Увидеть
ночь, улица...
фонарь под глазом.
болит, синюшная зараза!
петрович идёт домой от друга,
а дома супруга,
рыхлая и тяжёлая, как грозовое облако,
что шарахнет опять то ли молнией, то ли половником...
опять у плиты, готовит завтраки-ужины
и ждёт.
зарплату петровича.
сам он давно ей нужен
как телеге пятое колесо.
оттого водка пьётся, домой не идётся,
а в промозглой подворотне ставит фингалы оборзевшая гопота.
эх, молодёжь нынче не та –
без уважения, зубы точит...
одна радость: дома кровиночка-дочка.
учит английский,
не ходит по клубам, на вписки,
не ругается матом,
зачёты сдаёт автоматом,
мечтает стать дипломатом и уехать в великобританию.
"подальше из этого гадюшника,
устала от пьянок, устала от криков!"
"пусть едет, – кивает петрович, – увидит елисейское поле
да этот, как его, кремль заморский – биг-бен".
он помнит, что там живут чёрные вороны,
и когда они улетят, англицкая империя рухнет...
у петровича глаз пухнет, а свет в душе тухнет,
когда жена приветствует громким:
"опять нажрался!"
а дочка презрительно морщит нос:
"папка, ну, сколько можно?
а трезвым прийти разве сложно?
а целым прийти разве сложно?
запомнить сложно, что вороны не на биг-бене,
а в тауэре?"
у петровича сердце в трауре
по жизни счастливой, большой человечьей любви,
когда обнимали у вида видавшей двери.
отдаст он со вздохом зарплату – осталась, пожалуй что треть.
петрович хочет, чтоб глаз не болел –
увидеть биг-бен
и умереть.
