Ноздри пробил запах несвежего утра,
В коридоре шуршит рутина стопами близких,
Давит на мозг грязь потолков низких, 
Между утром и жизнью нестерпимо страшна амплитуда.
Шею стиснул петлей накрахмаленный ворот, 
Из зеркала хочется выбить ложь отраженья.
Объятья раскрыл тошнотворно-приветливый город:
Солнечный день-время его движения.

Глоток божественной музыки – мой наркотик.
Дарит блаженное чувство пространства власти.
Тяжелый сапог – затычка беззубой пасти.
Я санитар города, Божий всадник.
От вида деланой взрослости  берет скука.
Сетку колгот и модное платье я не помилую…
Радуйся! Радуйся же, малолетняя сука!
Радуйся, что не убиваю, а лишь насилую!

Ночь щедро льет по стаканам глотки кислорода, 
Туши надцатых вокруг рвет от жажды насилия.
Беда их в отсутствии мысли при силы обилии.
До отторженья ясна мне их сучья порода:
Мелкая тварь скорей подчинится подобной,
Чем преклонит колени пред властью разума.
Я же (когда-то великий) – тихий и скромный, 
Вылизывать башмаки этим тварям обязан!

Прежде всесильный – давлюсь я своим бездействием, 
«Примерные» граждане тычут в меня первобытными палками…
Не приму добродетеля грязную руку содействия –
Выйду в окно, чтоб не быть каждый день одинаковым!