Я не пошлый трепачок
Если на прошлое смотреть
с иронией пренебреженья,
мы не получим заверенья,
что надо точно протрезветь.
Если от ужаса страдать,
и задыхаться в сожаленьях,
не станет легче от стремленья
вину свою на суд отдать,
тому, кто создал мирозданье,
кто искру мне, как светлячок
несет, всыпая в кулачок,
надеясь всё же на признанье,
что я не пошлый трепачок,
а человек! И образ мой
прописан Богом первозданно,
Он нас возвысил, и гуманно
ведёт по жизни, дав уму
раскрыться, если непрестанно
не заливать в себе вину
грехов, которых нет в природе.
Идёт ли снег, дождь моросит,
мой ум слегка под злость косит,
он в недовольстве, в непогоде…
Есть не убий, не укради,
не бейся с тем, кто впереди,
на жён чужих ты не смотри,
не пей, родными не верти…
Всё это заповедь, не больше.
Я страсть имею выбирать,
когда страдать, когда алкать,
тянуть к себе намного толще,
чем сам могу пережевать.
А в опьянении наркоза,
на всё смогу ответить я,
Закон суров, моя стезя
доиться, если я коза,
трезвиться, если алкоголик,
быть чистым, если наркоман,
скрываться, если ураган,
если колоться, то от колик…
Жизнь дал мне Бог, отец и мать
не оценил, можно сказать,
по пьянке мне на всех плевать…
От этого не полегчало?
Уж никому начать сначала
не довелось, всё продолженье…
Только достойное движенье
поможет человеком стать.
О Боже! Помоги понять
моё сейчас предназначенье,
когда мне нынче шестьдесят,
только семнадцать лет бузят,
напоминая мне из мрака,
что называл в сердцах клоака.
А отказаться нету сил,
молил я, каялся, просил…
И было послано спасенье,
явил мне Боже отрезвленье,
всего с условием одним,
пред рюмкой, чтоб в бессилье жил.
Не думал, что за всё в ответе,
могу ломать рога, йети
не великан, а для меня
сто грамм - солярка для огня,
потом ведра мне станет мало…
Нас расстоянье не спасало,
готов ползти, бежать, лететь,
только бы снова охмелеть…
