Мимец

Озеро, блестя чешуёй вымершей рыбы,

ищет, где глубже. Нам бы около дамбы

сверкнуть налево: и от жары бы

спрятались в тени скалы. Колы

заборного древо-металла - треугольны,

тычут в харю облаку древней селёдки,

что посерёдке. Сражения как не бывало.

Стой мы чуть выше, чуть ниже -

лежали бы в нише, о белый халат парниши

вытирая бирки на пальцах-гвоздиках.

Редко заходят кости к нам в гости. Ах,

материя матерится на чём свет стоит:

допустим, уйдёт Голиаф, придёт Давид.

Не досчитаемся преподобных себе,

а сойдемся на не без урода в семье.

 

Всё остановится - не успею упасть я:

электронный замок вокруг запястья -

плюшки - не баловство; люстрирован Карлсон.

Тело-то житейское, но никаким лекарством

не вылечить децибелы амбиций; привыкай к рокировкам.

Гей, сапоги-скорохонды, летаю ловко,

аморфные птицы, фамильярничая с Тицианом,

часы останавливают в положении равном.

 

Пены белесый карниз - изумителен, как

вечернее платье в церкви, луны томагавк

собирает рога пастухов, и звёздное стадо

попкорно хрустит моим капиллярным чернилом.

Своры машек-заляжек толкуют о милом,

абстрактней которого только одиночная нота ля,

пир миндаля и пирамидальные тополя,

в которых нет ни мальчика, ни горящей свечи,

хоть караул кричи.

 

Не надо ля-ля? А всё: иссяк звукоряд.

Фасоль Сидоре - мими. Мимец, говорят.