Десятый звонок
Народу много: мама, ты и брат
ютитесь в закутке вблизи уборной.
Не лишним будет вымолить у бога
такие же хоромы как у Галки.
Петровы спички до-о-о-лго теребят -
их Витька рассказал тебе пугалки
от коих пробирает позвоночник.
Твой брат вздыхает: "Жалко тех ребят,
которых забирают поздно ночью".
Обычно неприветливый Вайнштейн
сегодня угостил тебя картошкой.
Впервые откровенничал: "Как тошно
живётся в наше время. Не могу я!
Послушай, дочка, вытерпеть - важней.
Их власть преувеличенно могуча,
хотя и истребляет коренное..."
Степанов буркнул матери: "Ваш день?
Так мойте пол, грязища в коридоре!"
К кому пришли - понятно по звонкам
(к примеру, к Алексеевым - четыре,
а к маме - десять). Карповы, чудные,
вторично натаскали комья глины.
Никто в быту не любит потакать -
виновны все: и в писке комарином,
и в длительных простудах, и в порезах.
У многих постояльцев плоть тонка,
а вот душа от злобы располнела.
Тебя ссылают к стулу у плиты:
помешивать ячменную похлёбку.
На стенке над плитой висит поблёклый
портрет тирана с мстительным прищуром.
"Вчера кастрюлю только уплели! -
гундит Петрова. - Олухи, прибью вас!" -
орёт как ненормальная на деток.
Под утро раздаётся стон перил.
Звучит девятый - есть ещё надежда.
Десятый жахнул. "Дети, всё потом!" -
накидывает драную простынку.
Идёт босая. Господи, простынет!
Мужчины в штатском шарят под матрасом:
находят книгу, трёшку и платок.
Уводят прочь, не дав вам попрощаться.
Соседи по углам откопошились,
а ты идёшь к портрету над плитой
выкалывать глаза отцовским шилом.
