Он вошел, грохоча сапогами...
* * *
Он вошел, грохоча сапогами,
И немедля упал на паркет.
На него мы смотрели, гадая:
Это все-таки друг или нет?
Он лежал и храпел домовито,
Прислонившись к паркету щекой,
Мы же вяло кумекали: как бы
Всё же выяснить, кто он такой?
И внезапно на самом рассвете
Сон сморил нас в различных местах:
Те легли на диване вповалку,
Те – под окнами, в чахлых кустах,
Кто-то – в ванне, а кто-то – в прихожей,
Закопавшись в чужие пальто,
Но исчез молчаливый пришелец,
Не видал его больше никто.
Кем он был? Для чего приходил он?
Где теперь? Повисают, увы,
Очень часто такие вопросы
В катакомбах богемной Москвы.
Так и мы в катакомбах мелькаем,
Но однажды исчезнем навек,
И про нас ничего не узнает
Никогда ни один человек.
* * *
Есть линия пересектриса,
Она пересекает всё,
Но никому не дозволяет
Хоть как-то пересечь ее.
И ты как та пересектриса,
Ты жизнь мою пересекла,
Однако эта наша встреча
Мне только горе принесла.
Рятуйте, хлопцы и девчата,
Я вроде бы для вас кумир,
Меня ж пересектриса режет,
Как мягкий, безответный сыр.
Рятуйте, дорогие люди,
Меня давно пора спасать!
«Да ну, – в ответ бормочут люди, –
Нам некогда его спасать.
Вновь старый выпил в одиночку,
И перебрал, конечно, вновь,
И ноет про пересектрису
И беспощадную любовь».
