Последние времена. На одном из бревен стилизованной автобусной остановки «Санаторий “Зеленый Город“» небрежной скорописью намалеваны черным маркером в три столбца девять китайских иероглифов неустановленного содержания. В Зеленом Городе китайские граффити. До чего довел планету фигляр ПЖ с хунтой глобалистов*: в провинции пацаки без намордников по улицам разгуливают. Может, благородный дон родился в малиновых панталонах, а нынче ни одной бесштанной заднице цвета «каждый», или «желает», или даже цвета «где» или «фазан» кю не скажи - эцилоппы в эцих засуют за нетолерантность.

* * *

Где-то в середине июля, плюс-минус две недели, точно не помню, собрались мы с Ксенией Павловной (правильнее сказать, Она собралась и меня вытащила) прогуляться по городу, людей посмотреть, а главное себя показать да сфотографироваться где-нибудь у Реки и в прочих живописных местах. Заехала Внука за мной на Бекетова, перекусила пельмешком-другим, попудрила носик, и часика этак в четыре пополудни кортеж выдвинулся в сторону «Петра и Павла», зане бухгалтер Анна Николаевна настоятельно рекомендовала мне подойти в Храм за премией в пятьсот целковых.

 

В Храме шло вечернее богослужение, и Ксю осталась фланировать по брусчатке вдоль южной стороны фасада, где были открыты врата по случаю жары и напротив внутри виднелся хор, и служба выплывала в марево и дневной гул городского парка.

 

Деньги без промедления были получены, и мы пошли через Кулибинский в сторону ТЮЗа и пересечения Ошары с улицей Горького. По Ошарской дошли до SPAR’а, где успевшей проголодаться девице заблагорассудилось разжиться съестным. Однако вместо предполагавшейся сдобы по каким-то роковым причинам был выбран летальный пирожок с явно просроченной животной плотью. И эта единица бактериологического оружия была опрометчиво и весьма поспешно потреблена беспечным существом, лишенным инстинкта самосохранения, либо бесстрашным по причине неведения фатальных последствий детского легкомыслия. (Забегая немного вперед, могу сообщить, что мина сработала ночью, извергнув содержимое трюма через кингстон и палубные люки. В общем, полный dégueulasse и merde**, как говорила в Самарканде Сесиль в аналогичной ситуации).

 

Жара, гробик из теста –

Хороню останки коровы.

Ночь слез и стонов.

* * *

Мясной пирог купил

Жарким полднем в грязной корчме –

Всю ночь ушат обнимал.

 

Дошли до площади Минина, спустились через Кремль на Нижневолжскую Набережную и направились в сторону Гребного Канала. Ксении желательно было найти какой-то яхт-клуб, кажется, "Лето" и организовать там фотосессию в нагромождении мачт, разноцветных бортов, штурвалов, иллюминаторов, рубок и прочего реквизита парусных регат и символов красивой жизни.

 

Пока мы двигались к заветной цели, все встречающиеся по пути следования причалы, парапеты, авангардные металлические конструкции, предположительно украшающие променад, и прочие артефакты и неоднородности ландшафта, за которые удавалось зацепиться взгляду, тут же становились культурными объектами, вполне пригодными послужить задником позирующей на их фоне юной особе, жаждущей засвидетельствовать бытию свое присутствие. Я услужливо щёлкал камерой, меняя ракурсы и дистанцию, однако модель все время оставалась недовольной и сетовала, что фотограф нереальный тормоз, и пока он нажимает на спуск дважды, она бы успела отснять десяток кадров. Фотограф не возражал, хотя мог бы слегка поворчать по поводу качества этих «горячих» десятков, мол, видели мы ваш эксклюзив, слепая мартышка лучше наснимает. Мог бы, но, конечно, молчал, щадя чувствительность нежного возраста.

 

Между тем, отмахали не малый путь. Дошли до дамбы, соединяющей берег с островом и отгораживающей от основного русла канал, который прежде был протокой. Сворачивать на дамбу не стали, а двинулись дальше по бетонке.

 

Вдоль берега тянулись увеселительные заведения на плаву типа бань, ресторанов, номеров и прочей темной материи. Впереди нарисовалась пугающе шумная толпа кавказцев, топтавшихся возле дорогих иномарок. Смуглые, черноволосые граждане, несомненно, бандитского вероисповедания, огромные как на подбор, крикливые и подвижные, что-то возбужденно обсуждали, – вряд ли вчерашнее совместное посещение балета, – причем горланили по-русски с жутким акцентом, в основном используя ненормированную лексику. У самого толстого горца, центнера на два, не меньше, чем-то недовольного и потного, одна рука была в гипсе по самое плечо, но он всё равно ухитрялся весьма комично ей жестикулировать в поддержку возмущенным гортанным репликам. Мы превратились в пару испуганных крыс и незаметно прошмыгнули мимо этого угрожающего сборища.

 

Чуть дальше обнаружился асфальтового цвета пляж, который на три четверти состоял из окурков, пластиковой тары, фрагментов неизвестных изделий из стекла, металла, дерева, бумаги или синтетических материалов, и все это техногенное бедствие растворено изрядной долей недоброкачественной органики природного и физиологического происхождения. По пляжу, несмотря на вечер, живописными мазками тропической палитры рассеялось несколько групп отдыхающих с детьми, а между этими островками жизни, добавляя в пейзаж индустриальных ноток, суетливо гоняли взятые тут же на прокат квадроциклы.

 

Добрались почти до траверса опор канатной дороги, перекинутой через Волгу между Нижним и Бором. Слева оказался спуск к воде. У берега красовался расписанный как лубок дебаркадер, путь к которому преграждал шлагбаум с дюжим охранником, явно причастным к службе в ВДВ. Детина недоуменно взирал на мою малолетнюю спутницу и двигался нам наперерез. Я, догадываясь, что заведение предназначено сугубо для взрослых, сделал простодушный цвет лица и стал расспрашивать вполне приветливого цербера про искомый яхт-клуб. Парнище объяснил, что надо было нам всё-таки повернуть на дамбу и изрядно по ней протопать в сторону горизонта.

 

Между тем спустились сумерки, фотосъемка становилась под вопросом, но упертая модель не сдавалась, и мы вырулили на нужную дорогу. Попутно я отснял-таки десятка три кадров. Сюжет такой: потешно томная малолетка принимала жеманные позы (с закосом под гламур) и устремляла вдаль загадочные взоры, обосновавшись на какой-то деревянной площадке с лесенкой, похожей на макет самолетного трапа, сработанный кружком юных плотников, страдающих тяжелой формой ДЦП. Причем стоял этот памятник деревянного зодчества посреди песчаного то ли пустыря, то ли пляжа, из предосторожности удаленного от воды на добрый километр ради безопасности отдыхающих и смельчаков, решившихся понырять с этой обнаруженной нами чудной вышки.

 

Мы прошли по асфальтированной дороге, ведущей вглубь острова с полкилометра, однако ни мачт, ни «веселых Роджеров» видно не было. Да и вообще, свет дня угас настолько, что даже для Ксюши стало очевидным, сессия с яхтами ей обломилась.

 

Я решительно предложил возвращаться. Девица, достигшая возраста гормонального своеволия и мнимой самостоятельности, слегка поупрямилась для проформы и дабы не нанести урона престижу автономии, но быстро и с заметным облечением согласилась. Мы вернулись на променад, уже припудренный желтоватым светом ночных фонарей и густо усыпанный прогуливающейся публикой.

 

Наткнувшись на нечто вроде узорчатой металлической шпалеры со скамеечками под ней и чугунным фонарём возле, решили закончить здесь несколькими кадрами дневную фотосъемку. Ксюша тут же сочинила, что это будет фото её растопыренной фигуры, висящей в воздухе и обрамленной ажурной рамкой стальной конструкции. Осуществить гениальную идею оказалось не так-то просто. Ксения прыгала, разбрасывая в стороны конечности, а я судорожно щелкал затвором, отчаянно пытаясь зафиксировать её в апогее траектории. Однако тупой автомат никак не успевал поймать в фокус пляшущего человечка. Кадры получались смазанные или прыгунья успевала приземлиться. Терпенье у девицы кончилось, она отобрала у меня камеру, велела присесть на скамью позировать, и я не успел ещё коснуться задом деревянной поверхности, как она сообщила мне, что всё, съемка завершена, можем возвращаться на базу.

 

Двинули не спеша в сторону Речного Вокзала, и в начале одиннадцатого, уже в ночной темноте и под начавшимся мелким дождичком садились в автобус. Юному созданию всё было нипочём, а я буквально валился от усталости. Плюхнулся на заднее сиденье 38-го маршрута и в трансе уставился в покрытое дождевыми каплями окно автобуса. Огни ночного города плавали во тьме как глубоководные фосфоресцирующие рыбы, круглые, тусклые, гипнотически пульсирующие желтыми сферами разной интенсивности свечения, источая то ли смутную тревогу, то ли наоборот, печальную надежду, и покалывая глаза тонкими иглами тысяч мерцающих лучиков. Ноги наливались тяжестью, сердце мерно и тяжело ударяло в гулкие ребра как язык набатного колокола, стучало как метроном где-то в горле, рядом с гландами, и я неудержимо проваливался в сон под этот дождь, под теплый, укачивающий рокот мотора, мирно урчащего чуть ниже моей пятой точки.

 

Из полудрёмы меня выдернула мысль, что провожать Внучку нет сил, а одной да ещё с дорогущим фотоаппаратом идти ночью от остановки не безопасно. Звоню Павлу. Заспанный голос недовольно отвечает, что Он принял душ, напился пива, лег спать, а теперь его грубо тревожат по пустякам в законную субботу. Я включил Главного и командным рыком приказал наматывать портянки на копыта, прыгать в сапоги и скакать галопом на конечную остановку для встречи и конвоирования Любимой Дочурки к пункту назначения. Ворчанье в трубке окрасилось обертонами покорности неумолимой Судьбе.

 

Я успокоился и продолжил дремотный дайвинг. На Советской площади снова вынырнул из благостного омута подсознания, чмокнул теплый велюр бледной ланиты и выпал из автобуса во тьму и парную морось. Влажный, но уже не душный воздух взбодрил. Настроение было приподнятое и умиротворенное. День и вечер прошли чудесно. Я предвкушал поздний ужин с холодным пивом и несколько часов бдения возле монитора ПК. Пелевин, или может быть, Игра Престолов, или Теория Большого Взрыва, там будет видно, что покатит по пивному хмелю… И тут меня торкнуло. Впервые. Не назову это абсолютным шоком (40 лет стажа проблем с сердцем), но я будто грудью с разгона на рожон налетел. Пробило насквозь и вылезло между лопаток. Трахею разодрали и медленно, со вкусом вливали в легкие кипящее масло. Воздух перекрыли на три четверти. Передвигаться дальше я мог уже только со скоростью траурной процессии, состоящей из членов Политбюро ЦК КПСС в похоронном кортеже Генсека. Насилу дополз до подъезда и взобрался по лестнице на четвертый этаж. Экзекуция длилась минут двадцать-тридцать, потом отпустило, но я был опустошен, изнурен и слега напуган. Уже не помню, осуществил ли я вечернюю программу с ужином и пивом, но конец прекрасного дня был непоправимо испорчен.

 

Это было начало, первый приступ стенокардии. Первые впечатления, как известно, самые яркие и памятные. Потом волна ИБС покатила по нарастающей и разбилась 14 сентября о волнорез операционного стола, лишь по Божьей милости не завершившись инфарктом или совсем уже скучным финалом. Но это, как говорят беллетристы, совсем другая история.

 

22-27.10.2016, суббота. Андрей Л. Храмушин, Н.Н.

 

*) Брюссель, Европарламент, Мiровое Правительство, Масоны, Сионские Мудрецы и прочий Заговор. На сайте вопросов и ответов узнал, что ПЖ - это Первая Жопа. Какие проницательные нынче юзеры пошли, сам бы я ни в жисть не догадался.

**) (c'est) dégueulasse (фр.) – гадость; merde (фр.) - дерьмо