Каменный Гун-Хар-Тан и конфигуратор сна
Мальчик зевнул, потянулся и открыл свои заспанные глаза. Ледяные мурашки пробежали по телу. Он спал стоя, а вокруг было множество детей таких же, как он. Спящих точно так же, как несколько мгновений назад спал и он. Глаза зажмурены, лица неподвижны, строй четкими порядками теряется в полумраке зала. Запах сырости, затхлости и плесени, густой туман над всем и тишина. Как в склепе…
Мальчик подошел к стоящему рядом, его лицо казалось чем-то знакомым… И тут мальчик с ужасом понял, что не помнит ничего. Вообще ничего! Только свое имя, Гун-Хар-Тан.
– Э-э-й! – прошептал Гун-Хар-Тан, но ничего не произошло… – Эй, проснись! – повторил Тан и дернул спящего за рукав. Ничего… Тогда Тан подошел к девочке, стоявшей рядом. – Проснись, проснись! – затряс он ее, схватив за плечи. Но та просто меланхолично отстранилась от него, отступив на шаг назад. Глаза ее остались закрытыми, и на лице ничего не отразилось. А когда Гун-Хар-Тан в полном смятении опустил руки и отошел, она снова вернулась на то место, где только что стояла. И все стало по-прежнему.
Тан затравленно оглянулся по сторонам. Сотни спящих лиц, незнакомых, но вместе с тем знакомых… Кто они? Почему они спят? Где они? Да и кто он сам? И почему он ничего не помнит?
Тут позади него послышались шаги. Гун-Хар-Тан рывком обернулся и застыл. Перед ним стояла высокая фигура в темном плаще, вместо лица – металлическая маска, чем-то напоминавшая морду рыбы с неестественно большими глазами, а медные механические руки переплетены жилами или проводами. Рыболикий протянул руку и коснулся головы Гун-Хар-Тана. Свет померк в его глазах, и мир стал уплывать вдаль маленькой искоркой. Тьма обволакивала его сознание. Тьма, тишина и пустота, великое ничто. Как Тан ни старался, ему не удавалось пошевелить ни одним мускулом. Мысли застывали тоже, как ледяные узоры на стекле. Тан изо всех сил старался сохранить в сознании хоть что-то, но все мысли таяли вдали меркнущими искрами. И вдруг, на границе полного забвения он узрел крохотную искорку, которая не меркла. Тогда Гун-Хар-Тан медленно поплыл к ней через тьму. Это было озеро, которое слабо светилось изнутри. То есть когда-то это было озером, теперь же от него осталась лишь небольшая лужица. Пульсирующее сознание Тана зависло перед этой лужицей и все остановилось. Абсолютная пустота, искра сознания Тана и кружок пульсирующей светом воды, которая была единственной реальностью, поддерживающей существование его сознания. Неизвестно, сколько так продолжалось, и было ли вообще здесь время… Но в какой-то момент давление усыпляющей механической руки исчезло. Вода озера всколыхнулась, и на поверхности показалась покрытая зелеными и коричневыми узорами голова черной саламандры.
– О, Хозяин Недр и Камней, Гун-Хар-Тан, проснись же и прозрей! Твое озеро созерцания высыхает, время на исходе, и у меня может больше не хватить сил помочь тебе. Ты должен освободить Хозяйку Теней, – промолвила саламандра, блеснула радугой из глаз и коснулась лба Тана своим холодным язычком.
Вспышка света – и вот Гун-Хар-Тан снова в туманном зале среди сотен детей. Но теперь он вспомнил, кто они. Он и все те, кто стоял здесь – вершители реальности. Также он вспомнил имена многих из них. Мальчик, которого он тряс за рукав – хозяин западного ветра, Анскайро, а девочка – хозяйка горных ключей и родников, Квилана. Где-то глубоко внутри них Гун-Хар-Тан ощущал почти высохшие озера созерцания с обессиленными духами-хранителями, с белоснежной чайкой хозяина западного ветра и зеркальным карпом хозяйки горных ключей. А также сотни иных истощенных, умирающих духов-хранителей других спящих вершителей. Тан снова оглянулся по сторонам и, пригнувшись и прислушиваясь, чтоб не пропустить приближения рыболикого, побежал вперед между рядами спящих вершителей реальности.
Через несколько десятков метров Гун-Хар-Тан увидел огромную запертую дверь в стене, проступившей из тумана, подошел к ней, повернул направо и стал пробираться мимо нее и дальше вдоль стены. Ему нужно было найти какой-нибудь укромный уголок, чтоб отдохнуть и все хорошенько обдумать. Спящие дети остались позади. Однажды он увидел среди них еще одного рыболикого, но уже был достаточно далеко и незамеченным растворился в тумане.
Кругом трубы и механические узлы. И нарастающий гул по мере удаления от массивной двери и спящих вершителей перед ней. Зал закончился, и Гун-Хар-Тан свернул в тоннель четырех метров высоты, тоже наполненный различными трубами, проводами и механизмами. Вдруг впереди в тумане проявилась высокая фигура. Тан стал лихорадочно озираться, ища какое-нибудь убежище за трубами, но они шли вплотную к стене, и спрятаться было негде. Фигура приблизилась, но стало видно, что это обычный человек, только двигался он как-то медленно и сонно. Глаза его были открыты, но он даже не взглянул на Тана, проходя мимо. Через несколько десятков шагов Гун-Хар-Тан увидел такую же женщину. С третьим человеком Тан попытался заговорить.
– Сколько времени? – спросил Тан, не придумав ничего лучшего.
– Здесь… Нет… Времени… - ответил человек пустым голосом, скользнув по нему невидящим взглядом, и побрел дальше.
– Куда ты идешь? – спросил Тан у другого.
– На ферму выращивания тумана, – ответил тот.
– А зачем он вам?
– Не знаю… - апатично ответил человек и побрел своей дорогой.
Неужели они здесь все такие? – подумал Тан и пошел дальше.
– Где мы? – спросил Гун-Хар-Тан у нового встречного.
– Четвертый южный коридор двенадцатого яруса башни тумана.
– Башни тумана? – и тут Тана озарила страшная догадка. – А откуда вы берете туман? – спросил он.
– Мы испаряем озера созерцания вершителей, – безразлично ответил тот, вдыхая леденящее душу осознание в разум Тана.
Вдруг в тумане Гун-Хар-Тан увидел знакомый блеск металлической маски рыболикого и опрометью бросился в ближайший боковой тоннель. Бежал без оглядки, пока, почти выбившись из сил, не нашел небольшой тупичок, закрытый трубами и заваленный сломанными механизмами и всяким хламом, забрался в него и обессиленный сел в углу. Один в недрах незнакомого враждебного мира, не помнящий почти ничего, уставший, голодный и не понимающий, что делать дальше… И тут рядом с ним зашевелилась груда мусора, и из-под нее выползла большая крыса и внимательно посмотрела на него.
– Приветствую тебя, вершитель! – почтительно проговорила крыса, слегка склонив перед ним голову. – Мы уже утратили надежду увидеть кого-то из вас пробужденным, ведь прошло столько времени с тех пор…
– С каких пор? – удивленно спросил Гун-Хар-Тан. – И кто ты?
– Я – предводительница серых крыс башни тумана, старая Шурхана. Здесь очень сложно выживать, немногие остались… Ящерицы и саламандры, что на нижних уровнях, мыши да мы, крысы. Уже тридцать три века наше племя хранит предание о том, как серые предки обманом завлекли юных вершителей в большую башню и, одурманив их сном сонных машин, начали испарять их души, их озера созерцания, в которых обитают духи, помогающие вершителям управлять миром и поддерживать баланс. Испаряют, чтобы самим обрести власть. Лишившись вершителей, мир вокруг башни увядает и чахнет, недолго уже осталось ему, и мы начали было терять надежду, но тут почуяли тебя. Ты очнулся в критический момент.
– Я ничего этого не помню… - печально пробормотал Тан.
– Нестрашно, для этого мы и несем вахту в этой мрачной башне уже больше трех тысяч лет. В надежде, что кто-то из вас, возможно, очнется от гибельного сна и поможет остальным. Я расскажу тебе, что мы успели узнать, выживая в этом мрачном месте, не знающем солнечного цвета.
– Почему я проснулся? – спросил Гун-Хар-Тан. – И почему кроме меня не проснулся больше никто?
– Заточая и усыпляя вершителей, серые предки при помощи этой башни отсекли их от сил, которыми они владеют, чтобы духи-хранители озер созерцания не смогли разбудить заточенных. Но твоя сила, видимо, все это время тянулась к тебе, прорастала каменными и кристальными корнями из недр земли по стенам башни. Тебя, Гун-Хар-Тан, разбудил шепот камней. Так засни же настоящим сном, вспомни все и вновь обрети свою силу! – старая крыса Шурхана коснулась его лба своими усами, выдохнула, и Тан погрузился в сон. А узорчатая саласмандра из озера созерцания восстанавливала его память, смытую тысячелетним забвением конфигуратора сна.
Серые предки, или рыболикие, как назвал их Гун-Хар-Тан, построили машину, которая создавала сны и через них высасывала энергию вершителей, преобразовывая ее в туман, что одурманивал других людей. Их рыболикие использовали в качестве безвольных рабов для обслуживания этих самых машин и создания новых, чтоб еще больше людей попадало под их влияние. Перчатки рыболиких были связаны с конфигуратором сна и погружали в глубокий сон-забвение всех, к кому прикасались. Металлические маски защищали самих рыболиких от одурманивающего тумана.
А еще старая Шурхана рассказала, что не все вершители спят перед гигантской дверью. Одну из них, Финсару, хозяйку теней, не удалось усыпить. Мрак был нужен рыболиким, не переносящим яркого света. Они обездвижили и заточили хозяйку теней в самом сердце башни, пытками обрекая часть ее сознания вечно бодрствовать и поддерживать ночь во всем мире. К ней же и был подключен конфигуратор сна, напитывая силой хозяйки теней бесчисленные ретрансляторы, разбросанные по всей башне тумана, громадной цитадели рыболиких.
Тан проснулся от ощущения того, что его лица будто бы коснулось что-то мягкое. Он открыл глаза и увидел большую летучую мышь перед своим лицом. В ней он вспомнил духа-хранителя озера созерцания хозяйки теней, Финсары.
– Вставай, хозяин недр и камней! – промолвила летучая мышь голосом своей хозяйки. – Время на исходе. Озера созерцания вершителей почти пусты. А если они высохнут совсем, то их обладатели погибнут, серые предки обретут власть над духами-хранителями, и все будет потеряно. Мир погрузится в древний мрак безвременья и изначального хаоса.
Старая Шурхана рассказала Гун-Хар-Тану о расположении всех машин, тоннелей и залов башни тумана, а хозяйка теней, Финсара, чье сознание отражала в себе летучая мышь, помогала ему держать путь во мраке башни. Да и сама пульсация камня и металла подсказывала Гун-Хар-Тану расположение машин и тоннелей, а также предупреждала об опасности.
Блестящая медная конструкция сонного ретранслятора, монотонно гудящего, опутанного подвижными деталями, трубами и проводами предстала перед Таном в одном из сумрачных тоннелей. Он на минутку замер в нерешительности, потом коснулся своими ладонями вибрирующего корпуса машины, ощущая структуру металла. Ретранслятор вздрогнул пару раз и затих. Металл повиновался силе хозяина недр, Гун-Хар-Тана, вернувшего власть над той частью мира, за которую он был в ответе. Но еще нужно было отключить великое множество усыпляющих машин…
Дальше действовать им было сложнее: после первой уничтоженной машины рыболикие усилили патрули, силясь отыскать их. Теперь им нужно было опасаться даже безвольных людей, так как те, хоть и не пытались задержать их, но докладывали рыболиким о том, где видели их.
Седьмую машину Гун-Хар-Тан нашел в большом зале
– Беги, Тан! – прокричала вдруг летучая мышь, встрепенувшись на его плече, как только он взялся отключать ретранслятор.
Тан кинулся к ближайшему тоннелю, но из него медленно выходил рыболикий. Напротив следующего уже стояло двое рыболиких. И дальше тоже… Гун-Хар-Тан был окружен. Зал был слишком большим, и он не сумел вовремя почувствовать приближение врагов, которые в конце концов сумели окружить его. Один из рыболиких коснулся его головы своей механической рукой-ретранслятором сна – и Гун-Хар-Тан снова был ввергнут во тьму. Но теперь он чувствовал свою силу. Она ярким пламенем горела в каменных стенах, балках и перекрытиях башни, не давая своему хозяину утратить себя в пустоте. Тогда рука рыболикого, больше не способная погрузить в сон, отдернулась от головы Тана, и на него обрушился первый удар кулака в железной перчатке. За ним – второй, третий…
Что может ребенок сделать с тремя мужчинами? После одного из ударов Гун-Хар-Тан потерял сознание. Старая крыса Шурхана валялась здесь же, раздавленная, с треснутым черепом. Она сражалась до последнего.
В реальный мир Тана вернула нестерпимая боль, которая пронизывала все тело, все его переломанные конечности и изувеченное лицо. При попытке двигаться он смог лишь слегка пошевелиться своим телом. И тьма. Боль вместо глаз. Боль, безбрежная, как космос. А над ней тяжелая скорбь о тающей жизни мира, о шансе, который рассыпался в пыль и утёк сквозь пальцы. Потом пришел покой. Тяжелым гранитным одеялом укрыл его с головой.
К нему явилась саламандра. Они беседовали с ней. О восходах и закатах, о шуме ветра и движении гор. Он любовался перетеканием зеленых и коричневых линий на ее черном тельце. Линии складывались в удивительные геометрические узоры, а то вдруг ползли, словно побеги винограда, гипнотизируя разум Тана. Постепенно они начали замедляться, пока не замерли совсем. И все окутал мрак и неведомый доселе покой.
Но потом, через вечность, проснулся камень, что внизу, в самых раскаленных недрах древней земли. Он тоненькими ручейками пополз вверх, всасываясь в изувеченное тело Гун-Хар-Тана причудливыми узорчатыми нитями, яркими, словно солнце. Медленно наполнял его кости жидкой яшмой, втекал в глаза расплавленным кварцем, застывал на ногтях обсидианом, черным, как ночь его забвения.
Что-то в нем сломалось, но саламандра заменила это новым, чем-то иным. Изменения коснулись не только его изувеченного тела. Все существо Гун-Хар-Тана теперь было пронизано печалью, древней, как кристаллы бездонных недр, как темные и холодные реки подземных глубин. И многое было принесено в жертву, утрачено безвозвратно, навсегда.
Придя в себя, Гун-Хар-Тан открыл свои новые глаза из кварца. Окружающий мир виделся сквозь них непривычно ярким и четким, но холодным. Старая Шурхана подмигнула ему своим новым рубиновым глазом, царапая каменный пол зала алмазными когтями, словно проверяя их прочность, и они отправились дальше.
Теперь стоило лишь Тану поднять взгляд – и рыболикие с истошными воплями валились на пол, сминаемые своими же железными масками и перчатками, а конфигураторы сна растекались лужами расплавленной меди при одном лишь приближении Тана. Только вся боль рыболиких, серых предков, отражалась теперь в его душе, выжигая остатки какой-то надежды. А узорчатая саламандра в такие моменты билась в судорогах внутри кипящего озера созерцания хозяина недр и камней.
– Будь ты навечно проклят! – взревел последний серый предок, корчась в смертных муках на каменном полу башни перед дверью зала, где тридцать три века конфигуратор сна высасывал силы хозяйки теней, Финсары, одурманивая вершителей реальности.
– Не придумать тебе проклятья страшнее, чем то, которое я сам возложил на себя… – подумал Гун-Хар-Тан. Он поднял взгляд – и дверь взорвалась осколками и брызгами расплавленного камня. За ней громыхал своими узлами и механическими сочленениями конфигуратор сна. И Финсара, прикованная и обездвиженная медными кандалами и пластинами на корпусе гигантского механизма. В ее глазах Гун-Хар-Тан увидел все эти три тысячи триста лет пыток. Она долгие века наблюдала и чувствовала, как при помощи ее силы разрушался мир, но ничего не могла с этим поделать. В ее глазах Тан увидел ту же древнюю и безграничную печаль, что расплавленным камнем влилась в его кости и глаза из недр земли.
Вырванная из металлических машин хозяйка теней тут же уснула крепким сном на каменных руках Гун-Хар-Тана. конфигуратор сна был разрушен, и хлынул ливень из тридцати векового тумана, наполняя почти высохшие озера созерцания вершителей реальности. А сами вершители пробуждались от бесконечного сна в мрачном зале, который медленно, словно нехотя отказываясь от застарелой привычки, начинал светлеть.
Туман рассеялся, а ливень стих, наполнив энергией озера созерцания вершителей реальности и восстановив их силу. Массивные створки двери башни разъехалась в стороны, открывая сотням глаз светлеющий горизонт и мир, который так долго ожидал своих детей, заточенных в башне серыми предками, пережитками прошлого, силившимися взять власть. Так и стояли проснувшиеся дети мира в молчании, наблюдая за восходящим солнцем, что впервые за три тысячелетья наполняло истощенный и едва не погибший мир красками, а их глаза теплом. Утро набирало силу, пробуждая мир, и дети покидали башню, неся свою силу весне нового времени.
А в дверях древней башни, на самом пороге стоял маленький каменный хозяин недр, Гун-Хар-Тан со спящей хозяйкой теней Финсарой на руках, старой крысой Шурханой у ног и узорчатой каменной игуаной на плече, смотрел на мир глазами из вечного льда и улыбался улыбкой старика.
(Старенькое, 2014 год)
