ДЕТСКИЕ РАССКАЗЫ
ДЕТСКИЕ РАССКАЗЫ
Бум! – ладошками в четыре руки. Стоим.
Бум! – головами. Стоим.
Бум! – головами и ладошками. Отлетаем на два метра.
- Машенька, Анечка, девочки, не надо папу толкать, видите, я разговариваю с дядей.
Бесполезно. И ничего не поделать.
Если неожиданно лопнул воздушный шарик, громко, для всей первомайской демонстрации:
- Саик ёпнул!
Еще обожают готовить: из муки с водой, с кабачковой икрой, с вареньем – словом, из всего. что под руку попадется. Прямо на кухонном полу.
Но самое жуткое, когда они залезают тебе на шею, на колени и пытаются вместо тебя печатать на машинке. Если сломают – катастрофа, дважды мне ее чинили, сказали - на третий раз можно будет выбрасывать.
Нет, вру – самое жуткое - когда Анечка упала в ванной и рассекла скулу. Такси не приезжали, тащил ее на руках. В операционную не пустили, стоял на часах у входа. Пока зашивали, Аня не проронили ни единого стона. Хирурги разговаривали с ней:
- У тебя братики есть?
- Нет, папа только девочек рожает.
На обратном пути великосветски осведомляется:
- Папа, тебе не тяжело?
- Своя ноша не тянет!
Анечка полна сострадания. Она разобрала штепсель, воткнула латунные контактные штыри по одному, а затем схватилась за оба. Познала, что такое электричество. Крик на весь подъезд.
Прибежал папа, схватил на руки и собрался вытаскивать штыри.
- Не трогай! – взвизгнула Аня.
- Тихо!
Вытащил по одному штыри, чем несказанно удивил дочку… Стал великим повелителем страшного электричества.
Туалет и ванная комната – раздельно, но в стене между ними – зазор, где стоит обогревательная батарея. Между батареей и стеной – щель, в которую можно подглядывать.
Едем с Анечкой в троллейбусе. Анечка на весь троллейбус, чтобы все слышали:
- Папа. Папа. Когда я вырасту, у меня пися вырастет такая же длинная-длинная, как у тебя.
- Папа, спой песенку.
Пою.
- Папа, хватит!
Затыкаюсь…
Если родители целуют в попу – значит, и Машеньке дозволено целовать, где угодно. Папа пришел с мороза, раздевается. Подходит Машенька и целует в ногу. Туда, где достала.
Зову:
- Машенция-рубашенция!
- Машка-золоташка – зовет бабушка, у Маши волосы золотые.
- Рубашенция, кто лучше готовит картофельное пюре, бабушка или папа?
- Папа…
Горжусь!
- Мишка?-
- Сапаятый.
- По лесу?
- Аёт.
- Шишки?
- Сибаяет.
- Песенку?
- Аёт.
- Вот упала?
- Си-и-и-ся…
- Прямо Мишке?
- Еп…
Сашенька не желает говорить правильно. Сашенька не желает есть суп. Она желает залезть папе на колени и съесть его суп. А папа косил траву, только что вернулся с поля, копал картошку, голодный и злой, как черт…
- Сашенька, скажи «солнышко».
Молчание.
- Сашенька, скажи «огород».
Молчание.
В разговор вмешивается папа:
- Сашенька, скажи «свободу дать!»
- Свободу дать!!!
Любимое развлечение Александры на прогулке – забраться повыше и броситься вниз, чтобы папа подхватил…
Настя и Виктор появились через два года после Маши. Слишком жирное коровье молоко сорвало желудки, беготня по больницам, малыши вскрикивали, не засыпали, десять дней кошмара…
Шестерых из нашей организации убили. Кого-то скосила преждевременная смерть, кто-то опустил руки. От трех тысяч членов остались две сотни.
Как эпидемий череда,
За годом год идет вражда,
Порхают, дружны и легки,
На каждый митинг дураки.
Как много было дураков,
Не сосчитать, не обойти,
Не перекрестии веков,
На нашем тягостном пути.
На нашем яростном пути,
Пути угроз, тычков, плевков,
Как много было говнюков
В друзьях, в Движении, в сети.
Не утолить мою вражду
Томами выверенных слов.
Как много было мертвых душ
На перекрестии веков.
За мной по-прежнему следил КГБ, уже переименованный в ФСК, затем в ФСБ. Приход демократии ничего не изменил для меня, по-прежнему действовал запрет на профессию. Вузы, институты, заводы не брали меня на работу, на десятилетия наступила великая нищета. Потом к травле ФСБ подключилась полиция. Больше я своих детей – вплоть до страшного 2012 года - не видел.
***
То не эпоха - непогода,
В народе - ни огня, ни брода,
В миру – от глаз до промежутка -
Красивы только проститутки.
Бежать, отдаться снам нелепым,
Чредою хлынут миражи,
Там континенты, где я не был,
И жизнь, которую не жил.
На час сказаться в детском детстве,
Когда одна еще жива,
Нет эпитафии нерусской,
Как локоть, вывернут до хруста,
Другая в черном королевстве
Не учит мертвые слова,
А третья в сказочной избушке
От счастья машет погремушкой
Борис Ихлов, 10.12.2023
