Десятый звонок

Народу много: мама, ты и брат

ютитесь в закутке вблизи уборной.

Не лишним будет вымолить у бога

такие же хоромы как у Галки.

Петровы спички до-о-о-лго теребят -

их Витька рассказал тебе пугалки

от коих пробирает позвоночник.

Твой брат вздыхает: "Жалко тех ребят,

которых забирают поздно ночью".

 

Обычно неприветливый Вайнштейн

сегодня угостил тебя картошкой.

Впервые откровенничал: "Как тошно

живётся в наше время. Не могу я!

Послушай, дочка, вытерпеть - важней.

Их власть преувеличенно могуча,

хотя и истребляет коренное..."

Степанов буркнул матери: "Ваш день?

Так мойте пол, грязища в коридоре!"

 

К кому пришли - понятно по звонкам

(к примеру, к Алексеевым - четыре,

а к маме - десять). Карповы, чудные,

вторично натаскали комья глины.

Никто в быту не любит потакать -

виновны все: и в писке комарином,

и в длительных простудах, и в порезах.

У многих постояльцев плоть тонка,

а вот душа от злобы располнела.

 

Тебя ссылают к стулу у плиты:

помешивать ячменную похлёбку.

На стенке над плитой висит поблёклый

портрет тирана с мстительным прищуром.

"Вчера кастрюлю только уплели! -

гундит Петрова. - Олухи, прибью вас!" -

орёт как ненормальная на деток.

Под утро раздаётся стон перил.

Звучит девятый - есть ещё надежда.

 

Десятый жахнул. "Дети, всё потом!" -

накидывает драную простынку.

Идёт босая. Господи, простынет!

Мужчины в штатском шарят под матрасом:

находят книгу, трёшку и платок.

Уводят прочь, не дав вам попрощаться.

Соседи по углам откопошились,

а ты идёшь к портрету над плитой

выкалывать глаза отцовским шилом.