Увидеть

ночь, улица...

фонарь под глазом.

болит, синюшная зараза!

 

петрович идёт домой от друга,

а дома супруга,

рыхлая и тяжёлая, как грозовое облако,

что шарахнет опять то ли молнией, то ли половником...

опять у плиты, готовит завтраки-ужины

и ждёт.

зарплату петровича.

сам он давно ей нужен

как телеге пятое колесо.

 

оттого водка пьётся, домой не идётся,

а в промозглой подворотне ставит фингалы оборзевшая гопота.

эх, молодёжь нынче не та –

без уважения, зубы точит...

 

одна радость: дома кровиночка-дочка.

учит английский,

не ходит по клубам, на вписки,

не ругается матом,

зачёты сдаёт автоматом,

мечтает стать дипломатом и уехать в великобританию.

"подальше из этого гадюшника,

устала от пьянок, устала от криков!"

 

"пусть едет, – кивает петрович, – увидит елисейское поле

да этот, как его, кремль заморский – биг-бен".

он помнит, что там живут чёрные вороны,

и когда они улетят, англицкая империя рухнет...

 

у петровича глаз пухнет, а свет в душе тухнет,

когда жена приветствует громким:

"опять нажрался!"

 

а дочка презрительно морщит нос:

"папка, ну, сколько можно?

а трезвым прийти разве сложно?

а целым прийти разве сложно?

запомнить сложно, что вороны не на биг-бене,

а в тауэре?"

 

у петровича сердце в трауре

по жизни счастливой, большой человечьей любви,

когда обнимали у вида видавшей двери.

 

отдаст он со вздохом зарплату – осталась, пожалуй что треть.

 

петрович хочет, чтоб глаз не болел –

увидеть биг-бен

и умереть.