Йохан Айсберг. Автопортрет

Йохан нервничал.

Переживал.

Судорожно сглатывал.

Но никак не мог пережевать -

в горле стоял комок.

Слова в нём стали комом.

Несглотаемым.

 

Про Йохана написали, что

"...грызло его что-то".

И вот это "что-то" было обидно.

Слышались нотки укора.

Не явного, но до слёз,

сухих.

Которых не было видно.

 

Грызлом, мол, он не вышел!?

 

Но он и выходить-то никуда не собирался.

И всегда был такой.

В детстве говорили - красивый.

Со временем не менялся.

Зачем же вот так?

Обидно!

 

Йохан взял чистый бланк,

выдрал у Мартина из попы перо,

поплевал

и, умно высунув язык,

ви-тие-ва-то вывел:

Грызло Йохана, это нечто.

Упорное по-еврашески,

но милое.

По ему-же.

Любящее мочёные в сюрстрёмминге яблоки.

В изобилии.

По бокам грызла Йохан носил

бакенбарды.

Этакие пушистые бакены,

которым завидовали барды,

скальды и соседский акын,

что играл на посохе с одной струной.

Надо сказать, что все эти народные любимчики

периодически приходили к Йохану с войной.

И приносили ультиматум

с крепкими словами - матами.

Но Йохан тряс бардам бакены,

спускал по льду скальдов

на ледянках

и кормил акынского ишака изюмом.

И любимчики войну не продлевали.

Все вместе пили пиво,

пели песни про трал и Валю,

писали этой Вале поздравительные открытки

и на брундершафт тралили селёдку.

Война переходила в мир.

Худоватый малость,

но гибкий.

Зачётные были бакенбарды у Йохана.

Между бакенбардами Йохан носил

наследие северного соседа Коли.

Коли, сына Василия.

Наследие было гордым, сидело гоголем

и называло себя - Ш.Нобель!

В честь изобретателя премии.

Гордились они друг другом

неимоверно!

герр Ш.Нобель был горд

и часто задирался.

Чтобы чего не случилось,

за ним присматривали двое голубых.

Один из которых был синий,

как море,

а другой сверкал, как селёдка.

Они всё видели и умели очаровательно моргать.

Как-то раз они проморгали кошель,

но всё списали на кашель,

на рыбий грипп

и кашалотовый вирус.

С гречневым вкусом.

А пока списывали, новый кошель вырос.

И о старом все забыли.

Так что на это дело забили

и старались не вспоминать

в присутствии герра Ш.Нобеля.

Лоб авторитетно нависал над Ш.Нобелем.

Морщился,

как бы вопрошая - "Какого герра?",

но быстро отходил,

отражал все возражения

и лоснился.

От гордости.

И было ему, что "в", то "на".

Он же лоб, а не какая-то там спина!

В общем, шел в комплекте

с внизунаходящимися усами,

что висели над верхней губой.

Не фьорд какой, не залив,

не атолл.

А этакие две Липтоны

алого цвета.

Кривящиеся изящно в духе Завета.

Пусть и Ветхого,

но о-о-очень важные!

Потому, что могли кривиться в обе стороны.

Потому, что отважные.

И очень любимые барышнями.

Кучерявыми!

А вот бороды у Йохана не было.

Не было и всё.

Раньше была. Всё время.

А потом внезапно взяла,

и кончилась.

Когда была, то знала своё дело.

Прикрывала верхнюю часть тела,

острой частью своей

намекала указками.

Да она даже стреляла бы глазками,

если бы они у неё были.

Озорна́я была борода.

Дозо́рная.

Совсем не позорная

и ни на что не зарилась.

Но однажды,

на заре,

отразившись в утреннем зеркале,

взяла бритвенный станок

и ушла

гулять по набережной Невы.

Сказала - "Пусть я не Нос,

но тоже

довольно важная часть головы"!

Сказала и ушла...

А у Йохана остался один подбородок.

Йохан перечитал всё внимательно.

Два раза справа-на-лево,

два раза обратно.

Сверился с зеркалом.

И подписался -

Подумал немного,

послюнявил химический карандаш,

и дописал.