последнее
я в каждых сумерках встречаю ноябри,
они сквозят морозными ветрами.
не говори, что лето перестанет
однажды греть и просто догорит
в усталой обесточенной груди,
скуля и поджимая лысый хвост,
как бесприютный исхудалый пёс...
... до слёз...
... до слёз удушливых и жгучих, как метель,
в которой бабочками мы с тобой летели
туда, где спутанность разграничений дня,
где сумерек бескрайняя стерня –
отмечена неточно полюсами –
вбирает незаконченность весны,
где прошлогодним листьям не нужны
пустые жизни пережатые годами,
и где во сне разлившаяся тьма
так неотвязна и навязчиво черна,
что верится – в ней нет ни дна, ни края.
а мы другую бесконечность выдыхаем,
вдыхая ложь, что время – пустота,
что фотографии немеют от стыда,
что сумерки – питаясь городами,
глотая письма и засохшие цветы,
а с ними маленькое трепетное "ты",
смешавшееся с прочими словами, –
не смогут ничего вернуть назад.
и остаётся только сквозь усталость
растянутым и рваным рукавом
тереть по подоконнику сырому
и видеть сквозь замёрзшее окно
ту сумрачность, которая назло
твердит, что не закончится зима,
что бабочки, укрывшись облаками,
однажды бросятся снежинками к ногам,
что вновь случиться новым ноябрям –
предвестникам ещё одной печали.
