Стихотворение «я не знаю, как это назвать», поэт корнев виталий

я не знаю, как это назвать

корнев виталий

Плохая тётя

колхозник пил и резал сало,

на остановочном столбе

плохая тётя написала:

любви на свете больше нет.

я исправлял ножом ошибки –

не больше нет, а меньше нет.

колхозник собирал пожитки,

смотрел в автобусный билет.

мне было жалко эту тётю,

себя немножко и других.

рычал автобус в повороте,

колхозник выпил и затих.

по трассе можно быстро ехать,

но мы тянулись как ослы.

я наблюдал траву в кювете,

переосмысливал посыл.

вернётся женщина в деревню,

где на исправленном столбе

мы пишем с ней попеременно,

она себе, а я себе.

Ту-ту

две минуты, пять минут,

а потом часы и сутки.

я не жду, меня не ждут

люди, лебеди и утки.

одуванчик не дорос

до коммерческих растений.

разлетаются вразброс

одуванчиковы тени.

душит камушек рука,

телефон молчит в кармане.

кучевые облака

отражаются в стакане.

свистнет поездом ту-ту

проходящая маршрутка.

я не жду, меня не ждут

люди, лебеди и утки.

Любимой

придёт зима, и будем есть клубнику,

задорого, невкусную, но всё ж.

я отличаю женщину по крику,

когда она, развёрнутая в клёш,

когда её увидишь без перчаток

(они легли дуэтом на трюмо),

когда коньяк на столике початый

показывает истинное дно.

на этикетке звёздочки и буквы,

а у неё – ни звёздочек, ни букв.

мне хочется то сахара, то клюквы,

то кандидатом хочется наук.

идёт зима, а кто-то уезжает –

на лыжах, электричках и авто.

у коньяка иллюзия густая,

но часто послевкусие не то.

пустою кажется квартира,

по-настоящему один.

хожу нечитанным Шекспиром

и недочитанным Толстым.

война и мир по телефону,

горит яичница в дыму.

шумит дождём потуоконно,

реально можно утонуть.

оригинальное молчанье

приличной с виду тишины.

я всё копаю, что начально?

что было между я и мы?

подумал – пустота поможет,

не сможет длиться пустота.

в прихожей двигаюсь прохожим,

она по-своему пуста.

III

плакала ворона возле сыра,

на плацу ходила строевым.

я хочу добра тебе и мира,

и родным, и даже не родным.

я хочу невидимым браслетом

переждать надуманную блажь.

я хочу добра тебе и света,

только аккуратно, не размажь.

только не запей водой без газа,

не оставь кастрюлей на плите.

я хочу остаться первым разом,

чёртиком в итоговой черте.

Последний аист

последний аист двинулся на юг.

испуг преображается осенний.

предполагаю, это не испуг,

а жёлтые сползающие тени.

последнее зелёное прости,

как переход на градусы пониже,

но градусы, похоже, не ахти –

мокрее проживается и жиже.

арбузов на базаре завались.

повсюду несусветная расцветка.

где листья опускаются на бис –

у дерева подстриженная ветка.

где утром куролесила метла,

до вечера навалится по новой.

от этого становится дотла

берёзово, осиново, кленово.

Всё хорошо

всё хорошо, но плохо до истерик,

до тряпочного мокрого броска.

то не хватает главного, то денег.

квартиры не хватает из песка.

подходит электричество к розетке,

до неба освещает потолок.

два яблока, зависшие на ветке,

в конце концов завалятся на бок.

в конце концов начало не устроит

такое положение вещей.

случайно получаемся по трое,

но каждый получается ничей.

Планетарий

не умер друг, а только умирает.

не хочет апельсинов и конфет.

палата превратилась в планетарий,

а свет похож на выключенный свет.

он думает, что думает и помнит,

но путается в складках одеял,

наверное, настраивает роуминг,

в другие погружается поля.

жена прошла, как осень или лето.

у дочки любование собой.

подумали, что песенка допета,

что папа недостаточно живой.

врачу не представляет интереса

читать его историю любви…

я управляю роликовым креслом

и сам себе командую: гони!

Те и эти

у зебры майка ВДВ,

а может быть, она морская?

считаю крайнее лаве

и понемногу опускаю

и нос, и хвост, и пистолет,

и всё, что было выше ёлки...

осталась водка на столе

и пульт программами пощёлкать.

остаток жизни кап да кап.

летят по небу те и эти.

я гражданин того полка.

фуражка и медаль в буфете.

мои солдаты не живут,

мои битлы всё тише, тише.

всё чаще слышу – караул...

не реагирую,

я – бывший.

кунжут

всё жду, когда меня прижмут,

а, может, паникую просто?

кусаю булочку,

кунжут

во рту играет в перекрёсток.

а тут ещё воздушный шар,

вокруг измазанный рекламой,

на воздух буквами нажал...

молчу себе и еду к маме.

а маме столько всяких лет,

что даже бати нет на свете.

она теперь – и мед, и пед,

и держит вкусное в пакете.

и каждый день один туман,

седее серебра колечка.

у телевизора маман

на иноземном безупречно,

похоже, знает обо всём,

что ничего уже не будет.

как одиноко – не вдвоём –

и грустно доживают люди.

переключаемость друзей

на ноль переключилась вовсе,

родимый дом, почти музей

бесплатно выставляет осень...

воздушный шар ещё вверху,

фастфуд красуется на пузе.

я понимаю ху ист ху,

но если даже отмутузят,

то только бы не знала мать.

ей будет больно...

или узко?

зачем вообще такое знать...

когда не пишется по-русски.

Жёлтый тик

уже два дня не могут сделать

у светофора жёлтый тик.

казалось бы, такая мелочь –

плохое красным запретить.

но красное давно не в моде,

теперь зелёное давай.

и можно отхватить по морде

за справедливые слова.

за то, что

режешь хлеб и правду,

а сам боишься – правды нет.

но говорить и резать надо –

намазывать слова на хлеб.

и есть, и пить, и бить посуду,

и спать с любимой до утра.

когда "ура" кричат повсюду...

плевать спросонья на "ура".

Ути-ути

ни туда не звоню, ни сюда.

пропадаю без пары, по сути.

признаю – без причины поддал

и теперь голубям – ути-ути.

не зову участковых врачей,

и других не боюсь участковых.

я у детских шатаюсь качель,

ну, расслабился, что тут такого.

неохотно ищу валидол

в боковом и в нагрудном кармане.

поискал, ничего не нашёл.

ну и пусть, поболит – перестанет.

ну и пусть разольётся стакан

и на лавочке лужицей будет...

вот бы шлёпнуться к чьим-то ногам

и космическим голосом: "люди..."

У зимы температура

в Минске пасмурно, плюс два.

у зимы температура.

ты морозь меня, давай...

но зима такая дура.

в январе сплошной октябрь,

а, скорее, много хуже.

заморозило хотя б

надоедливые лужи.

листья шпротами лежат,

утрамбованные в банке.

ананасы от ножа

соревнуются в огранке.

новый дождь на новый год,

промокаю капитально.

всё прошло, а дождь идёт,

обливается нахально.

Награда

пробираюсь по деревне.

темнота, фонарик-друг.

дом не маленький, а средний.

мягко делаю тук-тук.

в доме женщина и печка,

а, точнее, печки две.

и хотя скриплю дощечно –

всё равно толкаю дверь.

впереди моя награда,

как великое с небес.

я тебя люблю с помадой,

я тебя люблю и без.

без того, что нужно утром,

а для вечера – пустяк...

полетел носок попутно,

типа – дома, не в гостях.

типа, мы женаты вечность

или замужем века.

типа мы у нашей речки.

через речку – берега.

Ночная волга

ночная Волга там, внизу,

причём канатная дорога

меня везёт, а я везу

необъяснимое потрогать.

зима пришла, как не пришла.

как будто я на детских лыжах

передвигаюсь не спеша

и снега белого не вижу.

и света белого уже

на фоне чёрной речки мало,

не получается зажечь

того, что около лежало.

не получается зайти,

а главное – обратно выйти.

у тёти щёлкнул объектив –

запечатление событий.

и что события? понты.

перемещение по кругу

для той начальной чистоты,

когда ещё вся жизнь друг другу...

увы, кончается Ока,

а Волга катится южнее.

и тут река, и там река,

и я, случайный перешеек.

задворки

всё, у праздника задворки.

вилкой режу берега.

понедельники и волки,

трезвость, женщина-яга.

у гирлянды точно умер

электрический поток,

продырявился заумно

незапитый чаем торт.

я смотрю, смотрю и вижу,

что не вижу ничего.

только свет из кухни лижет

тапок, сброшенный ногой.

завтра сказочные блюда

станут буднично никак.

с бодуна проснутся люди,

с новым годом на руках.

Косуля

иду, иду и – никого,

дорога зимнего расклада.

из парка слышу разговор –

кому какого снега надо.

от одиночества медведь

заснул, наевшись до отвала.

и хоть пойди, и хоть поедь –

зима, не начавшись, достала.

ботинки высохли с утра,

а к вечеру совсем намокли.

у светофорного ведра

моргают жёлтые бинокли.

у освещения едва

хватает сил на полутени.

не получается сорвать

на время сдохшие растенья.

и вдруг взошла на переход

такая зимняя косуля,

что чувствую – опять скребёт

и чертит линию косую

твоё во мне наперерез,

да, через левую лопатку...

шепчу беззвучно – вот те крест

и останавливаю пятки.

и остаюсь, как тот медведь,

как заржавевшая булавка.

и хоть пойди, и хоть поедь,

а только у подъезда лавка...

Парень

семь утра, а снится сон

так, особенного мало.

у халата капюшон,

на полу – пол-одеяла.

и собачий нос в дверях –

дышит нос и воздух лижет...

я кого-то потерял

и проспал, наверно, трижды.

состояние пипец...

холодец на тротуаре.

понимаю, что отец,

даже дедушка, но парень

из меня не уходил

никогда, ни на минуту..

рассуждаю раз-два-три...

сам себя уже запутал.

тонкий лёд – не толстый лёд,

у зимы ещё начало.

может, кто-то подберёт

с пола это одеяло.

Сантиметр

храни меня, не продавай на рынке.

на полку в холодильник не клади.

я – твой оттенок внутренней картинки,

таких немного – может быть, один.

и если даже подрисуешь рожки,

и глазки там, и всякие усы.

я всё равно один в твоей делёжке,

твой сантиметр белой полосы.

В шерстяных носках

ещё не умерли все мухи,

все хризантемы не потухли.

ладони помнят огород,

а лёд на лужах – тонкий лёд..

в такое время о рябине

и о Цветаевой Марине

писали тысячи писак.

я тоже в шерстяных носках

переминаюсь у балкона.

подозреваю – мало понял,

скорее, что не захотел

снимать привычное с петель...

бодяжу крепкое на кухне,

бутылка держится, но рухнет,

застынет около ведра.

будильник слопает с утра

и сон, и кашу головную,

кого люблю, кого ревную...

носки, похоже из верблюда,

ни километра не забуду:

звенящий чай, вторую полку,

от шлёпанцев не много толка.

по радио с конца недели

заговорили о метелях.

топ-топ-топ

октябрь шёл спокойно, даже тихо.

цена у фруктов падала на дно.

последняя кружила комариха,

искала запасной аэродром.

а листья собирались на асфальте,

рассматривали низкое вблизи.

они просили шорохом – подайте,

подайте на обратное такси..

водитель растерялся на извозе,

что музыка сама собой была,

что ветер на ободранной берёзе

закусывал из веток удила.

я выгуливаю ботинки,

скоро будет другой сезон.

помидоры умрут на рынке,

а любовь не умрёт назло.

а любовь не подохнет даже,

если выключить свет в глазах...

ты ресницами дома машешь,

я в ботинках туда-назад.

из-за пройденного квартала

понемногу теплей в груди.

я хочу, чтобы просто знала –

как же хочется походить.

прошло три года, топ-топ-топ.

всего лишь три, но очень много.

у церкви поменялся поп,

уже другой за ради бога.

полтонны вылилось воды

на каждый шаг до магазина.

затёрто временем до дыр

движение к себе и мимо.

но только яблоки растут

из года в год красней и выше.

ты где-то там, я где-то тут,

на дальнем унисоне дышим.

Завтра в восемь или сентиментальный алкоголик

жизнь идёт, как не идёт.

просто старятся суставы.

выпью крепкое взахлёб,

если около поставят.

но стеклянный павильон

не помог ещё ни разу.

столб, фонарь, берёза, клён...

и влюблён ещё... зараза.

столько лет, а всё одно,

только осень – сразу больно.

стелет лужами минор

лужу к луже – треугольник.

утро краски бережёт.

а сейчас гуляй, рванина.

вечер, сумерки, мажор.

светит солнечно витрина.

разукрашен тротуар,

кляксы жёлтые повсюду..

не туда летел, Икар...

эй, товарищ, будешь?

буду.

завтра в восемь будет осень.

ты смотри, не заболей.

время спустится на тросе

у желтеющих аллей.

у мечтающих девчонок

по букетику в руках.

журавли на удалёнках,

а вороны на местах.

жёлто-ярко в зоопарке,

сушит уши серый слон.

ученик бубнит за партой,

а мечтает о другом.

тополиные растяпы –

помесь летних тополей,

всё кончается когда-то

у желтеющих аллей.

тар-тар

меня не будет никогда,

каким я был вчера на шинах...

на зимнем соусе тар-тар

скользила чёрная машина..

смотрелся в зеркало воды

фонарь.

подтаявшая жижа

была всего лишь полбеды –

ну, колесо, ну, воду лижет.

беда была совсем в другом.

она оделась из бутика.

ходила, сука, в дорогом

и продолжала возле тикать.

и становилась на дыбы,

и рвала метры территорий,

но это только полбеды,

чуть позже полностью накроет.

Чушь

в деревне так вороны не орут.

они кричат на городских вокзалах.

недавно ещё гитлеру капут,

теперь другим капута б не мешало.

я на скамейке, чисто для себя,

смотрю на осень – осень еле дышит.

погодный минус дерево помял.

одел теплее взрослых и детишек.

копаюсь в телефоне. телеграм

ни нам, ни вам добра не обещает.

боюсь, что разлетится по домам:

"вам надлежит проехаться с вещами"

_________________

залетела бабочка в маршрутку.

бабочка ты, бабочка моя.

я люблю – в любое время суток,

даже если тёмные края

опустились ниже горизонта,

выше юбки, мимо той черты...

из окна присматриваюсь, вон ты –

бабочкой садишься на цветы.

эта чушь пришла на ум сегодня

и сидит в кармане синих джинс.

кто-то наслаждается в исподнем,

кто-то окончательно прокис.

____________________

нормальный пульс, давление окей.

людей не густо, ходят понемножку.

хотя уже не хочется людей,

не хочется в чужую лазить бошку.

про осень все писали, я курю.

пускаю дым про осень офигенно.

кто послабее катится на юг,

а мне за счастье эти перемены.

похоже завтра сбудется туман

и мир на пару выдохнет затяжку.

как хорошо, что на земле бедлам,

похожий, блин, на жёлтую бумажку.

МЯУ..

до

до ближайшего рассвета

свечка света.

наверху

звёзды лезут между веток,

одеваются в ольху

и по речке огоньками

уплывают на волне.

ты довольна, между нами

небывалое вполне.

на плече чуть-чуть футболки,

на коленях – свет луны.

и растение иголкой

колет с нижней стороны.

в паре шлёпанцы застыли,

рядом – пара каблуков.

в человеческом разливе

состояние клубков

растекается до нитки,

до простого я и ты...

одуванчики, улитки

и кометные хвосты,

и медведица большая,

и стрелец, и скорпион.

и как будто уезжаем..

оставаясь на потом.

после

мы пьём от разных урожаев...

постельно выпрямился лён.

конечно же, я уважаю

и даже несколько влюблён.

но утром будет только утро,

ни капли вечера с утра.

когда одето и обуто –

одна на ле, другой на пра...

натрогавшись до дури точек,

на остановке жду звонка,

но у трамвая свой звоночек,

и я всё думаю, ну как?

ну как всё это перестроить,

лопаткой детской или чем?..

зачем соперничают трое?

и постоянно время Че?

и конец

не хватает белой полосы.

с чёрными порядок, белых мало.

видно чёрно-белые весы

краски разбавляют чем попало.

бабочки летают поперёк

моего невспаханного поля.

как же я тебя не уберёг..

не хватило сахара и соли.

но зато воды полным-полно.

в кружках и на уличном асфальте.

поскулю немного перед сном,

а потом подумаю, что хватит.

Какаду

но больше не хочу, простите, люди,

прости, кирпич обиженный судьбой.

нагреет чай, потом кефир остудит,

осудит уходящий выходной.

через очки смотрю куда попало,

немного затемняю белый свет.

прикрученная яркость повлияла

на связанный с забором силуэт.

я больше не хочу такое слушать,

переходить с пельменей на компот.

не тянет приспосабливаться мужем,

а тот доисторический потоп

всю воду из меня ещё не выжал.

всю парность и непарность не добил

всего делов, что понарошку выжил..

на всё другое не хватило сил.

от километров будет боль.

на пятке – пластырь из аптеки.

я понимаю – не герой,

вселенской требую опеки.

не понимаю только – бинт

зачем расстраивает кожу?

вон, у бутылки пробка – винт,

не нужен штопор или ножик.

переживаю обо всём,

потом не думаю.. всухую.

собака косточку несёт –

опять из мусорки ворует.

и я ворую и краду,

я какаду на тонкой ветке.

на пятку хочется подуть

и одноразовой салфеткой

преграду сделать и вперёд,

хотя какой перёд под вечер?

кукушка то и дело врёт,

годами чтобы обеспечить.

Случай в десятом классе

она недавно ушла от мужа,

а я недавно ушёл из дома.

смотрели оба на небо в луже.

хотели душа, души и комнат.

но это мало, темнеет быстро.

она постарше, а я помладше.

молчим и едем.

спина таксиста.

я так не ехал с другими раньше.

чужие кошки за дверью выли.

повидло ложкой, одеты полу.

на том закончились выходные.

она сказала: "а ну-ка в школу".

в обед вернулись домой и к мужу.

меня ругали, её – не знаю.

теперь я часто смотрю на лужи,

но постоянно одна пустая.

Не за деньги

мы похоже навсегда

не за деньги, не за сиськи.

до конца не передать

и не написать в записке.

и не тронуться башкой

или тронуться напротив?

осень движется пешком,

провожает кошку котик.

тот же самый клён стоит,

но раздетый и несчастный.

до чего печальный вид

у деревьев возле трассы.

проезжающее вжик

шумно делают машины.

пролетающе кружит

наш остаток тополиный.

наше кофе без причин

опускается на сливки.

тоньше всяких капучин

встреча движется.. в обрывке.

просто захотелось ананаса

просто захотелось ананаса,

кислого, как в прошлый новый год.

я читаю новости из НАСА,

телескоп по-прежнему не врёт.

никого на Марсе и Венере.

ни одной занюханной души.

у ромашки верю и не верю,

а меня другое тормошит.

это одиночество навечно?

или, может, свидимся когда?

я же понимаю, что у речки

разная встречается вода.

разные там рыбки и лягушки,

и кувшинка,

и ещё одна.

или вот, ушастая ракушка

небу улыбается со дна.

Нахально

солнце вылезло нахально,

на халат упал рассвет.

утро как бы одеяльно.

а, бывает, как бы нет.

а, бывает, сон компотом

наливается в графин,

бултыхающийся кто-то

перекручивает фильм...

и доярка-кофеварка,

кубик сахара, буль-буль.

на дороге белый маркер,

крутит вправо левый руль.

хорошо и плохо рядом,

до обеда,

а в обед захотелось рюмку яда

и обиды,

и рассвет

показался чем-то дальним

и до чёртиков родным.

несущественный начальник

надвигается на ты..

а не нужно и не надо,

я – прохладное вино.

на бокале след помадный

и пустующее дно.

ну и ну

всё нормально, ну и ну,

речка лижется прохладой.

вот возьму и утону,

если это сильно надо.

наступлю на край земли

или как его там.. берег?

только ты меня не зли,

всё равно уже не верю.

вон смотри – волна волной,

а камыш с камышкой рядом.

вот и я всегда с тобой,

если только это надо?

Между плит

крыжовник вырос за двоих,

и за малину тоже.

сижу в квартире между плит,

поджариваю кожу.

у солнца совести на грамм.

и то, наверно, ночью.

у нас проблема Волг и Кам,

а всё, что есть – короче.

у дома клумба зацвела

и бабочка мелькает.

как хорошо, что ты была

моя в начале мая,

что между майкой и ремнём

от голода просторно.

хочу прохладный водоём

и месяц май повторно.

ТРИ РАЗА ВОТ

первый раз

вот я лечу на самолёте,

не как пилот, как пассажир.

а где-то муха на капоте,

наверно, думает, что мир

немного больше таксопарка

и не страшнее воробьёв.

я полагаю, что не так всё

и продолжаю перелёт.

я независим и спокоен.

коленкам только места хрен.

болтанка обижает Боинг,

перед посадкой левый крен.

и мы на месте, боже правый,

в ладоши хлопает народ.

и сигаретная отрава

в ближайшем закоулке ждёт.

второй раз

вот и синий бутерброд

наверху, на небе то есть,

серым стал, наоборот.

я попал под дождь и моюсь.

зонтики для слабаков

и для девушек с причёской

осень давит с облаков

и работает расчёской.

школьников по жизни жаль.

да пошла бы школа в баню.

время режет без ножа,

чуть попозже перестанет.

и третий

вот "Застава Ильича"..

фильму триста лет на завтрак.

только хочется молчать,

тормошить руками фартук.

и краснеть – неправда всё,

всё неправда, обманули...

милиционер пасёт

из-за столбовой ходули.

ща напишет, что украл

мелафон и сотню сотен...

что же ты, родимый край...

не уходишь с подворотен.

МАХ - МАХ

погода шепчет, бабочка мах-мах.

верхушка пива дуется в бокале.

светило поднимается в трусах.

ему с утра ещё не наливали.

один в кафе – прикол.. один в кафе

не знаю даже – пить или напиться?

и женщины, и попы – галифе,

и никаких из РОВД милиций.

в который раз жалею – не курю.

дыхнуть бы на округу ароматом...

вот я живу на севере, а юг

всегда немного пьяный и помятый.

Завидую фанере

я выхожу и еду, еду, еду.

потом стою и трогаю звонок.

читаю на авто "спасибо деду".

а я кому действительно помог?

собака, дети, с этим всё понятно.

немного не стыкуется с другим.

и если у пятна другие пятна,

то для чего о пятнах говорим?..

всё больше о предательстве и вере,

и о любви болтаем, только дай...

а я всегда завидую фанере –

летит себе, а ниже Нотр-Дам.

а ниже круассанами художник

зелёную закусывает дрянь.

как хорошо, а главное – всё можно,

хоть вечером, хоть в утреннюю рань...

всё, думаю, ну вот приеду к деду,

на кладбище, в тамбовской стороне,

а полицейский скажет только в среду –

нельзя во вторник думать о войне.

Сейчас начнётся

в погодной моде мало понимаю.

сейчас начнётся – листьями крошить.

уже давно никто не обнимает,

а это понижение души.

уже прошло от белого налива

и начало антоновкой дышать.

всё это время лето торопилось,

а кажется что было не спеша.

придёт момент, и лучшее на свете

покрасится под рыжую лису.

я проживаю совершенно в лете

и всякое ненужное несу.

тени в полной темноте

я горел, горели ёлки.

тени выросли в сто раз.

солнце жарило с винтовки,

где Макар телят не пас.

ты закатывала фрукты,

я смотрел другой закат.

непредвиденное "ух ты"

попадало в невпопад.

подавался свет в окошке

для ходящих за окном.

осветительная трёшка

освещала за весь дом.

я сгорел, сгорели ёлки,

тени в полной темноте.

у луны своя винтовка

и патроны, но не те.

засыпаю. две подушки,

одеяло тут и там.

ожидаю, что придушит

наши души до утра.

Ночные яблоки

ночные яблоки и звёзды

ночные тоже, как ещё?

вот скоро будет Хэппи бёздый,

уже под ложечкой печёт.

и ни жены, и ни соседки.

все улетели, я один.

и темнота, и край беседки.

арбузов хочется и дынь.

а лунный свет настолько лунный,

что просто лунный триста раз...

разволновался шестиструнно,

что сам себя от жизни спас.

непроходящая заноза

не спит на пару до пяти...

ночные яблоки и звёзды,

и сливы пробую найти.

От мороза до мороза

от мороза до мороза –

холодильник, всё, что есть.

я по-зимнему разбросан,

лето просится залезть

под рубашку из полоски..

рядом сердце тарахтит.

лето слишком философски

выполняет норматив.

абрикосовая мякоть.

жалко косточку в кусты.

скоро осень,

будут падать

разноцветные листы.

сфабрикованные фрукты...

день условно – магазин.

по коробкам и по пунктам,

несмотря, что на бензин

аллергия у машины –

лучше дизельное дай.

моря бы, но только тину

подарил родимый край.

и забрал свободы сумку

и другого чемодан.

кто бы раньше мог подумать,

что такая ерунда.

Был у врача

был у врача. я буду жить.

когда и с кем – ещё не знаю.

но боже мой, не дай божи,

чтоб в этом деле запятая.

чтоб в этом деле пустота

альтернативного чернила.

ещё не то, ещё не та...

напополам чужие крылья.

через врача на медсестру

смотрю и дёргаю коленкой.

уже понятно – не умру,

читаю правила на стенке.

рецепт читаю о себе

и жду хоть маленькое слово,

а хочется больших побед

и чтобы снова, снова, снова

пекли с повидлом пирожки

и пирожки с другой начинкой,

поступок был бы по-мужски

безоговорочно засчитан.

чтоб пёсик – маленький дружок,

без поводка ходил налево.

и не в какой-нибудь эм жо,

а проважал собачьих девок.

и стал бродячим по любви,

а не тогда, когда прикажут...

такое было,

селяви.

у всех,

у некоторых дважды.

Передо мной цветёт картошка

передо мной цветёт картошка,

как настоящие цветы.

а я хочу салат с горошком

и хлеба чтобы, и воды.

и помолиться старой песней,

найти письмо и не читать.

перевернуть на место крестик,

ну почему я не чета

другим, обыкновенным людям?

на дачу едут Жигули.

ромашка говорит, что будет

немного счастья и любви.

а мне бы много, очень много,

от бога прячу хитрый план.

пока идёт во мне дорога,

я трижды разбиваюсь в хлам.

губам моим чужие губы

уже не кажутся чужи,

когда, согласная на убыль,

ко мне примкнёт чужая

...жизнь.

Полосатое начало

он погиб хвостом на север.

больше незачем дышать.

радиаторный пропеллер

больно шлёпнул по ушам.

даже мыши замолчали

и потопали в подвал.

полосатое начало

я ещё не понимал.

а потом заметил что-то,

что-то яркое внутри.

в этом маленьком животном

было ёлочка гори.

Послевкусие

между Брянском и Смоленском

понимаю, что один.

что машине мало места

от количества машин.

от великих километров

закружился белый свет.

по салону ходит ретро

барбарисовых конфет.

вот же ёлки или палки,

мозгом чувствую спинным -

дальше только виртуалка,

от солярки белый дым...

от Смоленска и до Минска

ехал в правой полосе,

мучил топливную риску

и расстроился совсем.

Необязательный стишок

я не поэтому ушёл.

я не поэтом шёл и ехал.

необязательный стишок

как обязательное эхо

гонял в подъезде тишину

и выворачивал изнанку.

да так, что завтрак отвернул

от каши гречневой и манки...

сорила вишня на траву,

попеременно прокисала.

ждала, что может быть сорву

а может быть не ожидала.

к тому же ваза кверху дном

смотрела в белую салфетку.

мы говорили об одном,

а думали довольно редко.

Взаймы

Воронеж, можешь дать взаймы

но тридцать лет, не триста денег..

водохранилища каймы

никто купюрой не заменит.

и не заметит, как уже

всё стало дальше, но блестяще.

живу себе в Воронеже

какую ночь подряд неспящий.

каким же нужно быть птенцом,

чтоб эту птицу не раскрасить.

иду по памяти цок-цок

и разбавляюсь в белом квасе.

и бью копытом по мосту

и просто так сижу на лавке.

как будто я навечно тут

мяукать буду или гавкать.

Невыносимое вчера

гроза воскликнула: ура.

собака стала пахнуть псиной.

невыносимое вчера

сегодня в общем выносимо.

смотрю, какой большой лопух...

так у слона свисает ухо.

земля притягивает пух,

а иногда бывает пухом.

в ночной дороге ямы вброд

проходят слева и на право.

асфальт – икорный бутерброд

и шины для него – отрава.

отрадно, что заправка вдоль

дороги вывесила краны..

с другой страны родная боль

торчит купюрой из кармана.

Знакомая помада

Уже июнь, а лето – лишь бы лишь бы.

Никак не образуется жара.

Килокалорий на тарелке лишний –

подумав, удаляется под кран.

Хотя ромашки шляются за МКАДом,

и лютиков, и клевера завал...

У клевера знакомая помада,

я, кажется, такую целовал.

И поломал, и бросил осторожно.

Подумаешь, ну бросил, и пускай.

Теперь со мной трава и подорожник,

и всякое такое... из песка.

Но птицы не сдаются и глаголят,

разнообразно щёлкают в кустах.

И всё, что завтра вырастет на поле,

на тех же самых высохнет местах.

с ромашками ромашки

мимо окон в первом этаже

ходят люди, мимо первых окон.

человек сидит настороже,

до конца не понимает, кто он.

с тополя напоминает пух

вату в процедурном кабинете.

радио изматывает слух,

лето спотыкается на лете.

градусы на минимум свели

радость понимания земного.

молится за нас митрополит...

кажется, в начале было слово.

а потом... а хрен его бери! -

зацветут с ромашками ромашки.

жители пускают пузыри,

делятся на наши и не наши.

плохое мимо

ну, ничего, уйдёт плохое мимо,

растянется пружиной из трубы.

и, может, в пионеры снова примут.

придётся только галстук раздобыть.

прожить ещё.. среда, четверг и дальше.

на выходных проспать от сих до сих.

немного напрягает, что не мальчик,

чужое отношение родных..

сейчас обед, считаются пельмени.

компотом стала бывшая вода.

котяра упирается в колени,

а боль такая, что не передать.

газета

газета ранена дождём,

на строчках выпуклые пятна.

газету бросил почтальон

за то, что вымокла квадратно...

за то, что ветер кувыркал

у проходящих женщин юбки,

я в одиночестве журнал

сминал в большую самокрутку.

и ждал погоду и предел,

и запредел из-за киоска.

я ждал и мысленно хотел

квадратно, кругло или плоско,

но только, чтобы кое-что

вокруг меня происходило,

а светофоровый желток

не рыл зелёному могилу...

последний луч ушёл домой.

людей и женщин еле видно.

я слышу сверху: "милый мой,

какой же вечер алфавитный..."

это удивительно

не курю, не пью, не ем ватрушки,

очищаю фантики с конфет.

на столе переплетённый Пушкин,

тоже замечательный

поэт.

комары летают мимо лампы.

лампа прерывает их полёт.

лётчики откидывают лапы,

падают на синий переплёт.

это удивительно, что летом

до утра недолгий перерыв.

в небе прохлаждаются ракеты,

тянутся к поэтам комары.

одному рассветная природа

непонятна,

лучше бы вдвоём.

столько было разного народа,

только недостаточно моё.

от мая к маю

все растёт от мая к маю,

столько рая за присест.

в телефоне вытираю

неприехавших невест.

с крыши капает на плитку,

проливается кап-кап.

у сиреневой накидки

без цветения пока.

но у яблони и сливы

мотыльки который день

опускаются лениво -

балерины ещё те.

иностранные тюльпаны

меньше наших, ну и что?

разноцветные фонтаны

наблюдаю из-за штор.

на победную открытку

слов не пишется пока.

с крыши капает на плитку,

проливается кап-кап.

мало ли

ночью жили без одежды,

захотелось, мало ли.

волны мыли побережье,

чайки мелко плавали.

у неё отец из моря

приходил по пятницам,

мы осваивали дворик,

ждали, что укатится.

и глаза, глаза такие...

девочка-вселенная.

бутерброды, Сочи-Киев,

облака разменные.

остальное не запомнил –

чебуреки душные

и фиалки на балконе,

и такое.. нужно ли.

Сумбурное

иди в меня, иди своим шарфом,

воротником и заячьим бумбоном.

интуитивно вижу – хорошо,

когда двоих напялит капюшоном.

когда обоим станет не до слёз

и не до смеха станется обоим,

но я тебя ещё не перенёс,

и не доехал, что это такое.

и не допонял ни одной из букв,

ни одного сказательного знака.

я понимаю мягкое без рук

и принимаю, что не в этом сахар.

угу

как сыч на ветке делаю угу.

как чучело, оставленное в зиму.

ищу неповторимое в углу,

осваиваю одинокий климат.

не манят телевизор и авто

и кошелёк купюрами не манит.

все мимо проходящее – не то,

всё около стоящее – на грани.

две лыжи тряпкой связаны в одну –

картина привидения балкона.

а я, похоже, двигаюсь ко дну,

тянусь через перила макаронно.

и думаю – кого бы придушить?

прибить кого в броске пятиэтажном...

потом иду на кухню, чтобы жить

и вешать полотенца на растяжке.

синоптики

синоптики тепла не обещают,

стесняются про тёплое сказать.

другими оперируют вещами,

а, между прочим, первая гроза

бабахнула, что кошки подскочили,

промок в минуту местный интерьер.

гроза напоминает соус чили,

терпению всеобщему предел.

весна-весна... приличные же люди,

а пьют с бутылки белую в кустах.

чему их только учат в институте?

за косы что ли девушек таскать?

я это всё по-доброму болтаю.

сейчас бы сам изобразил тату..

приклеился к одной из этих талий,

которые по улице плывут

с коленками, причёсками и в кепках.

хихикают и курят иногда.

как хорошо бывает человеку.

всего-то дождь, обычная вода.

***

... но летом новогодняя гирлянда

довольно странно выглядит в окне.

хотя она по-зимнему нарядна,

а некоторый зимний силуэт

угадываю в освещённых шторах..

большого дома маленький квадрат.

уже светло, но потемнеет скоро

простором зажигания гирлянд

и веером развития событий,

и всякими неловкостями дня.

я мошкой загуляю на софите,

не понимая, что сгораю для..

и с коленками трико

заворчал петух в сарае,

что закрыл его вчера.

кто-то в мире умирает,

не желая умирать.

я даю пшено и воду,

куры ласково ко-ко.

у войны чужая морда

и с коленками трико.

пуля-дура в автомате,

а снаряд вообще козёл.

кто-то ляжет на кровати,

кто-то ляжет в чернозём.

маскирую в телефоне

имя нежное, а сам..

эх вы, кони мои, кони,

полосатая оса.

жить и жить

ты немного, я немного

кошку дёргали за хвост.

город тенью носорога

между нами строил мост.

солнце – липкое светило –

освещало

всё и вся.

крыши – тенью крокодила

объясняли, что нельзя

быть такими неземными,

нужно просто жить и жить.

перешёптывали имя

стоэтажно этажи.

и ходили, и ходили

мимо окон облака –

носороги, крокодилы

продолжали намекать..

что нельзя, но если очень..

и без этого никак?

то попробуйте на почве

семицветик отыскать.

Доброе

меня убьют и расстреляют.

и бросят камень в огород.

смотрю на телевизор.. в кляре...

со всякой всячиной ведро.

переключаю пультом номер –

программы номер..

ни фига

там прихожанин тоже помер,

уставший думать и гадать.

его жена не сможет больше

крутить на счастье бигуди.

потом родная станет Польша,

что даже к бабке не ходи.

что даже водка обмельчает

запить всё это.. как его?

я наливаю в кружку чая,

пугаю кружку кипятком

и сам пугаюсь.. расстреляют,

убьют в подвальном этаже.

очки останутся в футляре,

умрёт машина в гараже.

замрёт на телефоне номер..

любимой номер, не жены,

а люди скажут – этот помер,

зачем вообще они нужны?

Скромно о себе

прошедший мимо.. хрен с тобой,

дави на спинку табурета.

во мне растения толпой

цветут и радуются свету.

моя корона лишь бы как

забор собой короновала.

ночное небо из песка,

а мне его на пляже мало.

вот синий чайник закипел,

но так обидно, что не красный.

во мне космический прицел..

обычный противопоказан.

два по сто

всё проходит, тоси-боси.

Пасха – правда или нет?

полусказочный Иосиф,

удалённый Назарет.

скорлупу в кастрюле красит

ночью луковый настой..

вспоминается тот ясень,

парк практически пустой.

и сирень.

сирени было,

как в орешнике кустов.

ветка солнце заслонила,

захотелось два по сто.

а потом одну на двести....

на двоих одну постель.

я держал тебя невестой,

осторожно, еле-ель.

вот-вот

мой город вышел от зимы.

мой пригород совсем растаял.

я все тарелки перемыл,

по убыванию расставил.

вот-вот растительный рывок

зелёнкой вымажет округу.

я только высохши промок,

к тому же несколько напуган.

меняю нолики на крест.

в один присест съедаю бублик.

витрина выложила кекс,

но он, по-моему, не круглый.

швыряю камни – ассорти,

они навалены у речки.

и лето, где-то впереди,

сидит в засаде огуречной.

подозреваю

не Эрих, не Мария, не Ремарк.

вообще никто, один сижу в постели.

у шкафа – то скелеты, то пиджак,

а я в другое мыслями нацелен.

утрирую, но утром не до слов,

зубная щётка и зубная паста.

сейчас начнётся каждому здоров

и одиноко-шёпотное здравствуй.

подозреваю тех, кого люблю –

совсем немного, горсточка в ладони.

махнуть бы по-купейному на юг,

но, полагаю, северно догонят.

районный рынок

я никому не нужен, никому.

от кетчупа на полотенце рана.

у хлеба пару крошек отниму,

переметнусь на сторону стакана.

районный рынок, мелкий апельсин.

ещё хурма и куча винограда.

я радостный на улице один,

но остальная улица не рада.

машина выезжает со двора,

колёсами разбрасывает кашу.

невольно произносится – дыра.

всё мокрое, потёртое и наше.

кому всё это нужно, ну кому?

фруктовые до неба баррикады.

кусаю иностранную хурму,

но улица по-прежнему не рада.

жуть

вот это да – вокруг такая жуть,

такая муть бесхозного тумана,

что любопытно форточкой зевнуть

и подышать, хотя иду из ванной.

в окне мелькает женщина одна,

как мисс-карниз, как девочка на танцах

через стекло отчётливо видна,

и хочется не спать, а волноваться.

и штурмовать заклеенный балкон,

смотреть ещё, но вовремя заметить,

что я уже трагически не он,

а девочка на параллельном свете.

случается такая чистота

недостаток белого вина –

что оно не красное ни разу.

высохла холодная весна,

на сирень наталкивает ваза.

пятница иакает ослом,

почему-то хочется печали.

дерево похоже на весло,

если это в мартовском начале.

в следующем месяце уже

прилетят измотанные птицы.

в сотый раз на пятом этаже

хочется по-доброму напиться.

позвонить знакомым в телефон,

а ещё особенно – знакомой...

выхожу раздетым на балкон

и кричу: "товарищи на помощь..."

но апрель не девочка на шаре,

только состояние одно.

каждый раз отчаянно мешаю

красное и белое вино.

я чёрный кот, я только чёрный кот.

я рыжий кот, я белый – если надо.

вот интересно – жёлтый не идёт,

а клён бросает листьями Канады,

ну, для чего излишние цвета?

цветы зачем с обёртками и просто?

случается такая чистота,

что никаких спектральных перекрёстков,

собака оторвалась и пошла

с другой собакой, ласковой оторвой.

я проношу сосиску мимо рта,

беру ещё и проношу повторно...

задумчивое эх-х запью водой

из крана или лучше из-под крана.

как хорошо другому и другой,

искать серёжку в области дивана.

как хорошо иметь напополам

мороженое или шоколадку.

куда же ты, тропинка, завела..

что сладкое ни капельки не сладко.

похоже зимнему каюк

кусаю снег, хочу и всё.

смотрю, где чище и пушистей.

лежит на ветках новосёл,

купил квартиру вместо листьев.

в карманах руки.

на замок

застёгнута душа-распашка.

с овцы – зимы срываю клок,

в ладонях происходит каша.

и не курю, и не гоню.

спокойно еду – уезжаю.

похоже зимнему каюк,

особенно февраль изжалил.

обязанностью этих дней –

не телефонные раздумья.

летает слово-воробей

и я сижу на паре стульев.

город Орша

город Орша. еду мимо.

шпалы – лестница вперёд.

зона строгого режима,

население – улёт.

свет – уже вокзальный – может

через шторки просветить.

всё идёт одно и тоже

по железному пути.

чай да чай, курить не можно,

выпить можно.. с рукава.

тётя щупает тревожно

незнакомую кровать.

тридцать лет прошло, как будто

простояло на часах.

ты была тогда обута –

в еле-еле каблуках.

говорили о высоком,

расставались на три дня...

до сих пор бывает, с окон,

Оршу хочется обнять.

сбежавшая невеста

открыл в себе поэта... и закрыл.

поэт во мне – сбежавшая невеста.

два лебедя курлы-курлы-курлы,

а вместо клина лебединый крестик.

на тротуарной плитке снег и лёд,

и шлёпнуться, похоже, будет больно.

лежишь потом и смотришь.. самолёт

и облака, и чей-то подоконник.

прохожий наклоняется – зачем?

за небом наблюдаешь потолочно.

а я ищу присутствие грачей,

которые, наверное, на почте

застряли в поучительном письме,

шуршат себе в посылке с гуталином..

и только не хватает умереть,

повесившись у дома на рябине.

хотя весна

на дне стакана только дно.

вискарь заелся апельсином.

все передачи об одном –

переживайте, но не сильно.

хотя весна, тепло к теплу –

насобирается на лето.

тоскливо хрупкому стеклу,

когда по-киевски котлета.

когда не модно на луну

лететь ракете, модно к людям.

я наблюдаю на войну,

а так надеялся – не будет.

потоп

Гольфстрим сейчас течение не то.

от боли загибается направо.

но в Библии писали, что потоп

имел всепотопляющие нравы.

поэтому пускаю пароход –

по лужам – из обёртки от пломбира.

задумался и предлагаю.. вот,

всего тебе хорошего и мира.

его совсем немного, просто нет.

воды ещё навалом, мира мало.

смотрю на дым, потом смотрю на свет,

от дыма свет уже заколебало.

Не прокатит

деревья крашу белой краской,

немного вымазал траву.

пятьсот кэ мэ южнее, в касках

людей по званиям зовут.

и так всё это мимо кассы,

ломает нервы интернет..

на грушу не хватило краски

и в магазине больше нет.

причём весна. жигуль оттаял,

что был сугробом во дворе.

погода несколько другая,

из точки А летит скворец.

а Точка У в другом квадрате.

зарылась носом и лежит.

я понимаю, не прокатит,

но продолжаю долго жить.

компот в кафешке

умирают выходные.

одиночество достало.

втихаря готовлю вылет

в междулюдие квартала.

запрошу компот в кафешке,

отряхну на плитке зонтик.

предъявлю орлы и решки

и зависну в межкомпотье..

будут пиво и таранку

оприходовать соседи,

ну и ладно, я на танке

или на велосипеде.

даже сладостей не нужно.

просто так, компот в стакане...

это всё моя окружность,

треугольная местами.

необходимость перевода

необходимость перевода.

на воду брошены слова.

я не могу смотреть на воду,

я лучше буду наливать.

когда темно, огонь из окон –

многоэтажный светофор.

ты слишком узкая в широком...

худая с некоторых пор...

спускаюсь блинчиком с кровати.

подушка – та же наркота.

и поднимаю с пола фантик,

и наступаю на кота.

автомобильно завывает

кофемашина, кап да кап.

среда какая-то другая,

в четверг приходится макать.

необходимость перевода,

на воду брошены слова.

а, может быть, такая мода –

по телефону целовать.

скользко

люди побывали на Луне,

скоро будут нежиться на Марсе.

складываю цифры из монет,

выдвигаю продавщице "здрасьте".

в Минске наступило семь утра.

раньше было пять, но очень скользко.

на каштане сбитая кора,

и водитель молится на польском.

летом только вечером сидишь,

а зимой сидишь намного чаще.

ни тебе черешни и ни вишнь,

и машину дёргает на спящем.

необязательное к написанию

я умру один, в опилках.

будет солнце. и апрель.

и бумажка на тропинке

от продукции Нестле,

тоже будет как бы мёртвой,

как бы брошенной уже...

так и вертится отвёрткой

безобразие в душе.

но ещё зима зимует,

фильмы вечером, хоккей.

джинсы бантиком на стуле

видят пользу в ремешке.

тишина сидит под утро,

боже, что за тишина.

даже выговорить трудно:

да пошло оно всё на..

везде июнь

куда ни плюнь – везде июнь.

с утра мерещится, что лето.

спасибо дяде Февралю,

на минус выставил планету..

спасибо, что моё к тебе

твоим ко мне преобладает.

сегодня тёплое надень,

немного голое местами.

холодный месяц – шлёп да шлёп,

поближе к мартовской погоде.

никто послание не шлёт

и перевод не переводит.

и, кажется, совсем не то

молчат изученные лица.

но триста лет назад Ньютон

заставил яблоко свалиться.

у притяжения земли,

как у любви одни законы.

июни любят феврали,

родные люди – незнакомых.

преобладание покоя

февраль.

не сеют и не пашут,

не трутся задом у песка,

а только делаются старше

и тратят деньги на вискарь...

лицо хорошее такое,

что ждёшь хорошего ещё.

преобладание покоя

скрывает красноту у щёк.

срывает капли полотенце

и ранит область живота.

и никуда уже не деться –

живая ты, живая та,

сто раз которую не помнил,

а раз почувствовал во сне...

светила лампочка настольно,

за голое кусался плед.

обед от перехода в ужин

немного морщился

в плечах.

объём задумался у кружек,

размер ютился на вещах.

всё проходило очень мягко,

лицо смотрело на лицо...

два телефона на зарядке

мечтали с нами в унисон.

Наблюдения из гамака

довольно криминально вырос мак.

гамак терзает яблоню за горло.

гоняю от безделия собак,

подыскиваю место для наколок.

ну ладно, ну, допустим, хорошо,

мешок картошки стоит мало денег.

а если это будет не мешок?

а в пятницу случится понедельник?

такое лезет в голову – кошмар.

на летний жар никак не отвечаю.

надеюсь, что луны воздушный шар

немного позже к дереву причалит.

наступит мягко и полусветло,

не так уже обидно за державу.

сосед никак не дружит с головой,

соседка наряжается в пижаму.

селёдка на столе у них и торт,

побегают чуть позже за водицей.

похоже, звёзды делают рекорд

и предлагают заново напиться.

Из-за

горело красным, вечер дох.

светило еле излучалось.

шуршала мышь, трах-тибидох,

окружно затухала алость.

я не любил, я просто здесь

стоял под яблоней и видел

у неба лиственный разрез

и точки звёздочных событий.

и не дышал, и не курил,

так было малообъяснимо.

полмира стало из чернил,

полжизни прокатилось мимо.

на фоне общей тишины

загуглил жук ночное тесто.

у незнакомой новизны

мы с яблоней столбили место.

ронялся лист, читай – слеза.

они в падении похожи

невероятное.. из-за..

морозом двинулось по коже.

полоска за полоской

я чищу снег пластмассовой лопатой.

не холодно и снега ерунда.

собака с будки выставила лапу,

синица осинила провода.

я прохожу, полоска за полоской.

под сапогами хрупает крупа.

шершаво получается, но плоско,

возможно поскользнуться и упасть.

я чищу снег и сам немного чище

от этого, наверно, становлюсь,

а в мире теоретики всё ищут,

где минус начинается, где плюс.

где ноль сидит, похожий на баранку,

а где баранка – вылитая ноль.

жена идёт к машине спозаранку,

раз хочешь проходимости – изволь.

терпеть мои полоски и зигзаги,

мой аппетит и антиаппетит..

когда дочищу то, что было сзади,

подумаю, что будет впереди.

По билету

смотри,

на каждое твоё,

моё заходит по билету.

я не бухаю (за рулём)

и не считаю километры.

не утащу большой мечты,

хватило маленькой мечтёнки.

у невысокой высоты

всё измеряется в котёнках.

смотри, родился новый год,

а старый стряхивает пепел.

повсюду тот же кислород,

любовь похожая зацепит.

везде такое же пшено,

такой же рис на сковородке,

очередное несмешно

пересыпается на фотку.

переключается канал,

за ночь заледенела речка.

я, как положено, не знал,

что всё по-новому.. не вечно.

кислая корова

в бутылке из-под молока,

похоже, кислая корова.

ты хочешь сложное искать,

а я могу простое слово.

как можно более сюда,

как можно более раздето.

тебе положена медаль

за оборону сантиметра.

за перемирие и мир,

когда миряне еле дышат,

за ту особенность квартир

повесить громкое в потише.

за время в кончиках минут,

за капли в изголовье крана...

где люди рюмочно живут,

а разбиваются стаканно..

и получается, что жизнь –

всего лишь точка джи в квадрате.

хоть напиши, хоть нагреши,

хоть пятой ножкой от кровати.

НИ О ЧЁМ

она меня целует в телефоне,

я трогаю подушку и за ней.

ирония агонию догонит.

целуй, конечно, только не жалей.

на циферблате временно и пусто.

по кругу ходят цифры ни о чём.

потухла люстра, загорелась люстра –

ограда между вечером и днём.

хожу конём, держу его за уши.

пытаюсь разговорами остыть.

ну, кто-нибудь, спасите наши души,

спасите наши лапы и хвосты.

я думал, что побуду в искосок.

что ночь пройдёт в неоновый горошек.

но не пошла, и день уйти не смог...

на ужин чищу ножиком картошку.

от кошки на полу смешная тень.

усатая штуковина разлита.

мне кажется я тёмного хотел,

когда звучала светлая молитва.

когда читал газету у ларька.

читал не всё, а только крупным шрифтом.

но солнце перестало припекать

и я поехал ужинать на лифте.

Балконное пятно

вот если стиснуть кожуру

на пальцах – капли аромата,

так апельсинное умру

не кисло выразится матом.

мороз морозит лишь бы как,

похоже ноль, немного ниже.

цветы на комнатных цветах,

а на балконе я и лыжи.

зима как будто не зима,

труба и курит, и не курит.

не получается поймать

фигуру в облачной фигуре.

сплошная манка за окном.

овсянка, гречка, суп с горохом.

и я – балконное пятно,

ещё живу, пока не сдохло.

Без наклейки

щетинил пятки первый блин,

не получалось ни копейки.

лежал с наклейкой мандарин,

а два другие без наклейки.

и я ложился на живот,

и думал, блин, какое время..

пружиной выпрямился год,

что, кажется, куда прямее.

на сковородке теплота,

стреляет масло по запястьям.

смотрю на родину – не та,

но все равно кричится – здравствуй.

Паломник

читал на ощупь – не было очков.

на ужин только местные буль-бульки.

лежали предложения ничком –

и ножики, и коржики, и булки.

бабульки ели ложками супы.

а я не ел – я пил в уме компоты.

иконы наблюдали с высоты

и, кажется, расспрашивали: "кто ты?"

от этого я пятился на свет,

искал в кармане спички, сигареты,

затем, уже без всяких сигарет,

с того же верха слышалось: "ну где ты?"

хотелось алкоголя и домой.

в автобусе задумался о вечном,

но вечное не ехало со мной,

мелькало, правда, фурами по встречной.

в ботинках

сквер – понятие лесное

скверно – хуже, хуже нет.

у пивного водопоя

бывший околобрюнет

с бывшей околоблондинкой

делят общую скамью.

я стою один в ботинках

и, наверное, люблю

мармеладную конфету,

в чайной чашке вермишель.

а ещё начало лета,

солнце, севшее на мель.

одиночество в итоге

одиночества люблю

и слова когда о боге

собираются на юг.

В пакете

моя страница выпала с листа.

медалькой отцепилась и упала.

моя столица хочет перестать

пушистой быть,

а хочет из металла.

поделена, такой себе, рекой,

но утки есть и девочки из камня.

посередине Ленин молодой

погибшей мухой плавает в стакане.

наёмный дядя в форме у метро

и двадцать два без формы на подмоге,

и мусорка – железное ведро

футбольно попадается под ноги.

моя страница кляксами молчит,

не хочет умирать в библиотеке.

никак не помещается в худлит,

мяукает бутылками в пакете.

Бабочка в плафоне

на неё похожа Си Си Кетч.

на неё похоже всё, что классно.

это если без кровати лечь –

потолок всегда немного разный.

бабочка в плафоне до весны,

а потом нарвётся на уборку.

высоко, но хочется помыть

и помыться мылом или хлоркой.

на приборах лунная тоска.

радио гуляет по машине.

продолжаю волнами искать

музыку, похожую на имя.

Из бывших

по старинке Ленин, Пушкин

рядом топчутся на полке.

у неёлочной игрушки

никогда не будет ёлки.

чуть пониже, между фото,

тени блоков и цветаев.

не хватает кислорода

так – никто не проверяет.

поросёночной копилкой

закрывается Тургенев.

в забытье, равновелико

пропадает из-за денег.

начитавшись поединков,

юнкеров и всяких мэри,

развлекаюсь по старинке –

на балконе офицерю.

не хрусталь

да ничего, я выстрелю потом,

на все патроны не гуляю сразу.

присаживаюсь мысленно за стол,

осматриваю хлебницу и вазу.

безрозовая ваза не хрусталь –

стекло, наверно, синее на синем.

а помнишь одинокую медаль

и водки не хватило в магазине.

у самолёта выпрошенный спирт

на кухне разбавляли из-под крана...

а в космосе прогуливался Мир

и не было усталости ни грамма.

потом настало.. это.. как сказать,

что не люблю оружие на взводе?

никто не отвечает за базар

и правды на базаре не находит.

Всякое не то

хрупнет снег, сто граммов хряпнут,

забываю, кто есть кто.

наблюдаю в сердце пятна

или всякое не то.

пар из чайника щекочет

керамический узор.

телефон молчит и почта -

никому не повезло.

роль собаки в человеке

заигралась и растёт.

друг ушёл в двадцатом веке,

а другой пришёл не тот.

у акации за домом

меньше запаха весной.

повторяется синхронно,

что ж такое, боже мой.

налево снег

налево снег, направо снег –

деревья крикнули, что хватит.

дорожки чистили в четверг,

а в понедельник от кровати

устали и пошли в сельпо,

за чем-нибудь, потратить деньги.

дорогой думали про то,

что приключилось в междуденье.

купили водки и зефир.

с бутылки мило моросило.

ты выговаривала р-р-р..,

как будто из последней силы..

во вторник ехали к себе,

к себе – у каждого отдельно.

и вспоминали этот день,

точнее белый понедельник.

после магазина

вечер. после магазина

рвётся фирменный пакет.

осторожно, страусино

наступаю в чей-то след.

снег валился меньше часа,

но собрался до колен.

улыбаюсь белой массе,

получился снова день..

покупатели запоем

чистят стекла у машин.

вот бывает же такое –

хорошо на свете жить.

одноклассница у входа

пьёт общественный портвейн.

рядом пьёт того же рода

алкоголик – царь зверей.

тут зима, большое дело,

новый год не за горой..

одноклассницу задело –

вон смотрите, бывший.. мой.

элка

остин", элка, всё о'кей.

охраняет горло свитер.

сдача – несколько рублей..

раньше были бы разлиты.

на границе двух миров

третий мир имеет силу.

ни людей, ни комаров..

тень заборная – годзилла.

не заводится авто,

ерунда, живётся еле.

запускается не то,

что люблю на самом деле.

коржик выпросил орех,

пахнет кофе из картона.

я люблю и тех, и тех...

не люблю дорогу к дому.

я не спал, лежал и думал,

только думалось едва.

напрягала майка "пума"

и разложенный диван.

и потушенная люстра

продолжала слать фотон,

даже выброшенный мусор

вспоминал родимый дом..

я не спал, но спать хотелось.

тикал тик со стороны.

ночь разменивала мелочь,

предлагала волком выть

на луну, луна в отключке,

только облако в окне.

я рассчитывал на случай,

думал Моськой о слоне.

шлёп-шлёп

пахнет мёд в открытой банке,

чай в пакетике – шлёп-шлёп.

проверяю спозаранку

на приличность кошелёк.

издевается зеркальность

отражением в окне.

просыпаюсь капитально...

на войне как на войне.

наступая, утро ранит

мой невыспавшийся сон.

фары - ёжики в тумане –

едут в лужу – медальон.

переходят группой люди,

топчут зебру каблуком.

пешеходов кто-то будит,

провожает из окон.

а меня никто не любит,

только если гороскоп.

мёд завидует простуде,

чай в пакетике – шлёп-шлёп.

полковнику не позвонил никто.

торчит в окне заснеженный шиповник.

мой старый друг – такой же дед пихто,

уже добился звания покойник.

всё утекло, калитка без петель

приставлена к забору и скучает.

шинель висит, а может не шинель,

пакетик просто, вынутый из чая.

неосторожно звякнула медаль.

но жаль калитку – грустно у забора.

в конце концов обычная печаль,

не поместилось звание в которой.

Нерассказанный рассказ

упало дерево и всё.

машина стала не машиной.

я думал, может, пронесёт –

завалится берёза мимо.

иду пешком, нормально так.

пока, разбитая жестянка.

снежинки шлёпаются в такт,

телепортируются в манку.

общественно шипит вокзал,

у всех имеются билеты.

я ехал.. или уезжал?

как будто деревом задетый

будет снег на землю падать

или что-нибудь ещё.

я хочу оставить память

под некупленным плащом.

под оставленной машиной

кот и кошка – два комка.

вот и кончилась малина

и тарелка молока.

холодает не на шутку,

шарф и шапка в самый раз.

нераскрытым парашютом

нерассказанный рассказ

приземлился на бумагу

абсолютно без чернил,

потому что я дворнягой

говоря не говорил.

у всех случается война

и не случается победа.

недавно стало не до сна

и разогретого обеда.

запрыгал мячик во дворе,

когда его пинали дети.

я телефоном воздух грел

на засыпающей планете.

из точки А до точки Б -

в метро и шагом пешехода.

под проводами на столбе

передвигались к цели оба.

снималось женское пальто.

я понимал, что это значит.

темнело к вечеру, потом..

через дорогу прыгал мячик.

летели брызги от колёс,

росли небесные надои...

на мусорке бывалый пёс

не отвлекался на пустое.

Астрономическое

её не видно, нужен телескоп.

у той звезды планеты и планеты.

когда на пляже тыкаешь носком –

одни бычки и ни одной монеты.

когда очки от солнца и капут,

не отыскать нормального прибора.

на жёлтой пачке чешется верблюд.

а я звезду потрогаю не скоро.

на дне бутылки вижу перелом,

у света зайчик, спектр или как там.

годами ожидаю НЛО,

всё остальное движется по факту

Стихи для детей

не дома встреченное утро.

цветы везде, не нужно рвать.

помятая от ласки куртка

и... босиковая трава.

и воздух, спрятанный от лёгких

вчера, сегодня тут как тут.

мы длинно делаем с коротких,

неразделяемых минут.

совсем не холодно, напротив,

тепло идёт со всех сторон.

на небосводном повороте

засуетился горизонт.

смеётся солнце над пшеницей,

рисуя красный полукруг,

две человеческие птицы

дают друг друга и берут.

схожу на нет, налево в арку.

подарком лавка в тишине.

и, что существенно для парка,

никто не тащится на ней.

немного птиц, немного веток

и я один, схожу на нет..

на неизвестном километре

живёт любимый человек.

на пролетающем кленовом

заметны карта и маршрут,

но как же дышится хреново,

что человек живёт не тут.

на пятом этаже

трусы висят и трусят на балконе.

уже темно и холодно уже.

и, как назло, никто не телефонит,

хотя я тут – на пятом этаже.

на телевизор ляжет вместе с пылью

без новостей моргающий портрет.

привычное бывает опостылит,

что между нами – просто надоест.

прищепке позавидую с верёвки.

перила, в забалконье быстрый шаг.

я всё ищу тебя на пятой кнопке,

но ты не загораешься никак.

Земляника

ходил по кладбищу, немного примерялся.

читал фамилии и просто так читал.

держал в руке невыпитый пивасик,

а в голове оставшийся безнал.

ходил себе, смотрел на землянику.

но не сорвал, пускай другим растёт.

я обратил внимание, что тихо

и время

то идёт, то не идёт.

ну и пускай, чем медленней, тем дольше.

ходи себе и помни, и живи.

ты все равно вот этих всех догонишь,

устроишься напротив земляник.

На пороге

..потом пришла и сдохла на пороге.

я целый день закапывал в саду

любовь.. она протягивает ноги,

когда её пытаешься надуть.

..на перекур. банальное – да ладно.

для селфи надвигается штатив.

горячий мурр и даже мурр прохладный

за уши полагается схватить.

а дальше ничего, нормально дальше.

погодные явления идут.

ни почтальон, ни телефон-обманщик

не знают, что закопано в саду.

Варианты развития событий

1 в

я уже давно не вижу

белый свет на белом свете.

мне жена звонила трижды,

я ни разу не ответил.

я не ел сегодня каши,

просто так пошёл из дома.

ничего, что дождь и кашель,,,

и отсутствие знакомых.

ничего, такое дело..

в ничеве живут и курят,

только страшно надоело

одиночество... в натуре.

2 в

буду спать и буду длиться.

буду греться сам себе.

невнимание девицы

провоцирует побег.

оба-на, носки и паспорт,

и зарядка в телефон...

чёртова зубная паста,

чёртовый одеколон..

на крыльце, как крылечке

стало мило и тепло.

спите, чёртовы овечки,

я несу одеколон.

Под крышкой

я дышу, и майка дышит.

крестик дышит в темноте.

огурцы живут под крышкой

трёхлитрово между тем.

электричество в порядке.

(белый свет под вечер стих).

полужёлто-полуярко...

и, похоже, у других

тоже крошатся

батоны,

суп неделями стоит

без надежды,

что у дома

упадёт метеорит.

разуваются соседи,

чистят зубы перед сном.

никуда уже не едет

мой отцепленный вагон...

я смотрю за шторы, в небо,

ничего там не летит.

в коридоре жмутся кеды,

в паре ждут метеорит.

дактилоскопия

джинсовые складки на коленях,

дактилоскопия налицо.

у кармана не хватает денег.

двести не хватает и пятьсот.

сердцу недостаточно ударов,

для часов недостаёт камней,

у вороны исчезают кары,

краска отвалилась на стене.

близится всеобщая нехватка.

плавится на счастье пармезан.

маленькая джинсовая складка

может на большое указать.

мило плавится сырок

мило плавится сырок.

СВЧ – источник жара.

я во сне пасу коров,

ни одна не убежала.

я намазываю хлеб,

продолжаю спать одетый.

я одетый человек,

но невыспавшийся где-то.

не хватило темноты

или снятого поспешно.

где же ты, другая ты,

просыпаешься нездешно?

------------------------------------------

смотрю на сливочное масло:

обёртка,

надписи.

процент.

где масло мысленно согласно

с уничтожением в конце.

и чай пакетиком надулся,

чаинки в прошлое ушли,

а бутербродный кукурузник

в диетной тряске… нужно ли?

красиво

красиво..,

как же мне красиво,

всего-то двести пятьдесят.

из-за вечернего налива

красивым делается взгляд.

похоже, я нормальный парень,

на двух ботинках по шнурку.

красиво, что на тротуаре

нашёлся лиственный лоскут

и лужа, и стекло витрины,

и женщина в большом авто.

авто пускай проедет мимо,

а с женщиной допью вино…

через квартал библиотека,

где умно жители сидят.

я двести раз хотел заехать,

но выпил двести пятьдесят.

фигня какая-то

голова достигла кепки,

заслужила козырёк.

воробьи сидят на ветке,

смотрят сверху между ног.

голова во сне лежала

на подушке из курей.

лопоуховая жалость

села мысленно на мель

двортерьер боялся палки,

кошка мерила забор.

бесполезную лежалку

ждал нешапочный разбор.

помидор краснел от счастья.

огурец ещё ни-ни...

оба резались на части,

улетали воробьи...

Из психушки

кукушка выдала ку-ку.

немного – пару раз, но страшно,

что, может, больше не смогу -

ни выспаться, ни быть уставшим.

а во дворе ещё трава,

ни снега, ни другой заразы.

зима по-своему права,

но если медленно, не сразу.

на груше не осталось груш.

такое дело – непогода.

ещё бы несколько ку-кушь,

ну, не красиво же – два года.

муравьи идут по дому,

заблудились или как?

проверяют, сколько комнат,

окружают виноград.

я беру из ванны веник

и проделываю.. вжик.

дуйте лучше в муравейник,

продолжайте мирно жить.

я, напротив, жить не стану,

не хочу шестых палат...

только веник, только ванна

и зелёный виноград.

залетели две пчелы.

не боюсь, но уважаю.

помню, что ещё малым

заревел, как на пожаре.

телевизору каюк,

хорошо, что прилетели.

хоть какой-то будет звук,

в тишине живу неделю.

извините, мёда нет,

только вишня в шоколаде...

приземлились на столе,

даже хочется погладить.

мяу...

скорость

только я ничего не помню,

ноги помню, а руки нет.

у подъезда шипел шиповник,

не хотел запускать в подъезд.

жигули и москвич стояли.

и каштан на траве стоял.

я рубашку отца напялил,

сомневался, что, может, мал

для такой вот как ты конфетки -

с ПТУ, не со всяких школ.

не сказать, что я был не крепкий,

но шиповник тебе не шёл.

мы смотрели на разные звёзды,

или я на других смотрел.

я дышал, ты дышала возле,

измеряла в себе предел.

P.S.

скорость моя большая.

сто километров в час.

девочка, я мешаю?

только не делай рааааз…

и побежали фильмы,

мультики про пин-код...

падаю тополино

сто километров в год.

речку топчу резиной,

выше колен никак.

небо не будет синим…

мучают облака.

жалко, забылась дома

денежка на вино...

старой одной знакомой

нужен теперь венок.

непереносимость

и везде, где только не понюхай.

люди жгут – то листья, то себя.

между стёкол выражает муха

непереносимость октября.

и везде столичные маршрутки

тащатся от этой суеты.

частный дом дымится самокруткой,

не желает, видимо, остыть.

но придётся.

свет пойдёт на убыль,

а затем часами побежит.

шар земной, поэтому и круглый,

что не понимает чертежи..

что прямая – только лишь прямая.

лево, право и наоборот.

замерзает и не замерзает,

шарится по кругу целый год.

оливье

меня все бросили, горошек

лежит в салате оливье.

в отсутствии весны и кошек

цветок тоскует на окне.

я не тоскую, слишком просто

бренчать, стучать… пошло оно.

у кактуса повсюду остро,

по сути класса эконом.

и горизонт уже конечен,

прикончил вечер горизонт.

жена берёт меня за

плечи,

а заодно берёт на понт.

и дольше жизни заскучает

горох в салате оливье...

цветок, попавшийся случайно

под руку – кактус на окне.

нет, я не очень грозный лев,

я даже утром пил боржоми.

на лев, на прав, и нараспев,

приврав неточность в аксиоме.

хвостатой шваброй мусор прочь

и в ночь, и градусы, и мягко.

но больно, что обязан мочь

холеной кисточкой и тряпкой.

не сладкий кофе был, не сладкий сильно,

хотя бросался сахарный песок.

в висок стрелял заряженный мобильный.

я делал прыг, а нужно было скок.

живое примостилось на пороге.

и смотрит – ухожу, не ухожу.

перемешались лапы. туфли, ноги,

футзал, фудкорт, солярий и ушу.

соседские подтыривая сливы,

читаю по привычке... сохрани.

всё кислое достаточно правдиво,

со сладким получается... ни-ни.

цифровое

а)

шла температура; тридцать семь,

тридцать восемь, даже тридцать девять.

думала, что кончится совсем,

не придётся градусами мерить.

но влетел отважный аспирин,

медленно запился минералкой.

это ничего, что я один.

мне тебя, температуру, жалко.

б)

на часах пятнадцать ноль одна,

запятналось время на минуту.

я хочу действительность узнать –

чем она действительно надута.

чем у вишни косточка ценна?

если этой косточкой стреляться.

на часах пятнадцать ноль одна,

на минуту больше, чем пятнадцать.

в)

когда уходит первое домой,

второе удивляется компотом…

я говорю – растительное, ой,

или другое выражаю что-то.

когда тебя не слышит телефон,

а горькое кусается за воздух...

со всех несуществующих сторон

одно и тоже: поздно, поздно, поздно.

Я не знаю, как это назвать

мимо творческого роста,

мимо всякой лабуды,

возле света из киоска

хорошо слоняться бы.

длиться трещиной по фаре,

но не сильно, а чуть-чуть.

обратиться к винной таре,

мягко уровень качнуть.

пароходом тротуарным

двигать шагом или вплавь.

магазинные товары,

магазин, себе оставь.

а базарные напротив –

заходи по одному...

я несчастный пароходик

и, наверное, тону.

молоко лежит в пакете

хоть поешьте, хоть попейте,

не растёт к зиме трава.

молоко лежит в пакете,

сверху щемится лаваш.

снизу только снег и камни.

лужа крякнула вчера.

захотелось в ресторане

всё на свете переврать.

помню луг валерианы.

та, что в баночках потом.

я не трезвый и не пьяный,

я вообще не знаю кто.

лето двинулась мозгами.

осень двинула под дых.

интересно, снег и камень...

день подёргался и стих.

не офицерик на параде

природе хочется остыть.

снимаются остатки яблок.

куда бы смыться до весны –

в кустах задумается зяблик.

на когтевидных облаках

висят, похоже, кучевые...

уже сухого молока

с утра подбрасывает иней.

вдохнёшь по полной, и кхе-кхе.

морозно, нужно аккуратней.

когда идёшь гулять к реке,

не офицерик на параде.

на выброс брошена листва.

и та, и та и даже эта.

и вместо милого ква-ква

глухонемые километры.

звезда висит

Жизель Кармен.

та-та, та-та, та-та

два имени, одно из них названье.

"ну, погоди" стекает в "три кота".

я не стекаю, просто на диване.

Жизель Кармен.

та-та, та-та, та-та.

в карманах ни копейки, только руки.

переключить – два пальца об асфальт,

но хоть бы рубль, доллар или рупий.

у бедности свинячий пятачок.

а я ничо, я чайник жгу конфоркой.

потом, когда из носика стечёт,

то как бы наливается комфортно.

звезда висит, но падает и чертит

в другой мечте неровную черту.

попробую коленями на гречке

примерить наказание за ту.

попробую бессонными глазами

через подушку трогать потолок...

я двойка,

я проваленный экзамен.

не получил, не вытянул, не смог.

я лечу, летать не запрещают,

даже если это с этажа,

только тётя с лавочки кричально

спутает падеж у падежа.

только мальчик выронит морожко

и за маму спрячется бегом.

я бываю мальчиком немножко,

а ещё бываю стариком.

а ещё слоняются удавы

и удоды в разуме моём.

отличаю левое от право

только ударением на ё.

потерялось

Дед Мазай и зайцы утонули.

плыли, плыли, а потом... привет.

я сижу и думаю на стуле.

кто же выбивает табурет?

почему цианистого яда

подливают каплю втихаря.

если я измазанный помадой,

то другому мазаться нельзя?

не умираю, а живу.

хожу на цыпочках в пивную.

луна, родимая, ау.

возьми придурошность земную.

хоть на минуту перестань

лететь со скоростью ракеты...

я чищу свежую тарань,

карась стесняется одетый...

я вот так вот смотрю и думаю.

а потом – просто так смотрю.

всё лежит небольшими суммами.

в Э, Ю, Я, посредине Ю.

всё лежит алфавитно бережно,

препроводится в тридцать три.

словари умирают в пролежнях.

нечитаемые словари.

Миллион

август был два месяца назад,

а сейчас другое время года.

скоро будут окна замерзать,

и погода станет непогодой.

и законсервируется клён,

проклиная жёлтое на красном.

разными валютами миллион ((сбой ритма, лишний слог (и в валютах разных - ?

падает на детскую коляску

и на лавку, и на верх машин,

ветром собирается по группам.

каждая по-своему дрожит,

дожидаясь огненного утра.

кажется, ещё почти вчера

по ручью карабкался кораблик..

осень не меняет номера.

каждый раз одни и те же грабли.

Между делом

вот подумал – между делом

след Есенина простыл,

Полозкова располнела.

я какого чёрта был?

для чего носил погоны,

и цепочку, и браслет?

пионером дул на горне...

пионеров больше нет.

перечитана страница,

две страницы – это лист.

колесо имеет спицы,

не имея верх и низ.

время выбило из толка,

рвётся дырочка ремня.

человечество в наколках,

но какого чёрта я?

ЯРКО БЫЛО

ярко было, а теперь не ярко.

птицами закрасился закат.

жёлтый маркер задержался в парке...

у деревьев сыплется фасад.

а во мне промокшее сегодня

вертится без юбочки в очках.

хорошо, когда живёшь в исподнем

и на всё одетое начхать.

разломаю булочку на полдник,

только нечем булочку запить.

август опускается по сходням,

облака затеяли пи-пи.

лето накрывает медным тазом,

но не сразу, краешек пока.

я ещё люблю тебя, заразу,

и похож на эти облака.

и, похоже, это будет длинно...

тянется из трубочки коктейль.

ты – моя жена… из пластилина.

ни во что стеклянное не верь...

жарко было, а теперь не жарко.

скоро будут джинсы и капрон.

там, вверху, наверное, доярка

с лавки опрокинула ведро.

Два халата

йодом яблоко дышало,

щурил губы ананас.

мы рассматривали жалость,

снизошедшую для нас.

на скамейке два халата,

медицинский и такой.

тени шастали усато,

улыбались под ногой.

ты чертила на асфальте

лакированным носком.

я боялся, что не хватит

счастья в ком-нибудь другом.

листья падали отвесно,

не хотели больше жить.

мы смотрели бессловесно

на чужие виражи.

небо вымазало в пятна

свой, исконно-голубой.

на скамейке два халата –

медицинский и такой.

Не каждому

…по жёлтому скучаю сентябрю,

особенно когда один – скучаю.

разводит полусладкое и брют

на пузырьки, кипящие в начале.

три женщины любили и жена,

и тишина, и книга в середине.

любовь, она не каждому нужна.

потрогает, почешется и кинет.

топорщится и машет рукавом

для теплоты накинутая куртка.

давно не соревнуюсь – кто кого.

не пропадаю пропадом на сутки.

Пока-пока-пока

у лета сбор, пока-пока-пока,

а хочется пока без одеяла.

уже к восьми торопится закат,

у горизонта линия помялась.

уже к пяти не терпится уйти,

понаступать ступенчато сандалей,

но почему-то именно к пяти

автобусит, троллейбусит, трамвает.

ещё тепла, ещё хочу тепла

и многого ещё, промежду прочим.

погода, не спросясь, уволокла

минуты безодёжные у ночи.

нагрянет пополнение невест.

по осени они уходят... к чёрту,

и не хватает, то машиномест,

то тишины единственной и мёртвой.

всё одно

август, кактус – всё одно,

окончание колюче.

у окна смотрю в окно,

чемодан держу за ручку.

очень скоро зажелтит

и закапает на кепку,

приласкают фонари

одиночество у веток.

пароходом уплывёт

то, что было и не очень.

август, кактус, бутерброд.

не придумаешь нарочно.

жара такая

жара такая, солнцепёк.

в арбузе – розовая вата.

а где-то холодно и лёд,

и снег кидается лопатой.

жара такая, небо – синь.

ни потемнения, ни тучи…

на юге зреет апельсин.

у нас по-яблочному скучно.

у нас минута на двоих,

большая редкость –

всё едино.

из глубины поднялся стих,

но оказался опрокинут.

Большой медведицы не видно

большой медведицы не видно,

закрылось небо на обед.

случилось неметеоритно,

неколоритно что ли мне.

довольны облачной завесе

дожделюбивые зонты...

так хочется немного весить,

а предлагается остыть.

потом луна протянет вожжи

и в сотый раз одно и тож...

засомневаюсь – чем похожи

медведица и звёздный ковш?

не Копенгаген

не Копенгаген я, не Копенгаген.

ни разу не шевелится ответ.

по улицам шатается Дворнягин,

а я пока – в квартире силуэт.

на свежеподметённом тротуаре

не видно ни отметин, ни следов.

дождём переработанная в карри

пыльца от умирающих цветов.

моё непонимание заснуло,

закрасилось простым карандашом.

такое есть у сломанного стула,

когда не понимается – за что.

старый фильм

старый фильм кусает больно,

обжигает крапива.

ужин выглядит прикольно –

не с кем бить в колокола.

я один.

кусаю губы.

чай не чай, вода водой.

перекладываю убыль

с одного угла в другой.

по балкону ходят птицы,

ниже клумба и цветы.

выбираю – застрелиться

или прыгнуть с высоты.

или шариком надутым

прошвырнуться втихаря.

пролетая мимо уток,

поздороваться: кря-кря.

я один.

ребёнок школьный.

все повыросли, а тут…

старый фильм кусает больно,

видно, всё ещё расту.

недосвет

уже темно, заснули васильки,

мелки метеоритные рисуют,

лягушек пробивает на хи-хи.

всеобщее витает Аллилуйя.

пчела перерабатывает мёд.

на самолёт смотрел бы и смотрел бы,

но улетает к чёрту самолёт

за ёлки и расхристанные вербы.

кузнечики шевелятся в траве,

наверное, вечерняя зарядка.

немного напрягает недосвет,

и шлёпанцы нервируют за пятки.

раскинутая майка не возьмёт

всего того, что шлёпнется на майку.

пчела перерабатывает мёд,

а темнота закручивает гайки.

для бумаги

* * *

я пишу тебе так, для бумаги,

для чернил и конвертного клея.

выпивает из лужи дворняга,

я по пьяни так тоже умею.

я слова подбираю по цвету.

я не помню о правилах речи.

не хочу колесом драндулета

нашу клумбу с цветами калечить.

наше вместе стеклянно до хруста,

обаятельно звоном и треском.

не всегда получается устно,

а чернилами точно не к месту.

* * *

у тебя два месяца.

у меня – два дня.

за неделю вместится

семь таких, как я.

выключен – не выключен

письменный звонок.

переход на личное

и наоборот.

не точи об ножики

чёрный карандаш.

заблудились ёжики,

потерялся наш.

* * *

девочка, любименькая, буся.

город поделился пополам.

я бежал, надеялся и... трусил,

пальцами выкручивал карман.

дожелтелся лютик до предела,

до слепой куриной слепоты.

я хочу дотрагиваться телом

или чтоб дотрагивалась ты,

или правоты неоспоримой,

только не проводят провода.

крутишься, мечтаешь быть любимым,

а в углу зевает правота.

* * *

я бежал лошадкой пони,

ты стояла лишь бы как.

я тебя другой запомнил,

без перчаток на руках.

а теперь зимой одета –

видно, холодно зимой.

хорошо всегда бы лето

и всегда бы выходной.

только зимние надежды

не всегда идут к лицу...

воротник, в далёком прежде,

был племянником песцу.

У ларька союзпечати

чебурек лежал в пакете,

пирожок уже... того.

за поддачей двигал третий,

шёл практически бегом.

у ларька союзпечати

(или как его сейчас)

на бумагу деньги тратил

женский профиль и анфас.

объявление смотрело

из газеты на журнал.

я крутил педали вело,

понемногу наблюдал.

выковыривала память

тот, забытый было, раз…

разукрашенный слезами

женский профиль и анфас.

Я НЕ ЕМ

я не ем, я только вешу.

только вешу и смотрю.

издевается нездешний

исчезающий июнь.

позади война и немцы.

и царапины от пуль.

запускаю в наши сенцы

выползающий июль.

игнорирую ватрушку,

просто вешу на весах.

одуванчики-хлопушки

растеряли паруса.

или это парашюты,

или молодость – чирик.

в незнакомые маршруты

отправляется парик.

всё шевелится от ветра

и от ветра улетит.

где-то в считанных моментах

ноет птичка: "ти-ти-ти".

Обломок

радуга неполная. обломок.

только лило, а уже не льёт.

подчиняясь радиоприёму,

облака таранит самолёт.

я надеюсь, птицы отличают

самолёт от старшего птенца.

радуга, неполная в начале,

не имеет лучшего конца.

подрастёт крыжовник или киви,

помидоры спустятся в подвал.

лучшее приходится на ливень –

только он по полной наливал.

Два рубля

два рубля лежали рядом,

не последние рубли.

неожиданно помяты

стали мысли о любви.

на тарелках было мокро,

вилки жили на ножах.

я, наслушавшийся рока,

между вилками зажат.

разжигается разлука,

страшно быть наедине

с уменьшающимся звуком

и картиной на стене...

но... вчерашние сосиски

положились римской пять...

близко это или низко,

если не разогревать?

Всё условно

всё пройдёт, и даже пятки

прошвырнутся до угла.

дворик лужами запятнан.

боже, как же ты могла?

от асфальта пахнет пылью,

мокрой пылью, может, зря,

что бывает чернокрыльно

или как у воробья.

под окно садятся тени,

не стесняются окна.

у кассирши много денег,

только бедная она.

всё условно. безусловно

свой продолжится мирок.

мирно вырастет шиповник...

боже, как же я не смог.

Улыбаюсь и курю

улыбаюсь и курю.

огонёк у папиросы.

поезда стучат на юг.

я курю для дыма просто.

проводницу занесло.

ходуном трясёт плацкарту.

эта женщина с веслом

перепутывает карты.

две бутылки на столе

зазвенели от восторга.

отражение в окне

получается потрогать.

утром в тамбуре – бабах,

убиваются вагоны.

в виноводочных парах

люди, кони и перроны.

Тушёнка

коса скосила всю траву.

трава, пораненная скопом.

я не смеюсь и не реву.

мне просто неудобно топать.

теперь кузнечиков уют

нарушен низостью растений.

у одуванчиков салют

пройдёт без клевера и тени.

затем коровы оторвут

от стога сенную тушёнку...

степенно двигается круг,

а я дышу ему вдогонку.

ВОТ КАК

все, что я могу – могу немного.

позвонить, а завтра – ни звонка.

а потом подумаю, и оба,

в смысле – двоё кажемся ЗК.

на дорожку падают окурки.

мимо наступательно пройду.

слушай, получается, мы урки,

по гламурке едем в Колыму.

в страшном сне потерянная водка

не найдётся градусом добра.

я сижу и рассуждаю – вот как,

вот как поступают фраера.

я виноват, когда не виноват.

особенно, когда совсем невинный.

торшерка загорается в сто ватт,

а я пылаю в двести с половиной.

я глажу кошку или глажу рысь?

боюсь потрогать кисточку на ухе.

ну, не кусайся, кошка, не дерись.

непроходимо вечером на кухне.

на пластиковой вешалке в углу

висят мои пришпоренные вещи.

я не хочу и больше не могу

искать происхождение у трещин.

я не спал, я жил в себе

всё ночное время суток.

дрался с ёкэлэмэнэ

от желания мяукать.

холодильник посещал,

колбасу тянул за хвостик.

полагая, что сейчас

на пружины брошу кости...

но не брошу, никогда

я своих бросать не стану.

помню радуга-дуга

появилась из фонтана.

следом вылетел фазан

и охотник – тот, что знает...

я искал то пап, то мам,

междуструние в гитаре.

утро стало в пять утра

чем-то вроде аспирина.

это был ночной таран,

только медленный и длинный.

Пыль в стакане

я стою, носок, подошва, пятка.

пятница попятилась в подъезд.

сверху нависают небесата.

хорошо.

никто меня не ест.

гастроном, разбитый на отделы,

отделяет нужное от не.

соловей вчера осоловело

соловьихе клялся в тишине.

там где клялся, там же и расклялся.

две столичных в сумку и цветы.

ухожу движениями вальса

разводить сведённые мосты.

хотелось воскресенья и побед.

обед ещё тянулся, тили-тили.

такой себе не праздничный обед,

и потому по новой накатили.

арбуз напополам разбился сам.

весам на небе трудно равновесить.

махнула гравитации коса

и он упал на этом самом месте.

мы сладкое пытались уберечь,

разгромленное с пола поднимали.

бывает, разлетается картечь,

присмотришься, а это трали-вали…

отрицательный заряд

в отрицание затянет.

тридцать третий раз подряд

проверяю пыль в стакане.

не хватает коньяка,

кальвадоса, даже кваса.

опускается рука.

эх, вы, девочки на кассе.

видит бог, я видел свет,

полусвет и полумесяц.

если водки больше нет,

значит, кто-то меня крестит.

До фонаря

всю дорогу промолчали,

ни коленки, ни локтя.

размышляли о начале

постепенно, нарастяг.

только снега было много

на деревьях и кустах.

эта чёртова дорога

не хотела перестать.

не хотела прекратиться,

перестроится в обрыв.

перекрёстками креститься

необученные мы.

что ни дерево, то веник,

но стоит наоборот.

мы отличны от растений,

как багажник и капот.

всю дорогу только прямо,

фарам всё до фонаря.

захотелось то ли ямы,

то ли жезла и гвоздя.

Со стороны

вселенная устроена на раз.

я в этом разе многое умею.

каким-то чёртом бросилась на глаз

галактика, приклеенная клеем.

но если посмотреть со стороны,

то я могу заплакать от обиды.

не понимая той величины,

проковыляю бобиком побитым.

всё ясно, что не ясно ничего.

Эйнштейн, наверно, крутится в коробке.

вот, кажется, что длинно, ого-го.

а коротко, когда прямой наводкой.

Майский выходной

только не бросай меня на память,

ни монеткой, ни большой деньгой.

облака по небу тараканят,

барабанит майский выходной.

ночью ожидаются морозы.

маленькие, около ноля.

ящиками летнего привоза

грузит одуванчики земля.

я и ты занятная порода,

просто невстречающийся вид.

замирает летняя природа,

под апрельской ложечкой болит.

Про школьника

я был живым, я был живым солдатом

и до войны не думал про войну.

я не лохматил первую зарплату

и не склонял любимую ко сну.

я воевал, как школьник после школы.

на автомате дёргал автомат.

зараза… несговорчивый осколок

не дал увидеть мира и наград.

я был живым, я был живым когда-то,

держал в кармане место для письма.

уже два года не хватало брата,

когда меня заметила война.

когда убило разом, вместе с другом.

без приглашенья шлёпнулся снаряд.

я думал, старшеклассником побуду...

не повезло, последний раз подряд.

цветной узор

не говорите много, а налейте.

моим стаканам не хватает сил.

я, кажется, её случайно встретил.

а после – не случайно полюбил.

за столиком дешёвой забегайки

ломаю из себя цветной узор.

то пробки попадаются, то гайки,

то гавкает на публику Трезор

на старый клён, но может быть, не старый,

он просто здесь значительно растёт.

смотрю один, а рядом стеклотара...

уже вторая – явный перелёт.

но не пойду ни к дому, ни к соседке,

ни на работу завтра не пойду.

горят на мне рубашечные клетки

и тянут на кленовую войну.

Мирный мир

облака качают пар,

облакачивают грозы.

выше гроз погиб Икар

и галактики мимозят.

ниже – мантия земли.

между ними – я на лавке.

жду намеченный полив

от желания погавкать.

птица марки воробей

раскудахталась у лужи.

всё сильнее и сильней

ты замужняя у мужа.

всё нормально, мирный мир.

без войны скучают пули.

через форточки квартир

на людей прохлада рулит.

мультфильм

всё обычно, как всегда,

лето выпрыгнет из моря.

я – солёная вода,

но хочу других историй.

по дороге виль, да виль

мимо девушек и женщин.

обалдел автомобиль

от асфальтовых затрещин.

а потом на сеновал,

поведение без стопов.

я не очень генерал.

не обкатывал Европу.

настроение – улёт,

на залёт пихают почки.

выделяется капот

мерседесовским значочком.

продолжается мультфильм.

вижу – куст сидит торчащий.

тормози, автомобиль,

у сиреневого счастья.

розовое мыло

петух орёт, как оглашенный,

синица смотрит и сидит.

страдают руки на коленях

и солнце рыжее горит.

а вот луна – другое дело,

луна отсвечивает свет...

у света значимость заела,

то загорается, то нет.

с разбега утро наступило

на край ночного дежавю...

какое розовое мыло,

как мило я тебя люблю.

растёт растительность по пояс,

на ветках тоже ого-го.

я никогда не успокоюсь

от вкуса света твоего.

моя твоя не понимает

гроза убила телевизор –

прямоугольник на стене.

весна наделала сюрпризов,

а впереди ещё весней.

в изнеможении журнально

смотрю знакомые слова.

как просто… или гениально

напополам бумагу рвать.

как тихо, как же это тихо.

читать, а после – не читать.

я убиваю комариху,

хотя могу не убивать.

собака в будку залезает

от ожидания дождя,

моя твоя не понимает,

твоя не слушает моя.

В очках

сигарета пахнет мятой.

алкоголь – не алкоголь.

удивительное рядом,

до-ре-ми-фа-соля… боль.

напрягается подъёмник,

лифт моргает этажом.

нелюбовный треугольник

поднимает тяжело.

я ищу ночную кошку

в тёмной комнате, в очках.

удивляю босоножки

равнодушием в углах.

на стене висят обои,

двадцать лет уже висят...

насыпаю ложку соли

прямо в сахар-рафинад.

На пасху

на Пасху говорить "привет" нельзя.

на Пасху говорится по-другому.

мои ненастоящие друзья

к душевному стремятся угомону.

смотрю на чёрных служащих небес.

наверное, я всё же непослушник.

но батюшка вытаскивает крест,

ломает специальную ватрушку.

монашки затянули вчетвером

по случаю написанную песню.

и лица под стеклянным потолком

повисли на взаимном интересе.

немного покрестился и пошёл.

светлее стали тёмные иконы.

на сердце равномерно, хорошо.

работают на практике каноны.

Улица

улица. прохожие. тепло.

расцветают яблони и груши.

расцветают, видимо, назло,

лишь бы равновесие нарушить.

пчёлы то летают, то сидят.

мёда не хватает полосатым.

крутится летающий отряд.

те ещё, наверное, ребята.

медленно раскачиваю стул.

провожу наметившийся саммит.

я боюсь крапиву и осу,

а пчела посредственно кусает.

Авиадиспетчер

грачи летают и кричат,

притихли местные вороны.

я в ожидании грачат

дежурю на аэродроме.

трава имеет полный ход,

подходит клеверная стая.

немного балуется крот,

о глубине напоминает.

у речки около трясин

цепляют аисты лягушек.

держаться нету больше сил –

не разговаривать, не слушать.

я в ожидании себя

играю в "помню и не помню",

смущает маленький пустяк –

дежурю на аэродроме.

перламутровые суши

лучше бы всё было лучше,

хоть сегодня, хоть потом.

перламутровые суши,

макароны кувырком.

макароны и сосульки

одинаковой длины.

я живу один на стуле,

виноватый без вины.

это вам не девяносто –

шестьдесят на шестьдесят,

тут расстёгнуто и босо

за компанию едят.

железный рубль

она меня как будто терпит

без газа или тормозов,

когда я, невозможно терпкий,

изобретаю колесо.

она меня как будто любит,

но понемногу – без любви.

я для неё железный рубль

или бутылка на троих.

она меня… а может это

и не она, и не меня,

а, может, это мало света

и негде вечером занять.

земельная окружность

пусть не всегда, когда нам нужно,

но – происходят чудеса.

дрожит земельная окружность

и даже, собственно, я сам.

пусть не всегда такси привозит

туда, где любят просто так.

в приличной алкогольной дозе

остаться дома бы, но как.

пусть не кричит блатные песни

на иностранном молодёжь.

страна живёт на этом месте,

ты – на другом – кого-то ждёшь.

Стрекоза из-за границы

на сосне висит кора.

из коры плывёт кораблик.

дальше – чёрная дыра,

возвращаемость – навряд ли.

не приехала ещё

стрекоза из-за границы.

на прогулке не печёт

узколицых бледнолицых.

испаряется зима,

огорчается простуда.

производят карнавал

кровеносные сосуды.

я решительно дождусь

солнца в тысячу каратов..

лето сунется на плюс

и засунется обратно.

Дворняжка

переживай, крути ладони.

смотри на воздух или сквозь.

твоё желание утонет,

что в переводе не сбылось.

переживай, кури в затяжку,

перебивай от листьев шум.

бежит по улице дворняжка.

приходит первая на ум.

в кармане мелочи – на рубль

и зажигалка, и очки.

идёт сознание на убыль,

уже кончается почти.

от остановки еду прямо,

потом обратно и ещё.

сплошные почты и ням-нямы,

и знак дорожный – кирпичом.

Пончик

сердце выкаблучивает ёк.

заодно растёт температура.

я стою с журналом Огонёк,

в трубочке держу литературу.

от бумаги пахнет новизной,

буквами, глаголами и точкой.

сердце выкаблучивает ой,

ты его расстреливаешь точно.

из бутылки сладкое течёт.

дырка завораживает пончик.

это восклицательный значок

наше предложение закончил.

ВЫКЛ

телевизор чёрный, если выкл.

и цветной, когда нажмёшь на кнопку.

день ещё по-зимнему привык

быть непозволительно коротким.

но весна шагает в сапогах,

каблуки разматывают скорость.

неопределённость на губах.

сыпется, определённо, морось.

стрелки недостаточно нужны,

цифрами рисуются минуты.

происходит кнопочный нажим,

всё преображается как будто.

зеленее доллара трава.

воробьи летают на пределе.

выпью и не буду запивать

рюмку виноводочных изделий.

Комсомольцы

на плече висела сумка,

в ней бутылка и батон,

и конфета кара-кумка

отложилась на потом.

люди двигали локтями,

лес ни капли не пугал.

две фигуры на поляне

созидали сеновал.

майский жук отвесно падал,

уши слышали удар.

ты стояла как награда,

не такая, как всегда.

комары летали сбоку,

с той и с этой стороны.

церемония в бинокль

наблюдаема с луны.

разноцветными путями

сверху вытянулся свет...

это инопланетяне

комсомольский шлют привет.

Переход

наступает переход

от морозного к не очень.

ждёт отмашки огород,

витаминами заточен.

скоро с юга полетят

птицы ровными строями.

утки выведут утят,

лопухи родятся в яме.

комарами зажужжит

тёплый вечер возле дома.

снова хочется пожить

с потерявшейся знакомой.

на скамейке не присесть.

пацаны тасуют карты.

утром шлёпанцы в росе.

удаляемся от марта.

Пауза

в это время время не ходило,

медленно лежало в стороне.

не дышал будильник-тикатило,

умерла победа на войне.

не пылилась лаковая мебель,

не свистела чайником плита.

произвольно восклицалось – мне бы

по-другому время коротать.

разное по-разному приходит,

сядет и не хочет уходить.

хорошо – безаварийно, вроде,

но неразличимо впереди.

Ай-на-нэ

кактус ждёт цветов и славы,

я лицом лежу к стене.

вся неделя, как шалава –

непонятно, что надеть.

замечательность народа

не в походке от бедра.

в рупор радиопогода

говорит – уже пора

бросить зимние обноски,

захлебнуться ай-на-нэ

и по-детски трёхколёсно

разукраситься в х/б.

а любовь? любовь в апреле

много лучше, чем зимой.

от метели до капели

пробирается со мной.

Овчарка

каждый день одна и та же кепка.

та же куртка щурится в плечах.

тарахтит балконная прищепка,

видно разбирается в вещах.

на столбе печатные бумажки

привлекают утренний анфас.

выдыхаю горькую затяжку

прямо в столбовой иконостас.

каждый день в кофейном автомате

щёлкает и воет механизм.

люди кувыркаются в кровати

не поймёшь, где мистеры, где мисс..

бегает без памяти овчарка,

уши превращаются в прицел.

мне теперь ни холодно ни жарко.

думаю, не этого хотел.

О вечном

Пришвина и Тютчева не нужно –

не хочу спокойствия вершин.

даже не проскакивает Пушкин,

даже Айвазовский без картин.

Машу и Медведя уважаю –

больно замечательный сюжет.

огород прочёсывает заяц,

ищет приключения на ж.

я смотрю и думаю о вечном:

хорошо медведице в лесу –

сядет на завалинке крылечно,

прежде чем проследовать ко сну.

МИМО

если ты необходима,

если я необходим –

для чего случилось мимо,

сколько будет этих мим?

для чего болею утром?

сон притягивает боль.

соль, похожую на пудру,

на глаза кидаю что ль?

подоконнику награда –

два искусанных локтя.

перепрыгивай и падай,

ночь бессонную спустя.

Неспроста

на мне, наверно, не было полос

и пятен тоже не было от супа,

но бешено хотелось через мост

перебежать и новое нащупать.

простое, очевидно, неспроста

на ум приходит скоростью отрыва,

где ты неполосатого кота

полюбишь за отсутствие нашивок.

затем крадутся лапы поперёк

дырявого от жадности асфальта...

журналами мерещится ларёк,

надежда по-газетному примята.

это время

покурить бы сигарет.

зря я бросил это время.

помню, в дымной полосе

ели ложками варенье

в мутном облаке зашла

под одежду без одежды

в шлёпках женщина-аншлаг.

на каникулах и между

зажигалкой поджигал

кончик импортного вкуса

школьник – маленький нахал,

математика и русский.

разбавляли лётный спирт,

папе пофиг – не заметит.

открывался пьяный мир

поцелуями при свете.

Вечер после смерти

я умер тихо и тепло,

священник выпустил на волю.

приобретённое вино

пришедшим выделило крови.

за зиму выросший петух

кричит соседскому про женщин.

окурок солнечный потух,

горстями собирает вещи.

звучит коровистое му,

деревня спит, а я подавно.

теперь придётся одному

достаться крошкой из кармана

теперь придётся навсегда

забыть сухое и покрепче.

собака булькает гав-гав,

скворец прицелился в скворечник.

АЛОЭ

ни капельки сегодня не до сна.

с окна считаю ветки на берёзе:

зима, весна, весна, зима, весна.

играют с окончанием мороза.

растительность не думает о том,

что можно восхитительно цветами

преобразить дорогу в гастроном.

и даже переулок между нами.

спасают положение сосна

и дома зарубежное алоэ.

зима, весна, весна, зима, весна.

не оставляют родину в покое.

Довольно жалко апельсин

довольно жалко апельсин.

он был один, второй не вырос.

я говорил ему – виси,

оранжевей на ветке, цитрус.

смотри на солнце и луну,

на звёзды тоже, если надо.

но, в небе можно утонуть.

не переплыть без лимонада.

все числа едут в миллион.

равно удилами повисло.

лежит на скатерти лимон,

а мне не сладко и не кисло.

я по бумаге не вожу

ни ручкой, ни другим продуктом.

спасти хотя бы кожуру

так и не съеденного фрукта.

незнакомое знакомо

это космос между нами -

удаление планет.

телефон не барабанит,

барабанить смысла нет.

солнце держится за небо

из последних жарких сил.

перекрёстки топчут зебры,

где я тоже проходил.

незнакомое знакомо

стало чувство без тебя.

этот мир парализован,

а в другой уже нельзя.

хочешь мне покрасить три рубля?

в пять рублей покрасить или в десять.

если эту сумму разбавлять,

из недели происходит месяц.

на таблетке линия судьбы,

пополам ломается таблетка.

где бы запивачки раздобыть,

чтобы независимой расцветки?

где бы опуститься дотемна

или даже рухнуть до рассвета?

где же ты, родная сторона

для несовместимого портрета?

III

я худею, я болею.

вытворяю номера.

в лампах комнатного зверя

превышаю номинал.

чуть дышу...

в кофейном фарше

незаметно перемен.

звёзды, видимо, постарше,

но живут ещё себе.

прошлогодние газеты

пишут всё наоборот.

я кричу в себя: "ну, где ты?".

отвечает, но не тот.

Сама бросайся

сама бросайся, я не брошу,

не буду волеизъявлять.

смотри – на скользкую подошву

не опирается земля.

смотри в очки оконной рамы –

зима, как прошлая зима.

от перемены мест местами

места не стоит занимать,

запоминать застёжку слева,

шнурок на правой стороне...

вот если бы кусочек неба

напополам – тебе и мне.

Твоё тепло

покапали, а вечером замёрзли,

проделали под крышей борозду.

морозом перехваченные слёзы

развесились на медленном ходу.

засахарилось снежное варенье.

зима подешевела до ноля.

выходит из холодной снеготени

приталенная таяньем земля.

колёса перемалывают жижу,

но, несмотря на общий беспредел,

я чувствую, я бедствую, и вижу

твоё тепло, которого хотел.

Хруст

столб похож на пешехода.

на собаку – низкий куст.

в соответствии с погодой

снег выдавливает хруст.

замечаю в небе звёзды.

звёзды делают звездят.

люди следуют на отдых.

телефонами звенят.

фонари от скуки светят,

электричества не жаль.

жигули лежат в кювете,

не успели на педаль.

алкоголики на стрёме,

магазины сторожат.

развеваются пелёнки

со второго этажа.

прижимаю зимний вечер

вплоть до зимнего утра.

телевизором подсвечен

неразложенный диван.

Чуть-чуть

не хочу об этом думать

и не думать не хочу.

отрицательная сумма

положительна чуть-чуть..

на столе остались капли.

слева вилка, справа нож.

наступательно на грабли

из тумана вышел ёж.

для него необратима

помесь воздуха с водой...

я толкаю двери мимо,

между миром и войной.

Листик

я пропал, расклеился, прокис.

на душе царапины и пятна.

миссис переделается в мисс,

а душа не склеится обратно.

на столе остался не у дел

листик замороженной петрушки.

видно, недостаточно хотел

по тарелке двигаться с подружкой.

видно, что не видно ничего.

разговор буксует в разговоре,

где непостижимо глубоко

листику тарелочное море

Два носка

в окне летают облака

и солнце мутное чердачит.

на батарее два носка –

ещё передвигаюсь, значит.

перехожу на вертикаль,

немного кружится планета.

январь преследует февраль,

потом весна догонит лето.

потом... не хочется о том.

в соседний дом смотрю глазами.

стоит себе соседний дом

и там стоят в оконной раме.

похоже, что похоже всё,

одежда нитками похожа.

меня от нежности трясёт,

от нашей схожести тревожит.

Между яблонь и осин

а любовь проходит мимо,

между яблонь и осин.

изменяющийся климат

повседневно моросит.

так подумаешь, да ладно,

проходила – проходи,

не хватило водопада,

гидростанции в груди.

просыпаешься и крутишь,

пересматриваешь фильм.

продвигаешься, по сути,

между яблонь и осин.

Варежка

на дороге не было машин.

гололёда не было и снега.

никого, ни капли, ни души.

не тащились лошадь и телега.

ледоколом стелется такси.

лужи разрываются от хруста.

пробую плохое укусить,

не пустить ни письменно, ни устно.

перелез на волю и назад.

кислое увидел в мандарине.

каждый год по-своему, но гад,

високосен или неповинен.

варежкой потерянной вишу

рядом с одинокими ключами.

получилось взросло малышу,

непонятно по кому скучаю.

В небе полная луна

в небе полная луна,

ты, напротив, стройная.

и приходится ломать

из себя достойного.

мягко движется авто,

жёстко бьёмся внутренне.

боже, девочка, ты кто?

новогодний утренник?

в небе полная луна

полной дурой светится,

опускаемся до дна

до худого месяца,

тривиальное нельзя,

гармонально липкое.

едем, куртками скользя,

дышим эвкалиптово.

по привычке

жить не очень хочется, но буду

по привычке резать колбасу.

свет не пробивается оттуда,

если в самом деле отнесут.

вилкой пробегаю по салату,

никуда не движется салат.

оловянным хочется солдатом,

потому что вышел из солдат.

лампочкой включается неделя,

прошлое не гаснет, а горит.

заходили в чёрно-белый телек

Алла Пугачёва и Дин Рид.

жить не очень хочется, но надо

бантиком завязывать шнурки.

со щеки стирается помада,

непобритой с вечера щеки.

Сиренево

прошёл весь час, секунды и минуты,

пройти прошёл, но, кажется, застрял.

дыхание небесное раздуто,

переобута в зимнее земля.

прошёл весь день – сиренево и босо,

обед ушёл и ужин натощак.

дыхание происходило носом,

а голова варила лишь бы как.

торшер зажёгся, как бы через силу,

название страшенное тор-шер.

вода смывает импортное мыло,

но не хватает мыльных полумер.

прошла вся ночь, горячие напитки

проталкивают кашу из овса.

я начинаю двигаться улиткой,

сиренево встречаться и бросать.

Улыбка крокодила

камазом переехало дорогу –

не ногу, не собаку, не кота.

передние колёса понемногу,

а задние на полную, когда

я уходил не лесом и не полем,

не тротуаром, вымытым дождём,

но несмотря на бездорожье понял,

что непонятно, как ещё вдвоём.

зима не холодила, не ходила,

не сыпала на шапку серебро.

у дерева улыбка крокодила,

которая напоминает про

те времена, когда ещё дорогу

не возбуждал застенчивый камаз,

когда ещё казалось слишком много

пространства под ботинками у нас.

Девять вечера

то в девять вечера светло,

то в девять вечера не видно.

четыре ножки держат стол,

но тень от ножек дефицитна.

лосниться воздух перестал,

на небе облачные пятна.

наверно, есть ещё места,

где в море опускают пятки.

приподнимая воротник

дразню ушами дождь и ветер.

короче двигаются дни –

я с огорчением заметил.

на градуснике

полночи понемногу умирал,

снимал футболку, целился в подушку.

ютился на экране сериал.

перемешалось душно с малодушно.

на градуснике жарилась жара,

допрыгала до верха и упёрлась.

я про себя то помнил, то не знал,

то измерял давление, то скорость,

то влажность, то количество минут,

то высоту пропущенного слова.

с кровати перекинулся на стул,

пытался там закончиться по новой.

по рёбрам батареи ударял –

арктической в сравнении со мною.

затих километровый сериал,

повторно закрутиться не готовый.

Необязательное

три ноль три и сбоку бантик.

крыша, воздух, облака.

я лунатик на кровати,

что напротив потолка.

за бока хватает простынь,

разворачивает сон.

от меня до неба мостик

через форточный проём.

а потом уйдёт из крана

ливнем тёплая вода.

получается, что рано

остываю иногда.

нагревательным напором

смою бритвенный прибор.

крикнул ворон nevermore.

не справляется напор.

на бампере прилипли три листа;

от ясеня, берёзы и осины.

невидимого Южного креста

не встретишь в потребительской корзине.

флакон с духами Красная Москва

я наблюдаю в пригороде Минска.

не получилось женщину позвать,

далёкое не делится на близко.

не понимаю женские слова,

поступки и другие выкрутасы.

перед глазами Красная Москва,

но для чего название – не ясно…

наступила темнота в коленях,

для молитвы сумерки в ногах.

за жену расстроился Каренин,

тянет ожидание на страх.

в африке заёрзали жирафы,

размотался хобот у слона.

зависают галстуки у шкафа

в комнате, положенной для сна.

ползают в австралии коалы.

сумками гордятся кенгуру.

я накрыт пуховым одеялом

и не обязательно умру.

и не обязательно зарежу

чёрный хлеб разделочным ножом.

интересно, что бывает между

первой и последующих жён.

Что день-деньской, что ночь-ночная

оставлю место для ошибки

на печке, в сумке, на столе,

но телефонная прошивка

не лечит старую болезнь.

но разговорное начало

не станет действием в конце,

но расстояние достало

падением и ростом цен.

что день-деньской, что ночь-ночная

не переходят на нули.

нули меня не округляют,

не обнуляемы они.

оставлю место на тарелке

для пьяной вишни и конфет...

в окно просовывает грелку

неожидаемый рассвет.

Случилось всё

случилось всё. не будет половин.

вино сухое, мокрое в бокале.

на дереве укрылся витамин,

где повисают люди... в идеале

случился день, похожий на вчера,

перенесённый с вечера на завтра.

приходится для жизни воровать

бумажные талончики на транспорт.

приходится под пачку заглянуть,

к давно уже не нужным сигаретам.

смущает никотиновая муть.

но позволяет двигаться раздетым

Нечитаемое

от существа до существа

я всё равно ищу другого.

лягушка вымучила ква,

глухое му несёт корова.

хотят растения наверх,

бардачит мурр на коридоре.

я уважаю тех и тех

на перекрёстке территорий.

я не желаю никому

ни зла, ни радости небесной.

но только ква и только му

прилично слышатся из кресла.

бабочки летают в животе

или нарисованы на блюдце.

хочется не плакать, а реветь.

бабочки для чая подаются.

чайником болтаешь от бедра,

треугольно вытянулась пицца.

то ли показалось, но – одна

бабочка на блюдце веселится.

сколько тут накрашенных помад

запивали водку лимонадом.

шепчет пузырьками лимонад

про одну любимую помаду.

III

без пунктуации Ассоль

влюбилась в красные полотна.

цветёт акацией фасоль,

я не цвету бесповоротно.

очками душится полдня,

за ними сохнет одуванчик.

не надо, девочка, ля-ля,

я сам – значительно – обманщик.

когда у яблони парик

своим падением поранит,

что упадёт, то не сгорит,

не прекратится быть цветами

кис-кис

такая вот ликёрная пора,

то горькая, то сладкая, то …мама.

то не хватило бабьего тепла,

то перекрыли воду у фонтана.

у школы закурили пацаны,

родители полезли к валидолу.

мне хочется от осени завыть

и поменять реальное на школу.

на два часа пораньше темнота

приходит прогуляться возле дома.

текущее не может перестать

и тянется от сложного к простому.

разведчиком засобирался лист.

падение, как следствие погоды.

я обращаюсь к летнему кис-кис,

но отвечают с мусоропровода.

Выключатель

ночное небо, красота.

другая жизнь на звёздном чате.

мы соизволили устать,

стучит зубами выключатель.

идёт дурацкое кино,

стоит перед глазами завтра,

где я разительно иной,

необозначенный на картах.

лежат на полке тет-а-тет

от ожидания обёртки.

я удивляю старый плед,

что – окончательно – не мёртвый.

магистраль

у Пушкина читал, не прочитал.

у Рубенса подсматривал, но где там.

полученный по случаю фингал,

не прибавляет ультрафиолета.

на целый день прогулка – три часа.

разматывают время километры.

я телефон словами расчесал,

я всю тебя прощупывал, но где там.

рентгеновскому снимку не чета

твоё передвижение фигурой.

я думаю, всё чаще – на черта?

уж лучше бы передвигалась дурой.

уж лучше родилась бы через год.

зачем тебя подкидывает леший?

пихнула бы ногами через борт

на каблуках шагала располневшей,

а так – непроходимая печаль

соседствует с печалью магистральной.

проходит мимо встречи магистраль

и тянется в окно моей неспальни.

Подушки просят пуха

ещё бы сна, подушки просят пуха.

на шторе развлекается оса,

не просыпаясь, двигаюсь на кухню

чего-нибудь для кофе покусать.

во мне прохлада режется арбузом,

выпихивает косточки ножом.

мне кажется, что Робинзоном Крузо

я в пятницу до боли поражён.

капустой раздеваются привычки,

твои привычки, мягкие для рук.

будильник недосказанностью тычет

и на второй забрасывает круг.

Вторая жизнь

вторая жизнь фонариком не светит,

не обещает вырасти хвостом.

не дёргает коленкой в оперетте,

не радуется парой хромосом.

моя любовь в твоей любви по пояс,

перебирает пальцами в носках.

я полюблю тебя и успокоюсь

и ремешком повисну на часах.

двумя руками держишься за шею,

всё остальное будет про запас.

мы оба перемазанные клеем,

а люди улыбаются за нас.

теперь под нами музыка играет,

теперь над нами музыка молчит.

я протяну мечтательно... какая…

и потеряю голову почти.

Карамель

ты мне, пожалуйста, скажи,

когда другой мужчина станет

читать "над пропастью во ржи",

искать горячую на кране.

крутить в приёмнике басы,

а на часах ловить моменты...

ах эти круглые часы

и треугольные фрагменты.

ты мне, пожалуйста, не верь,

не разукрашивай картинку –

мне тоже эта карамель

язык царапает кислинкой.

Щелчок

я по ушам ловлю щелчок,

такая вот перестановка.

ползёт божественный жучок,

в народе – божия коровка.

ползущей лёгкости в обрез.

перевожу глаза на тучи.

тревожу вилкой майонез

и понимаю, что заглючил.

бутылка тянется в стакан,

соседний стул толкает пятка...

потом троллейбус-таракан

у дома выбросит остатки.

Метеорит зелёный

из лета выделился зной,

стучит обман передней лапой.

жена искусственной слезой

грозит по-мокрому накапать.

в асфальте чёрная роса

имеет виды на колёса.

не нужно ближнего бросать,

хотя – я никого не бросил.

разбежка между "я" и "ты" –

пробежка утром мимо клёна,

и если лютики – цветы,

то клён – метеорит зелёный.

и если выжатый лимон

похож на внутреннее слово,

то я давно, со всех сторон,

живу оторванной подковой.

Брысь

работа, любовь, работа.

на отпуск надежда – брысь.

питательность бутерброда

в колбасную бросит высь.

в автобусе места мало,

наклонно в метро спущусь.

застенчивость измотала,

но дальше мотает пусть.

считаю секунды, то есть

часами иду ко дну.

быстрее пришёл бы поезд,

хотя бы на пять минут.

Космическая смесь

кого-то не хватает здесь,

мне будет пустотой колоться

почти космическая смесь –

смотреть на звёзды из колодца.

почти подзорная труба,

но с перевёрнутого края.

сейчас бы яблоко сорвать

второе, первое кусая.

сейчас бы тронуться умом,

остановиться паровозом...

очередная за углом

от розы колется заноза.

два джинсовых пятна

по крайней мере, выпили до дна,

конфетой закусили на природе.

на лавочке два джинсовых пятна,

одетые по непоследней моде.

два дядечки болтали ни о чём,

но думали о чём-то сокровенном –

про галстук пионерский и значок,

Наташкины порезанные вены.

по крайней мере, встретились уже,

ладонями похлопали по спинам.

полкласса прибывает в мираже,

а в тираже вторая половина.

На бабочку смотрю

на бабочку смотрю и не пойму,

зачем же столько лёгкости и пыли.

мы пили две бутылки, не одну.

на брудершафт сознательно не пили.

по воздуху царапала сирень,

где птицы неопознанной системы

фигурами летали набекрень.

происходили в жизни перемены.

совместно тянем мутного кота,

сознание впадает в несознанку.

я по глазам угадываю – да

и трогаю у кофточки изнанку.

Сантименты

уже слова не делятся на пары,

не падают от радости в траву.

я не ищу у сладости навара –

я лучше одуванчиков нарву.

потрогаю в кармане документы,

попробую второе и компот.

на сантименты лезут сантименты,

не зная брода двигаются вброд.

я никогда не пил из самовара,

не дул в огонь из неба сапогом.

когда слова не делятся на пары,

не думается больше ни о ком.

Вкуснятина

а день сегодня суше и честнее,

от мокрости вчерашней ни следа.

отсутствие дождя, конечно, греет,

но в счастье переходит не всегда.

на вишне и на сливе созревает

вкуснятина, невкусная ещё.

малина хорохорится кустами,

на будущее делает расчёт.

шеренгами зелёного парада

трава преобразуется в настил.

мне нравится, что есть у винограда

желание по-всякому расти.

мне нравится, что скоро у клубники

появится и вкус, и аромат.

цветной халат, закрученный на стыке,

подумает, а нужен ли халат.

Над проводами

никто особо не мечтал,

не пролетал над проводами.

огонь вылизывал мангал

и мясо жарилось кусками.

но только жирная тоска,

ножом не тронутая сбоку,

искала целого куска

и тишины от караоке,

и пустоты от коньяка,

и кислоты от неулыбки....

хотелось радости, но – как,

когда всё шито белой ниткой?

Ирония

когда-нибудь и мне приспичит,

присигаретит позарез

увидеть свой конечный вычет,

всё уменьшающийся вес.

когда-нибудь последним гавком

придётся ясность ко двору.

без алкоголя или травки,

а так, от времени умру.

вот так лежишь и рассуждаешь:

любовь, ирония, судьба,

а, может, есть ещё такая ж

с другой монеты сторона.

и так же режет апельсины

и разговаривает вслух,

когда от старого мультфильма

в конце захватывает дух.

Ботаническое

утки проплывали где-то снизу,

лебеди смотрели свысока.

негипертонического криза

ждали от природы облака.

ясень в ботаническом экстазе

только-только листья заострил.

озеро, похожее на тазик.

непередаваемый экстрим.

подержался воздухом за ели

и продлился ветер до берёз.

кажется, природные пастели

перешли в постельный парадокс.

кажется, что раньше было мимо,

а теперь – попробуй попади.

лампы продают без Аладдина,

не лежится утром на груди.

АХ

я был всегда и ты всегда.

немного раньше – солнце было.

всего-то нужно было встать,

зубная паста, щётка, мыло.

дверной звонок – не тот звонок,

две книги – не библиотека.

в слепом оружии курок

я у другого человека.

согрело внутреннее ах,

как будто осень полюбила...

всего-то было – в двух шагах.

зубная паста, щётка, мыло.

Капрон и хлопок

хочу тебя обыкновенной,

артериально-непростой.

с незащищённостью коленной,

весной особенно. постой,

не надевай капрон и хлопок,

не оборачивайся в джинс.

столпотворение от стопов,

то срез мерещится, то слиз.

знакомой кружке мало кофе,

нужна знакомая рука.

мы собираемся по крохам,

пока не скажется "пока".

Четыре лапы от овчарки

четыре лапы от овчарки –

две сели, две ещё стоят.

свеча вечерняя огарком

затихарила всё подряд.

дыши дыхание спокойно,

переходи в сплошную тишь.

торшер завидует напольный,

когда от сладости спешишь.

когда от света и до света

недолгой будет темнота,

когда окажется, что эта

опять окажется – не та…

и пустота – стакан не полный

наполовину без воды.

мои движения повторны,

твои напротив – без вины.

нераспечатанным пломбиром

постель расстелена едва.

я не дарил, ты не дарила

и не любила никогда.

проснувшись, контуром гитары

пройдёшь на кухню для еды.

я заметаюсь песней старой

про две упавшие звезды.

всхлип

две капли обогнали остальных.

теперь у нас компания – мы трое.

я стоя уговариваю всхлип,

что, может, недостаточно достоин.

что, может, не достроен кирпичом,

что клеем невнимательно промазан.

вчерашнее казалось ни о чём,

а получилось топовым рассказом.

а получилось раз... и пополам

невыносимо стало половинам.

то холодно, то явная жара,

то коротко, то коротко на длинном.

две капли обогнали остальных,

по зонтику стекают остальные.

я задержу сознание на миг,

простреленное каплями навылет.

Чёрная машина

яблоко кусалось натощак,

на тарелке было остальное.

верил электрический заряд

в телефон китайского покроя.

от безделья вытянулся кот,

он же – полосатая подлиза.

новостями дышит и поёт

непереносимо телевизор.

чёрным лаком двинулось авто,

тронулись ботинками педали.

я подозреваю, что не то

постоянно в жизни наливали.

про любовь поэма и сюжет

не цеплялись пёрышком подушки.

чёрная машина, силуэт,

а по-настоящему – не нужен.

писанина

вот это ночь – ни разу сна.

внутри бушует писанина.

весны тебе? пожалуй, на –

лимона, мёда и малины.

вот это утро – полусвет

и полуправда в полуслове.

лежит испуганный паркет,

мои шаги за ноги ловит.

на крайний стук не выходи,

на бряк, на щёлк, на выключатель.

скучает кружечный настил

из остывающих симпатий.

душещипательный момент –

когда, привязанный шнурками,

мой правый в стельку полукед

уйдёт налево между нами.

СЕМЬ УТРА

по женскому рельефу, семь утра.

будильный тик поглаживает нервы.

два тела замирают в номерах.

суббота открывается консервой.

по женскому мужское и назад.

так близко просыпаемся впервые.

я снизу наблюдаю или над,

рассматриваю цепи золотые.

по женскому рельефу. полчаса

двух площадей рассчитываю сумму.

я понемногу буду увязать,

а ты мне говори, какой безумный.

мужская майка, женский силуэт,

босое похождение до шторы.

так хочется разрушить белый свет,

не помогает видеться который.

жу-жу

вода на речке. стоп вода.

налей другой, из магазина.

бывает, высохнешь до дна –

песок несеянный и глина.

идёт весна на поводке,

передвигает влево, вправо.

американское окей

для понимания отрава.

по мне соскучилась роса,

и пиво в пластике, и водка.

я буду камушки бросать,

твои рассматривать колготки.

пчела летит и я жу-жу,

но ты молчи, смотри на волны.

я не дрожу и не дружу,

я дорожу тобой по полной.

Окно на крыше

Окно на крыше. Или в крыше?

Прикольно видеть облака.

Я, целый день твоим побывший,

Не собираюсь промокать.

Я целый год с окна на крыше

В себе придумывал звезду,

Которую считаешь лишней

И собираешься задуть.

Окно на крыше. Интересно

Само мерцание огней...

Я говорил тебе, что тесно

Всему, что видится в окне.

Кораблик

холодильник не заполнил зиму

сыром и нарезкой колбасы.

ты моя, ты ненаглядный стимул

дотянуть до истинной весны.

запущу из капельницы капли.

вены благодарственно поймут.

на ручье помешанный кораблик

без предоставления кают.

на ладони линия косая,

на латыни пишется рецепт.

это иностранное кусает,

а на русском требует ответ.

у зимы совсем другие ветки,

а теперь весёлые растут.

подожди, сейчас запью таблетки.

подержусь за эту или ту.

Другое

А вот и завтра. Медленный наклон –

прогиб под обстоятельства рассвета.

Досада сигаретная. Балкон.

От мира застеклённая карета.

Досада от того, что не темно,

что видно всё, а этого не нужно.

что ты – одно единственное но.

Единственное, что недопослушно.

Закрытым положением замок

оставит одиноким беспорядок.

Другое – упирается в порог

и ставит на родное отпечаток.

посыпаю солью белый хлеб

посыпаю солью белый хлеб.

не кусаю, не зову, не плачу.

только заворачиваю в плед

чёрную полоску неудачи.

наливаю, пью, гори огнём

и дыми пластмассой от линейки.

ты наверно думаешь о нём?

я лежу потраченной копейкой.

проливаюсь каплями на пол,

увлажняю местные соринки.

я люблю по целому, ты – в пол.

в половину ценишь половинки.

безысходность

безысходность обожгла

зажигательным патроном.

ты живая, ты – одна.

я немножечко дотронусь?

я попробую на ты –

раздевать, не раздевая.

не получится остыть,

безысходность не простая.

безысходность ни за что

не уйдёт последним лифтом.

подоконник из-за штор

прозябает мелким шрифтом.

ты "аллё" и я "аллё",

между нами – воздух синий,

лёгкой зависти налёт

обволакивает зимы.

у стеклянного окна

проницаемость для света.

ты живая, ты одна.

неразгаданная с лета.

сумеречный псих

только не разлейся на троих,

ты же не шампанское из крана.

понимаю, сумеречный псих

не даёт спокойствия ни грамма.

обними за шею, подержись.

ты держись, пока не надоело…

кое-как поделенная жизнь

между делом или – между телом.

ничего не нужно приносить

и переставлять в надёжный угол –

в глубине маршрутного такси

я побуду симпатичным другом.

Я понимаю

я понимаю двоеженцев и убийц,

самоубийц местами понимаю.

мне нравится конечность этих лиц,

где бесконечность – женщина другая.

цветочно пролетающий горшок,

да будет украшением и визгом.

стреляют обстоятельства в висок

и сердце напрягает пароксизмом.

спасения от озарений нет,

вселенная какая-то пустая.

на темноту натягиваю свет

и понимаю, что не понимаю.

Хватит

стояла очередь за водкой,

у сигареты рвался дым.

хотелось лучшее пофоткать,

сжигая худшие мосты.

в гостях у лавки засиделись,

молчали в синюю глазурь.

бумажками от карамели

страдали пальцы на весу.

шаталось дерево. на ветке

дружила пара воробьёв.

из магазинной выйдя клетки,

мужик набрался до краёв.

лежала лужа. красный бантик

висел на девичьей косе.

хотелось крикнуть: "хватит, хватит.

не разговаривайте все!".

про любовь

то ли застрелиться с телефона,

то ли от балкона отойти.

я на клумбе делаю воронку –

притворяюсь, что метеорит.

притворяюсь, что не лунный камень

и не зайчик солнечного дня.

я лежу на розе и тюльпане,

рукавами давится земля.

я на протяжении полёта

не боялся груза высоты.

ничего, что буду, перемотан,

волочить по улице костыль.

поменялось стерео на моно,

у морковки сдулся каротин.

то ли застрелиться с телефона,

то ли от балкона отойти.

обыкновенный силуэт

вот обернёшься и пошло.

носком запихиваешь землю.

субтитром вылетело "о".

рвануло газовой котельной.

обыкновенный силуэт,

ну, каблуки, ну – сумка сбоку.

душа приёмом каратэ

перебирается от бога.

машиной станешь на ручник,

задержишь красное в стакане.

ну, сердце милое, качни –

потянет или не потянет?..

синей краской

краской сдобренные стены,

синей краской, лишь бы как.

мне привиделось, что вены

на других живут местах.

на земле и на деревьях,

по воде текут водой.

больно раненым оленем,

что женато-холостой.

ива дреды распустила,

губы лучшего хотят.

я оторванным кадилом

всеми брошенный… хотя…

на часах увидев стрелку,

у небесного стрелка

попрошу собакой Белкой

запихать на небеса.

НЕ ЗИМА

подняли руки голые деревья,

зелёной краской давится трава.

бессонница у бурого медведя,

бессовестная, собственно, зима.

употреблять спиртное можно с лавки,

и спать на ней, и резать бутерброд.

причина вино-водочной заправки –

морозу перекрыли кислород.

несбывшегося снега очень много,

забавно по тропинке не хрустеть.

я постепенно упираюсь рогом

в его, пока не сотканную, сеть.

погода лучше, чем вчера

погода лучше, чем вчера.

намного больше льда и снега.

я от вчерашнего побега,

ты – от сегодняшнего сна

не отошли ещё за угол,

не продырявили карман.

когда – потерянной подругой –

воображала, что жена...

бросала мелочь продавщице,

смотрела в тёмные очки...

межчеловечная граница,

непроходимая почти,

опять была на старом месте,

смущался видом внешний вид.

ты заходилась дамой крести,

я верил – искренне болит.

прогноз

в конце недели холодает,

сосульки восстановят рост.

ты замечательно простая,

я замечательно непрост.

в конце недели будет ниже,

ровнее минус у зимы.

ну, подожди, ну, подожди же,

не выходи из глубины.

Из-за тумана не летим

из-за тумана не летим.

на полосе кисель из ваты.

туман один и я один.

луна парит аэростатом.

из-за тумана – лишь бы что.

уже не виделись неделю.

рекламный пялится флагшток –

на голубые смотрит ели.

затосковал аэродром,

мешает ложка выпить кофе.

на свете тысяча сторон,

а я хочу закрытый профиль.

произношу буфету – нет,

зал ожидания не станет

концертным.

столько мимо лет

и столько залов ожиданий.

С НОЖА

она меня кормила с ложки,

а я присутствовал с ножа.

изображал сырок творожный,

но от неё не убежать,

не скрыться плесенью на сыре,

зубами в масло не пройти.

на время съёмная квартира

пугала съёмностью квартир.

она меня хурмой вязала

и целовала мимо губ.

когда поехала с вокзала,

я побежал за счастьем вдруг.

передвигался параллельно,

на иностранном языке

кричал по воздуху и венам.

что больше никогда, ни с кем.

В конце тоннеля

в конце тоннеля света нет.

перегорела лампа, что ли.

электрик, может, на обед

ушёл, а мы тут напороли.

упало яблоко в траву,

пока без пользы напрягались.

я лезу с кедами на стул

искать потерянную завязь.

кусаю мятное драже,

машу крестом осатанело.

машина сдохла в гараже,

пока мы догорали телом.

пока искали интернет,

передвигались дальше, ближе.

в конце тоннеля света нет,

во всяком случае – не вижу.

Зимой зима

зимой зима, растительности мало.

немного снега, градусов в обрез.

мне осень у забора улыбалась,

который по привычке перелез.

с которого ботинком тронул землю,

замёрзшей лужей хрустнул – хорошо.

приемлемо, но больше не приемлю

переходной поры электрошок.

зима зимой, без снега надоело.

без колбасы не полный бутерброд.

всё сыпется и капает на нервы,

а хочется, чтоб чайный пароход

на потолок дышал горячим дымом,

свистел и лил по чашкам дополна.

растаянное движется, но мимо

и не поймёшь – где осень, где зима.

суп с котом

зимой скворечник – стылая изба.

весной, конечно, нужен, летом – вряд ли.

бежит скворец по ветке оба-на,

а тут котяра рыжая за пятки.

живёшь, живёшь, а выстрелит потом.

понтон желаний выпрямится ровно.

знакомое до боли – суп с котом –

в тарелку наливается по полной.

живёшь, живёшь, расстроишься и… нет.

привет собаке, родственникам тоже.

прощание славянки, винегрет,

три выстрела по верху, здравствуй Боже.

меня никто не любит

пришла пора – меня никто не любит.

меня никто не хочет на обед.

моя любовь квадратная и в кубе

не различает праздников и сред.

моя любовь, смешная до инфаркта,

солёная до искренности слёз

пугает приближением асфальта,

давлением окружностей колёс.

моя любовь, помятая жестянка,

от кильки банка или от сардин.

по крайней мере, выглядело странно,

пока я в ней барахтался один.

ноябрь жуткий

ноябрь жуткий. на туман

бросает дерево заплаты.

ещё полвечера до сна,

стреляет дождь из автомата.

на помощь разуму идёт

мороз, но градусы неловко

водой переступая в лёд

напоминают газировку.

ноябрь подлый, подлый трус,

похож на кактус. без перчатки

я за него теперь держусь,

делюсь и радуюсь в остатке.

куртка скользкая

куртка скользкая, с замками,

но – других зацепок нет.

я подкладываю камень

под колёса. в декабре

та же осень, та же сырость,

так же мило на меня

женщина с окна косилась,

что хотелось поменять

эту осень, эту сырость

на другой какой сезон,

чтобы время обвалилось

и не пялились вдогон.

про гусей

то ли гуси пролетели,

то ли я не долетел.

разноцветием на сцене

жжёт осенний беспредел.

лето мается в запрете.

у ободранных аллей

оставляю свой протектор

на остаточном тепле.

захожу вторым заходом,

похрустеть, как погрустить,

человеком в среднем роде.

нет прощений и обид.

удивляюсь, удивляя

незнакомый силуэт –

это женщина другая,

не похожая на всех.

так же ходит в среднем роде.

ей дано и мне дано.

мы единые в погоде.

здравствуй, женское оно.

мы уже почти знакомы

и уже почти всегда..,

но её заждались дома,

- гуси-гуси

- га-га-га.

Французской девушкой

Французской девушкой сгребаются в костёр.

Горят туманом, дымом, чем угодно.

Ну, осень, ну, бывает… Зарастёт.

Ну, холодно, а дышится свободно.

Не обернётся завтра на вчера.

Букетиком упавших одеяний

приходится сегодняшнее брать,

раскладывать в пустующем стакане.

Приходится, уходится, пускай –

красивое наполнится прекрасным.

Необходимо если – умирай,

пока не окончательно погасло.

импортные мили

ты молоко за доллар покупаешь,

у нас рубли, по-прежнему – рубли.

температура низкая такая ж,

любовь высокая. да что я о любви…

ты измеряешь импортные мили,

я – километры метрами сорю.

я не скажу, что бешено любили,

но пробегало несколько "люблю".

не узнаю в компьютерной картинке,

не познаю, не переиздаю.

на иностранном видится Маринка.

а на родном – неслышимое "лю".

записка

чистый лист, карандаши

и спокойствие до пяток.

если будешь завтра жить,

молока налей котятам.

если будешь чистый пол

вымывать назло примете,

догадайся, что прошёл,

я прошёл на этом свете.

я закончился в кино

эпизодом в эпизоде.

только пальцами не тронь.

поломалось, не заводит.

Тоннель

Как же хорошо бывало летом!

Как же по ромашке бегал шмель!

Постепенно жёлтым пистолетом

осень продырявила тоннель.

Постепенно листья понимали –

не болтать ногами на ветру.

Уходил из организма калий.

Актуально стало – я умру?

Ниже юбки двигаются ноги

в тесноте натянутых колгот.

Осенью уже другие боги.

Вроде на себя, а всё же от.

Сплошная Англия

Сплошная Англия. Туман.

Я положу на воду руки.

Твоё количество нирван –

прохлада севера на юге.

Считай желания до ста

Мы сами этого хотели.

Ты всё пытаешься настать,

настать во мне, но еле-еле

на самом трогательном на,

на самом краешке постели

лежит последняя жена

и первая на самом деле.

Тринадцатое августа

ваза с яблоками. скучно.

утро августа. жара.

попугаи неразлучны,

человеки – иногда.

на дорожном знаке сорок,

я не сорок, я быстрей.

представляете, то – ворох,

то – иллюзия друзей.

на разложенном диване

такса прячется в ногах.

одиночеством поранен,

потеряла печень страх.

ваза с яблоками. кругло,

красно им, а я никак.

я себя поставил в угол =

позапрошлое искать.

случай в кафе

на цыпочках кончается обед.

на берегу тарелки неуютно.

хотелось познакомиться, но нет

ни капли, чтобы стало обоюдно.

хотя бы двести граммов коньяка –

от супа не поёрзаешь на стуле,

не выяснишь откуда и куда,

не полетаешь чокнутою пулей.

через компот процеживая мир,

разваренную вдребезги клубнику

я образом твоим восстановил,

благодаря обеденному мигу.

на выходе уловками бомжа

разглядываю цифры на витрине,

не терпится в кармане подержать

твоё, пока не названное имя.

отдохните розы

отдохните розы, отдохните.

попроизрастайте за углом.

время магазиновых открытий

загибает очередь хвостом.

не колитесь через две газеты,

не торчите с вазы набекрень.

женщина, потерянная где-то,

не слезает с джинсовых колен.

не уходят лучшие моменты

не стирает память голосов.

напиваясь утреннего света,

атакуют жаворонки сов.

Про брата, деда и победу

калиткой хлопни, и тикай,

нажми следов и вытри слюни.

...продали бабушкин сарай,

где курица была колдуньей.

такое дело – старший брат,

уже не старший, просто старый.

на майский праздничный парад

не пошагаешь под гитару.

такое дело – без руки

случилось деду умываться.

о, сеновальное хи-хи,

я только десять, брат шестнадцать.

я только матом, он уже

две папиросы марки "север".

…конфеты липкие – драже.

и грабли собирают клевер…

Ремарком зачитался в кальвадосе

погода, как погода, но прелестно,

прелестно так, что хочется бухнуть.

задуматься о вечности и треснуть,

ворваться в самогоновую муть.

с презрением смотрю на телевизор,

погода рвёт бинты со старых ран.

пожизненная выписана виза-

бутылка, три товарища, стакан.

Ремарком зачитался в кальвадосе

и вишней закусил на коньяке.

легло на спину время цифрой восемь,

лохматое такое, в парике.

моя цапля

разбили нос, сижу, роняя капли.

вопросом по-немецки "was ist das?"

не понимаю длинноногой цапли,

с которой столько разности у нас.

разбили нос и ножиком хотели,

но испугались бледного лица.

когда я покарябанной тефтелей,

сказал, что буду драться до конца.

луна закрыла уши облаками.

за шторами смотрели сериал.

я воздух равномерными глотками

подержанной собакой допивал.

перебирали перьями в сторонке

три килограмма мяса на кости.

отвёл домой и правой перепонкой,

а, может, левой слышалось "прости".

девочка и Ленин

у памятника Ленину неловко.

да, Ленин пофиг, я же о другом.

тут где-то рядом в порванной футболке

передвигался шагом и бегом.

всё так давно, что даже не уверен,

была ли пионерка или нет?

и был ли на линейке параллелен

на ремешке сандалиевый след.

я поражал её велосипедом,

летел велосипед, как Буцефал.

Ильич уже тогда казался дедом

и знал, что накосячил и вздыхал.

он головой втемяшился на тумбу,

от местного Растрелли передел.

я слышал про Америку и Кубу,

но я всего лишь с девочкой хотел.

квадратный зайчик

квадратный зайчик битого стекла –

потерянной округлости стакана.

ну, как же ты, любимая, могла

не закрутить горячую у крана?

но как же ты не выключила свет,

не вытащила ноги из ботинок?

я не люблю пельмени на обед,

пельмени это вкусная рутина.

ангина не проходит на ура,

не вылезти из чайного запоя.

на градуснике вечная жара,

ты даришься цветами каланхоэ.

затянутый ремнями силуэт

проводит вертикаль на горизонте.

я обречённо брякаю «привет»

и натыкаюсь каплями на зонтик.

Поднимаюсь по дорожке в Каннах

не держи, пойду, ломая ветки.

не изображай Мэрилин Монро.

поросячьим носом из розетки

двести двадцать провожают, но…

продолжает феном дуться воздух,

чайником украшена плита,

чтобы захлебнуться паровозно

в новой чашке с чайного листа.

ухожу, не бейся кулаками.

оставляю кошку. береги.

лестница покрытая шагами.

то, что было сзади – впереди.

в образе ночного пеликана

неуютно с воробьями, но....

поднимаюсь по дорожке в Каннах,

уходя из дома твоего.

За плёнкой морщится тюльпан

как будто новый год прошёл,

день независимости гавкнул.

солёный в стельку корнишон

не хочет больше плавать в банке.

как понедельник навсегда,

как на морозе нет перчаток –

в бутылке водочной вода,

а кукурузный не початок.

у шоколада есть фольга,

а у тебя – восьмое марта.

моя холодная война –

твоя горячая петарда.

за плёнкой морщится тюльпан,

ногами ищет дно у вазы.

я умоляю перестань

купаться в праздничной заразе.

две медали

бутылка минералки, две ватрушки,

квадратный телевизор, чёрный пульт.

в очках сломалась погнутая дужка –

размазано читаю про инсульт.

овчаркой нагибаю влево, вправо

неделю неухоженный анфас.

я помню – иномарок было мало,

а слушали Патрисию Каас.

потом пришла и села в кресло старость –

усталость у разбитого стекла.

в карманах проверяет, что осталось,

похожая на бабушку жена.

грачи намного позже прилетали,

сосед, что пьёт с обеда, так и пил.

достану, посмотрю на две медали.

немного, но по-честному копил.

берите так

берите так – какие ещё деньги? -

за деньги я себя не продаю –

дарю, когда красивые коленки

встречаются у юбки на краю.

берите так, запейте, если нужно,

но не курите, ешьте барбарис.

я знаю, вы решительно безмужна

и после вдоха ставите дефис.

берите всё, мне тоже разгляделась

у вас моя любимая печаль –

такая удивительная смелость

и наглость на улыбку отвечать

В тебе иная глубина

я помню лето, жигули…

или весна, но снег растаял.

была ты полуизвини

с местами полуянезнаю.

какие звёзды и луна!

до них на самолёте – месяц.

в тебе иная глубина,

в тебя – ещё сто метров лестниц.

чужое море на двоих,

в нём только мы и соль морская.

ты продолжала говорить,

я чиркал по песку носками.

стреляло белое вино,

летала пробка хаотично.

ты думала, что я иной,

а я, не думая, с первичным.

ты раздевалась, как могла,

от предстоящего бледнея.

моя одежда впопыхах

толкалась в воздухе с твоею.

что было ночью – не скажу.

не помню я, что было ночью.

передаю карандашу,

а он не пишет – не заточен.

рисую мелом чёрных кошек

такси-тобоюсодержатель-

переключатель в поезда.

троллейбус-автоподражатель

рогами чешет провода.

я на ботинках отступаю,

переступая бывший снег.

ты уезжаешь – я съезжаю –

рвусь из волос на голове.

запас словарный застрелился.

читаю числами до ста.

я стал от времени молиться

и прошлогоднее листать.

рисую мелом чёрных кошек,

а чёрным водку на столе.

я раньше думал невозможно

от расстояния болеть.

На парашюте падал снег

На парашюте падал снег.

Я у него, похоже, первый.

Упёрся медленный разбег

В мои натянутые нервы.

От фонаря ещё светло,

За шею вечер обнимает

Есть удивительное но –

Как снег рябину накрывает.

На осетровый бутерброд

Смотрю, про будущее зная –

Устроив завтрашний потоп,

Снег обязательно растает.

Разбилась чашка на куски

Разбилась чашка на куски.

Летела там себе, летела,

Похожи на материки

Осколки чашкиного тела.

Мне остро от её краёв,

Когда-то с этой самой чашки

Текло присутствие твоё

И затекало под рубашку.

Ложился сахара кристалл

в придачу к вафельной конфете...

Не оставлял – переставлял

тебя, как чашки на буфете.

я не знаю, как это назвать

Авторизация