красивее, чем в жизни: одни ясные голубые глазки чего стоили. Я с завистью её рассматривала: гляди ты, какая хорошенькая, буквально куколка. Миниатюрная такая, с точёной, ничуть не пострадавшей от беременности и родов фигуркой, с высокой пышной грудью. Свои длинные, до ягодиц волосы вот она зря в такой чёрный цвет красит, по мне так ей светлой было бы лучше, но в этом семействе, наверное, светлых в принципе быть не должно... Подумала и расхохоталась: я ведь сама такого же типа, как эта Кристина, тоже выбираю чёрный цвет волос при голубых глазах и в целом славянском типе внешности, с фигурой вот только мне не так повезло, да и... старая я по сравнению с ней, откровенно старая, старше неё почти на двадцать лет. Вот потому на этих фотках с ним она, а не я...
А у самого Максима на тех фотках теперь были совсем грустные глаза, да и той тёплой улыбки, которая мне так нравилась, я больше у него не видела. Теперь это был просто серьёзный усталый мужчина с обречённостью во взгляде, за один год словно повзрослевший на десять, по-прежнему очень красивый для меня... но усталый, грустный, не выглядищий счасливым. И жаль его было, хотелось сказать ему хоть немного добрых слов, но он же сам был во всём виноват, сам выбрал, сам себе всё это устроил... Уж не знаю, для чего ему понадобилась я на самом деле, это со злости мне казалось, что я это понимаю, но ведь и Кристину он, выходит, не так уж сильно любил, раз сам сказал, что ушёл бы от неё! Или я не права?..
Я одернула себя, когда стала слишком уж уходить в воспоминания и философствования: нет его, Тамара, тётя Тома, понимаешь, нет в твоей жизни! Он принадлежит другой женщине, молодой и очень красивой, у них растёт такая же красивая дочка, наверное, с такими же чёрными как у Максима глазами, а ты... Ты можешь пригласить их в гости и просто пообщаться, можешь что-то подарить, но не имеешь права даже мечтать ещё хоть раз близко подойти к отцу этого молодого семейства. Даже если бы он сам позвал — ты не имеешь на это права, понимаешь?
Чёрт, ну почему, почему до сих пор, почти год спустя, от осознания невозможности хотя бы видеть его так и наворачиваются слёзы?
***
Встреча ворвалась в жизнь внезапно, так, как это и бывает – никто не ждал такого и не гадал.
Дело было к вечеру, а я находилась на работе, — занималась пересчётом товара, что на новой должности было моей прямой обязаностью. Одевалась я теперь не так, как раньше, лишь бы было удобно работать – нет. Теперь я стала носить на работе красивые вещи, краситься и укладывать волосы, а не забирать их в гулю как раньше. В частности, в этот день на мне было тёмное, немаркое трикотажное платье длиной чуть выше колена, чёрные тонкие колготки, и туфли на довольно высокой танкетке. Весь вид портила противная серо-лиловая форменная жилетка, но от неё отказаться я не могла, хотя директор такое иногда может себе позволить. Но я лично люблю, когда покупатели сразу по внешнему виду отличают персонал магазина от других покупателей. Зато причёской я гордилась: за год у дорогого парикмахера сумела отпустить настоящую гриву, научилась красиво и при этом просто её укладывать, была всегда и полностью уверена, что седина моя закрашена, а волосы ровного чёрного цвета, — вот люблю этот цвет больше других! Да, волосами я гордилась. И фигурой теперь тоже, — никогда, даже в юности, до рождения детей не была более стройной и подтянутой, чем сейчас! И вот именно теперь ЭТО и должно было произойти.
— Девушка, можно вас! — окликнул меня мужской голос, а я кивнула, не поворачивая головы. Пересчёт требует внимания, да и в целом, дел у меня много, так что, отвлекаться лишний раз я не могла. Надо сказать, окружающих слышала я так себе: в одном ухе у меня был вставлен беспроводной наушник, через который я слушала аудиокнигу, — может, и нехорошо так делать, но хочется иногда хоть немного отвлечься, послушать, раз некогда читать. Да и по правде сказать, моего ежеминутного присутствия в магазине не требуется, я не кассир, у меня другие функции, а если что – меня позовут, это уж точно; в крайнем случае, позвонят. Нет, конечно, есть люди, ради которых всё остальное приходится бросать, и тогда я без разговоров бросаю и занимаюсь только ими, но тут явно не тот случай.
Однако меня окликнули снова, громче и настойчивее.
— Девушка!
— Я слушаю, слушаю, — всё так же не поворачиваясь, сообщила я. Однако кнопочку отключения на наушнике нажала, затем завершила положенные действия в специальном, напоминающем смартфон устройстве для пересчёта, обернулась... И чуть не упала со стула, на который взбиралась, когда считала товар на верхних полках: позади меня, держа в руке красную пластмассовую покупательскую корзинку с продуктами, стоял Максим. Судя по всему, он только что узнал меня, но глазам своим ещё не поверил.
Что, похорошела тётя Тома? Вот то-то же.
Хотелось, честно говоря, броситься ему навстречу, обнять как в последний раз, но нужно было держать лицо, — не впервые же мне такое выпало! И я просто спустилась и подошла к нему, остановилась напротив.
— Доброго вечера, — произнесла я первой совершенно бесстрастно.
— Привет, — ответил он, пожирая меня глазами. Эффект моего обновления был налицо и читался по его глазам. А улыбаться, так же, как раньше, как год назад, тепло, ласково, как мне нравится, он начал сразу, как только увидел меня.
Господи, опять его глаза, опять эта улыбка! Я не хотела, я избегала, но опять вижу их.
— Какими судьбами? – светски спросила я, сразу скрестив на груди руки. Как бы там ни было, как бы ужасно мне ни хотелось его обнять хоть прямо сейчас и здесь под камерами, как бы ни ощущала я того, что и он этого хочет, я себе не позволю. Я ему теперь тётя Тома, жена дяди Валеры. И больше никто.
— Да мы живём здесь, квартиру купили в новостройке. – Максим погасил улыбку, вернее, нет — улыбка стала другой. Усталой. В двадцать семь лет так не улыбаются.
Что ж ты с собой сделал, глупый мальчик, зачем шагнул не в свою жизнь?.. Я знаю, о чём я: тоже когда-то вот так шагнула, шагнула и заблудилась. А выбралась на правильную дорогу только теперь.
– А ты тут работаешь? – спросил он, тоже теперь придерживаясь некоего светского тона.
— Да.
— Директором?
– Да.
— Значит, будем иногда видеться.
— Будем.
Мы постояли, помолчали.
— Я чего тебя звал: не подскажешь одну вещь? – он показал на стеллаж позади себя, потом подошёл туда, взял с полки одну банку пива. — Вот такого целая упаковка будет?
Я, тут же переключившись в деловой режим, кивнула — да, будет, но нужно сходить со мной на склад, хлучше перед этим покупательскую телегу взять, потому что упаковка пыльная, и к хорошей одежде, в которой ты зашёл сюда, похоже, прямо по дороге с работы, лучше её не прижимать. Однако как и многие мужчины, Максим махнул на такое рукой, просто пошёл за мной, схватил ту упаковку на двадцать четыре банки, просто потащил её на кассу как есть. Пришлось идти с ним и самой, потому что нужно ж было кому-то нести его корзину, пробивать на свободной кассе всё, что он набрал — ну директор я или где? Имею право обслужить родственника без очереди в час-пик. А потом пришлось ещё и провожать его до машины, искать по просьбе ключи в кармане его куртки, неумело жать кнопку на брелоке... и узнавать, что машина у Максима теперь совсем другая, серая "мазда", крутая, но... самая обычная. Не бросающаяся в глаза на парковке и совсем не похожая на ту, красную, офигенную, такой марки, какой я даже не знаю. Что ж, тоже хорошая машина, явно новая или почти новая, наверное, ужасно дорогая, отличная, но... не та!!!
Не знаю, зачем спросила его про ту красную машину. Не знаю, почему услышав, что он её продал, разрыдалась так, словно кто-то умер. Может просто хотела, чтобы он начал меня утешать и обнял и знала, что он так и сделает?
— Да она старая уже совсем была, сыпалась вся, я пять лет на ней отъездил! И я её хорошо продал, довольно дорого, — обескураженный такой бурной и внезапной реакцией, убеждал он меня... или себя, быть может? Потом отстранился, заглянул мне в глаза. — Вот сдалась она тебе, эта машина! Их сбывать надо вовремя, иначе просто в негодность приходят, и тогда уже выбросишь, а не продашь, на запчасти если только!
— Прости!.. — всхлипнула я. Он же был прав!!! ,
Максим снова меня обнял – совсем по-родственному, без малейшего намёка на что-либо другое.
— Это ты меня прости, — проговорил он печально.
— За что?
— Ты знаешь, за что.
Мы постояли ещё вот так обнявшись. Не хотелось уходить, но это надо было прекращать, срочно, сейчас.
— Как твою дочку зовут? — спросила я, осторожно высвобождаясь из его объятий.
— Марина, – ответил Максим. Взгляд его потеплел. – Как мою мать... — несколько задумчиво добавил он.
— Хорошее имя, мне очень нравится. Покажешь?
— Да, конечно.
Ещё минут десять я смотрела фотки у него в телефоне. Малышка действительно была черноглазой, — странно, если бы она получилась другой. А вот на кого именно похожа, сказать пока было трудно – слишком была мала. Кое-что меня при просмотре этих фоток всё же порадовало: не так уж Максим был несчастлив в этом всём, дочку явно любил, да и молодая супруга его совсем не тяготила. Эти фотографии были искренние, настоящие, сделанные по настроению, а не потому что так положено и не напоказ, и на них всё было хорошо. А значит, мне оставалось только пожелать им всем счастья, — я же, как-никак, тётя Тома.
— Красавица... Увидеть бы! — уже с почти живым интересом высказала я пожелание.
– Увидишь. Кристинка часто в ваш магазин заходит, по утрам обычно, когда с малой гуляет. Я ей скажу, чтоб нашла тебя, – пообещал Максим.
Он снова улыбался, как раньше, и от этого у меня теплело на сердце. И вообще, всё становилось как-то по-другому. Мы не враги с ним, и мы не чужие; он тоже на меня не злится и не обижается. Не представляла, что это так много значит для меня! Конечно, того, что могло бы быть, уже не случится, но... так тоже хорошо, и пусть так и будет. Пусть он только улыбается как тогда, Господи, пожалуйста, пусть!
А потом мне на телефон пришло сообщение уже от моей дочки, и тогда улыбаться начала я сама, — о, боги видят наши поступки и слышат мысли, и не медлят, и не скупятся!
"Мама, я беременна. Сегодня была у врача, подтвердилось, шесть-семь недель. — писала Дина. – Заезжай к нам по дороге с работы, мы будем очень ждать."
— Представляешь? – я не могла таким не поделиться и показала сообщение Максиму. И он меня поздравлял совершенно искренне: этот год таки сделал его другим, более взрослым и ответственным, и будущим детям он теперь по-настоящему радовался. Да нет, наверное, он радовался им и всегда, просто самый сложный момент ему довелось пережить в моём присутствии. А теперь всё хорошо.
— Я чего пива-то купил: в гости собираюсь, – сообщил Максим на прощание с хитринкой в глазах. — Есть у меня одни родственники, живут почти в лесу. Так вот, за грибами бы сходили, шашлыки, всё такое... Как тебе?
— Отлично, — просияла я.
– У тебя когда выходные?
— Воскресенье-понедельник.
— Ого. Прямо как у меня!
— Как у всех начальников, — обобщила я. — Приезжайте. Я буду вам очень рада!
Максим кивнул, потом ему позвонили, и он, как это и бывает частенько с мужчинами, с головой ушёл в этот разговор. А мне подумалось: да, пусть приезжают, если хотят, с ночёвкой — у нас много места. С ребёнком как хотят, но лучше бы отдать на сутки внучку кому-нибудь из бабуль и отдохнуть от работы и родительства, это иногда очень положительно сказывается на отношениях в молодой семье.
А я... я лишь гостеприимная тётушка, старшая родственница. Я обеспечу отдых, стол и развлечения так же, как обеспечила бы и буду обеспечивать всё это своим детям. Ведь тётя — это почти как мама.
Вздохнулось и взгрустнулось, хотя и лишь на миг. Я всё умею, всё могу, со всем справляюсь, в том числе, со своими эмоциями. Жаль только, что когда мы учимся быть такими, жизнь из ярко-красной и необычной становится серой. Респектабельной, надёжной, даже красивой... но серой. Как та машина. И вот так становишься тётей Томой. С перспективой на бабушку. Но наверное, так и должно быть.
На душе было так, как бывает, когда досмотришь трудный фильм, завершившийся, внезапным, красивым и логичным хэппи-эндом, — так и думалось: конец, титры. То же читалось и в чёрных глазах Максима, когда он кивнул мне на прощание и, не прерывая разговора по телефону, сел в машину. Мне тоже позвонили, – странно, что до сих пор этого не происходило, и можно было столько времени спокойно общаться и даже позволить себе поплакать. Я приняла вызов и, не оборачиваясь, ушла. У меня тоже были свои дела и своя жизнь, да и холодно было стоять на улице без куртки, октябрь же... Красивый, яркий, тонущий в золотистых от листвы сумерках октябрь.
Октябрь, в котором ни я, ни Максим, да и никто в мире ещё не знал, что это... совсем не конец.
--------------------
*Если кто думает, что в супермаркетной сети меньше чем за год легко стать директором, пусть так не думает, это нелегко и почти невозможно без поддержки. А вот привести себя в порядок можно даже быстрее.
----------------------
Предыдущая глава
Читать сначала https://poembook.ru/poem/2985069-desyat-roz-pervaya-prolog
