Джин-тоник

­На столике рядом с кроватью потрепанный томик.
Читать его вечером, значит с надрывом опять
Мне думать, что жизнь — это джин, а поэзия — тоник,
Мариной судьбу разбавлять и полночи не спать.
 
Какую любовь и какую могучую силу
Молитвы и клятвы в том томике верно хранят.
Их автор — бунтарка, шагнувшая в бездну могилы,
Оставила боль нам, которую трудно унять.
 
Я пью по глоточку спонтанную бурю эмоций,
Оборванность строк, зависающих в разных мирах.
И что-то рифмую сама. Мне порой удается
Украсить Марининой дерзостью слово в стихах.
 
Цветаева снова становится белой страницей,
Моим вдохновеньем, моей неизлитой строфой.
Эфрон улыбается нежно, и Соня лучится,
Купаясь в бессмертной любви нашей русской Сапфо.
 
Под утро хмелея от смыслов и противоречий,
Я в сон погружаюсь, мне снятся опять и опять
Пшеничные кудри и хрупкие женские плечи,
Посмевшие в вечность под тяжестью жизни упасть.