последнее

я в каждых сумерках встречаю ноябри,

они сквозят морозными ветрами.

 

не говори, что лето перестанет

однажды греть и просто догорит

в усталой обесточенной груди,

скуля и поджимая лысый хвост,

как бесприютный исхудалый пёс...

 

... до слёз...

 

... до слёз удушливых и жгучих, как метель,

в которой бабочками мы с тобой летели

туда, где спутанность разграничений дня,

где сумерек бескрайняя стерня –

отмечена неточно полюсами –

вбирает незаконченность весны,

где прошлогодним листьям не нужны

пустые жизни пережатые годами,

и где во сне разлившаяся тьма

так неотвязна и навязчиво черна,

что верится – в ней нет ни дна, ни края.

 

а мы другую бесконечность постигаем,

вдыхая ложь, что время – пустота,

что фотографии немеют от стыда,

что сумерки – питаясь городами,

глотая письма и засохшие цветы,

а с ними маленькое трепетное "ты",

смешавшееся с прочими словами, –

не смогут ничего вернуть назад.

 

и остаётся только сквозь усталость

растянутым и рваным рукавом

тереть по подоконнику сырому

и видеть сквозь замёрзшее окно

ту сумрачность, которая назло

твердит, что не закончится зима,

что бабочки, укрывшись облаками,

однажды бросятся снежинками к ногам,

что вновь случиться новым ноябрям –

предвестникам ещё одной печали.