Бойцу Земного Рая
«Сквозь толпы тех, кто пишет ерунду,
Пробившись, как росток, сквозь твердь бетона,
Явив расцвет прекрасного бутона,
Успех, о Боже, я к тебе приду!».
И вымерить хотел бы красоту
Ты меркой слов. «Придумано хитро, нет?» –
Вот только слово дельное не тронет
Людей, подобных глупому скоту.
Но ты, ещё ведом своей мечтой,
В любви, на той ты был готов жениться,
Чьи волосы, как зрелая пшеница,
Не зная, что идешь к мечте не той.
Оттуда ль ждал ты честного суда
Где мелкий ум и кошельки пузаты?
А северо-восточные пассаты
На юг всё гонят новые суда.
Сходя, бывало, с них, ты видел грязь,
Там были пьянки, драки, дураки и…
И ужасы безмерные, какие
Никто другой не видел отродясь.
Ты в суть порока так предельно вник –
Там многое неправильное было,
Где лишь умом не блещущее быдло,
И ты ведь тоже был одним из них.
И бары там портовые полны
Девиц, что плоть торгуют или дарят,
И море, что синей, чем иридарий,
Оно и то теряло цвет волны.
Но видел ты, и как солёный вал,
Смывая слизь и мусорную пену,
Неспешно, величаво и степенно
Сокровища морей приоткрывал
И, как сундук, раскрыт был. Что внутри?
Смотреть туда, туда, до той поры бы,
Пока блестят диковинные рыбы
И светятся медузы-фонари.
«Красиво, Мартин?» – «И не говори!
Все желтые, похожи на лимоны,
Распухшие донельзя анемоны!» –
«А вот, смотри, искристые угри!».
И стая птиц, над морем воспарив,
Пронзала даль в часы, когда закаты
Роняли в синь заморские дукаты
И кровь на солнцем выбеленный риф.
Где вал высок, где розовый песок,
Где листья пальм и бриз непостоянен,
От тропиков, до северных сияний…
И мысль уже стучала в твой висок.
И были так возвышенны, легки
Взметённые фантазии и мысли,
В которых были айсберги и мысы,
И флот, и острова, и маяки.
И жизнь начавши с чистого листа,
Один ты без родных, друзей и денег,
Беспомощный, как брошенный младенец,
Ты всё ж раскрыл молчавшие уста.
Да, ты раскрыл молчавшие уста,
Когда струна любви в тебе запела,
Когда, как лава, в памяти кипела
Та самая мирская красота.
О, как ты был жестоко ослеплён
Сверканием поверхностного лоска!
И думал, что ещё ты мыслишь плоско,
Но в бой вступил, боями закалён.
И вот, на пике скорости гоня,
Давая ход словам и бойким фразам,
Ты попросту загнал свой сильный разум,
Как резвого несчастного коня.
Но лошадь, что? Когда едва дыша,
Она тот бег не выдержав, споткнётся,
Сломает спину – в строй уж не вернётся.
Но ведь споткнутся может и душа!
О, разве мало времени у тех,
Кто молод, кто идет тропой к успеху?
Поверь мне, Мартин, спешка ведь не к спеху,
Ведь никуда не денется успех.
Но ты, забыв про отдых и кровать,
Нырял в сознанье. Жемчуг твой по праву!
Его вложив в словесную оправу,
Ты принялся им бойко торговать.
Эссе, рассказы, повести, стихи…
«И где вы? Отзовитесь, адресаты!
О, северо-восточные пассаты,
Сильнее дуйте! Как же вы тихи!».
Все знания, как ценная руда,
И ты копал, влеком их красотою,
И думал: «Может, я того не стою,
Когда не ценят тяжкого труда?
Поэзия моя нехороша?
Получше, чем у многих. Почему же
Опять я буду голод есть на ужин,
И денег ни ши... ладно, ни гроша?».
И кольцами чудовищной змеи
Тебя душили длительные сутки
Глупцов непроходимых предрассудки,
Поверь, у всех людей они свои:
Сестра жалеет, зло плюётся зять,
И ты опять в ломбард идёшь без денег,
Соседи в спину вякают: «Бездельник!»,
Но что с не разумеющих, с них взять?
Но жизнь нас всех расставит по местам,
И ту, кого любимой называл ты,
Упорные ростки пробьют асфальты,
Но выйдут в никуда, поскольку там –
Там нет любви, ни малой, ни большой,
Там только фальшь прилизанных газонов,
Там город грязен, черен, загазован
Там места нет тому, кто чист душой.
Несчастный ты, тебе бы прорасти,
Где дышат свежестью и парки, и фонтаны,
А здесь, увы, условия фатальны,
И это проза жизни, уж прости.
А кто же составляет глас толпы?
Бессовестные шайки репортеров?
«Мятежники! Отправим на костер их!
Несите масло, факел и снопы!»
Кого винить, покуда вся толпа
Совсем глупа, и ей, что в лоб, что по лбу?
Но, впрочем, одинаковы все толпы,
Сама их суть безлика и глупа.
Вот стадо перекормленных свиней.
Не будешь же метать пред ними бисер?
Давай, зови их в облачные выси,
Они лишь в грязь зароются сильней.
Вся жизнь твоя, как старый книжный том
Среди библиотечных изобилий.
Не критики талант твой загубили,
Твоя беда была, наверно, в том,
Что ты уже так много повидал,
Все грани жизни, больше не открыть их,
И вот, в тебе самом проснулся критик,
Бессильный глянуть в будущую даль.
Ты всё узнал в неполных двадцать три,
От пышных комнат, до бандитских шаек,
И это хоть немного утешает,
Пусть в двадцать три, а ты уже старик.
Ты всё ж сумел продать свои тома.
И кто же виноват? Скажи, никто же?
Что ты своей мечтою уничтожен.
Вот истинное горе от ума!
Когда на цель смотрел издалека,
Она казалась больше исполина,
Желание чрезмерно распали, но
Окажется, что цель невелика.
На южных остовах звучит там-там,
В него стучит какой-нибудь индеец,
А ты живешь, не веря, не надеясь,
Жалея, что и сам уже не там.
Мой бедный друг, обманутый судьбой,
Ты понял, что вокруг среда чужая,
И в путь последний, вечный, уезжая,
Собой ты был отправлен на убой.
Да, ты себя отправил на убой,
Жестоко так (со мной?) сведя все счёты.
Прошу, ответь, вернёшься ли ещё ты
В душе того, кто следом за тобой?
Пришедший вслед, судьбу за хвост лови,
Тебе на жизнь билет счастливый выдан.
А ты, прощай навеки, Мартин Иден!
Ничто не станет прежним. C'est la vie…
