Таська

— Таська! Оторвись от романов, гони корову на луг —

крикнула бабка из форточки в яблоневый сад.

— Сама гони! — огрызнулась в обратную Тая.

Бабка разгневалась, плюнула под ноги: «Дрянь-то какая!»

Провздыхала, пропыхтела, прочихвостила Таськину мать.

… всё равно полы самой намывать — плюнула дважды.

 

Таське неважно. С рождения страшная — в шоболах.

Отец в селе оставил. Сам-то в столице — поди, развлекается:

бетон при заводе замешивает, припеваючи.

А дочь — страдалица в избе с удобствами во дворе: не припоёшь!

О матери вспомнить нечего, но бабка обмолвилась — была…

 

— Простите, я травы-то пожру хоть какой-нибудь, а?

[послышалось недовольство коровье, жаргонное]

 

— Таська! Останешься без хлеба, останешься без книг!

Бабка стращала, лупила в окно, не жалея руку.

Девка захлопнула Драйзера — Драйзер убился лицом.

Он не считался ни хамом, ни сволочью, ни подлецом,

но, потирая на лбу [фигурально] синяк,

шелестел [прозаически]: «Сука!»

 

— Чёрт бы побрал весь наш род! — причитала дурная. Ждала.

Бабка с крестом: замолить не пыталась — всё каялась, бедная.

Таська терзала себя, не мечтала, не знала подруг,

Таська корову вела на болотистый пойменный луг —

пусть хоть она, без условностей всех, отдохнёт-отобедает.

 

День ото дня — колея… сплошь земля многолетней полыни.

Яблоки гнили — по воздуху зябко, мучительно кисло…

Бабка не холила сад, не дарила тепло, не просила тепла,

Бабке наскучила жизнь, потому и другим ничего не дала.

Сад, словно девочка в жалком тряпье — одичал, но не высох.