Ночной посетитель

Ночью облачной, прохладной. В полудрёме Джойса строки.

Монотонностью от лампы. Погружали в Дублин, в сон.

И неспешно, молчаливый, сам с собою увлеченный, вёл предметный разговор.

Я глядел попеременно в книгу, в стену, на картину. даже в темень за окном.

Был один. Всё как обычно. Тишина меня объяла, укрывая одеялом.

Так вот, сразу не приметил. Не совсем. Из ниоткуда появился некто. Он.

Чем-то на меня похожий. Тенью пламени камина улыбаясь. Сквозь меня.

Взгляд блуждающий из недр, что таят в себе загадку. Только прочитал его.

Мне не жутко. Интересно, кто же гость мой сероликий. Цель визита какова?

Мы молчим. Искрят поленья, жара больше добавляя, чёрным станет дымоход.

Он одет как франт. игриво. Щёгольский пиджак, рубашка, будто бы кровавый галстук.

Слов на ветер не бросая, кинул в пламя он сигару, из кармана доставая вИски.

Тёмную бутылку. Откупоривая пробку, сделал жадных два глотка.

Не тая свою ухмылку из-за кресла же пластинку, вытащив винил наружу.

Взяв иголку, аккуратно положил он чёрный пластик. Музыке давая ход.

Голос, хриплый, мне знакомый, прокричал. О пробуждении, о прорыве через нечто.

К стороне другой пройди. Клавиши с гитарным ритмом, барабаны в шуме тонут.

Для чего же, друг мой тайный, ты пришёл и не случайно. Обо мне колокола ли?

Будут скоро в траур бить? Нет. Ты явно не за этим. Взор уверенный, надменный.

Восседаешь горделиво, гладишь бороду и смотришь будто в глубь моей души.

Вот, - допил остатки вИски, пряча тару под рубашку. Музыке касанием смелым.

Приказал молчать теперь. Извлекая пластик чёрный, зашвырнув в огонь у ночи.

Подошёл и наклонился, всё ещё в меня смотрящий. Сероликий рассмеялся.

Моего плеча касаясь пальцем ткнул мне в грудь и в небо. показал своей рукой.

Прожигая стратосферу. С болью, что внутри, саднила, падала сейчас звезда.

Тотчас же я обернулся. Никого. Один. Обитель. Джойс в руке. Камин пылает.

Видно, всё это приснилось. Быстрый сон на грани бреда. Так бывает. Ничего

Положив на полку книгу, я ещё раз в ночь вгляделся. Мрак ответил тем же мне.

Но забилось сердце чаще. Вот теперь мне стало жутко в тот момент, когда увидел.

Я в стекле. Что отражало эту самую ухмылку, горделивость и надменность.

Это не был гость престранный. Даже сном то не являлось. Полуночный бред? Увы.

То был я всё это время. Жизнь одну лишь проживая, от себя всех отчуждая.

Одиночество явилось в образе меня самом. Задрожали руки, голос.

Слёзы всколыхнули веки. Нет, себя я не жалею. Я таков. Моя природа.

Мне любить совсем не надо. Жду любви от женщин только.

Но ревнует горделивость. От других меня спасая.

Я заплакал. На колени пред собой тогда упав.