В нашем лифте коротают люди...
* * *
В нашем лифте коротают люди
Долгие часы, а то и дни,
Могут там и завести знакомство,
И вступить в сожительство они.
Ну а если лифт бы не ломался,
Где бы мы знакомились тогда?
Между нами ползала бы злоба
И змеилась лютая вражда.
Если ж вместе голодали в лифте
И ходили вместе по нужде,
То потом уж трудно, согласитесь,
Состоять в какой-то там вражде.
Если в лифте рядом с женским телом
Провести, к примеру, пять часов,
То, признайте, трудно не услышать
Шаловливых неких голосов.
Голоса нашептывают: «Ну-ка
Обними попутчицу, не трусь».
Пусть же наш монтер напьется водки
И сознанье потеряет пусть.
Ведь зачем сознание монтеру?
Лишь затем, чтоб с болью сознавать:
Вновь он вынудит своим приездом
Двух людей сожительство прервать.
Да, они потом его продолжат,
Но потом оно уже не то:
Счастье нам дается только в лифте,
В спешке, на расстеленном пальто.
* * *
На сходбищах литературных,
Затерянный в людской гурьбе,
Порой последним идиотом
Кажусь я самому себе.
Друг другу радуются люди,
Ко мне же холодны как лед,
Они, по-видимому, знают,
Что я – последний идиот.
Другие идиоты сдохли,
С собой в могилу унеся
Понятие о том, как можно
Писать, и как писать нельзя.
А я по-прежнему таскаюсь
По сходбищам, скриплю пока,
И есть еще приятный грузик
В кармане, – фляжка коньяка.
Общенье вы лишили смысла,
Литературные друзья,
Но обессмыслить милый грузик
Вам, к счастью, все-таки нельзя.
Вам по зубам язык и слово,
А грузик мой – не по зубам.
Я в одиночку фляжку выпью,
Ни капли никому не дам.
Ведь после осушенья фляжки
Домой так хорошо идти –
Тогда уже потеря смысла
Не ощущается почти.
