WM – 11. Точка отсчёта

«Нам так привычно думать, что события происходят в определенной хронологической последовательности, но сознание, существующее в перспективе времени, соединяет их, подчиняясь иному закону, выстраивая в систему магистралей, где самый короткий путь не всегда приводит к желаемому. Но в самой постановке, в подходе к достижению было что-то агрессивное, а значит не могло претендовать на истинность...»
[в кабинете царит тишина, слышно только постукивание часов. Марк на гостевом диване перед директорским столом смотрит в окно, на фоне которого вырисовывается силуэт терпеливо ждущего собеседника]
 
Крам [мягко, осторожно]: У меня через полчаса...
Марк: Я не задержусь.
Крам [направив крайне затянувшееся неловкое молчание в нужное русло, сконцентрировал остатки своей эмпатии]: Это из-за той женщины? Могу я чем-то..?
((((((((((((((((((((((((!бульк!))))))))))))))))))))))))
Марк: Она ушла.
Крам: Значит, не только у меня сегодня "тяжёлый день" [скрестив пальцы, он облокотился на спинку высокого кресла], если не против, я с тобой поделюсь... С утра Лиза пришла с новостями о катастрофе, кстати, не забудь перед ней потом извиниться, ты её сильно напугал. Потеря крупной коллекции, предназначавшейся нашим партнёрам из Гонконга – этого уже было бы достаточно для существенного удара по репутации... Сотрудница попавшая под следствие и таинственное исчезновение её непосредственного начальника, главного администратора, посреди рабочего дня, а такого непробиваемого лба ещё поискать, но и это пол беды... Его поимка на восточной границе с вещами весьма смутного характера. [выжидающе смотрит на Марка]
«Все-таки фразу: "Они живы, пока жива о них память" – придумали люди, склонные к геноциду... Может быть, потому мне не хотелось говорить Краму, что она утонула, будто тот факт, что об этом ещё никто знал, делал её... менее мертвой? И именно тогда я понял, что она не могла уйти, здесь было что-то другое...»
Крам: Да ты спятил! Я не отдам тебе этот экземпляр, к тому же лучшие "дегустаторы" так и не смогли установить его природу, а значит мы с тобой можем ошибаться!
– Спасибо тебе, бабуля, эта пуговица... – Он задрал голову, смотря на спокойное течение пушистых облаков сквозь окошко круглых дырочек. – Кофта, которую ты связала на мой... наш первый "юбилей". Крам, кажется, тоже был не очень рад колючему подарку, делавшему разницу между нами, которую он всегда старается подчеркивать, ещё менее ощутимой. Нет, никаких претензий, изделия чудесные... А эта вещица некогда служила «запасным колесом», причем одна на двоих, жаль не пригодилась, может быть потому, что те кофты нас больше не смогли заставить одеть.
 
((((((((((((((((((((((((...бульк...))))))))))))))))))))))))⟩
 
– А эта, – он снова запустил руку в трехлитровую банку из мутного стекла и выудил позолоченную пуговку на ножке с рельефной чеканкой, – да здесь целый офицер, не меньше. Надо предложить брату в качестве запонки, вполне в его духе: "...и любая ошибка лишь часть бóльшей системы".
Крам: Марк, это тебе. Её ещё можно заряжать, вот здесь.
Марк: Ухтыы, какая классная, спасибо!
Крам: Получше бабушкиного подарка будет? С днём рождения...
«Он всегда ненавидел предопределённость, она вызывала у него клаустрофобию, наверное потому по его поведению невозможно было определить, как он к тебе относится, слова и поступки были лишь удобно меняющимся фасадом. Подобное можно было сказать о многих, с кем мне так или иначе приходилось сталкиваться, особенно в тех местах, где негласный этикет играл не последнюю роль, однако одна черта выделяла его среди прочих, из-за которой некоторые интуитивно отказывались от заключения сделок – это отсутствие страха, присущее людям, которым нечего терять. Но именно она стала тем импульсом, позволившим и без того перспективному предприятию, в короткий срок добиться ощутимого успеха. Такие обстоятельства требовали определенного напряжения, впрочем, которое не принято было показывать. Но в общении с людьми, по его мнению, не нуждавшимися в особой аккуратности, он позволял себе вольность оставлять их в состоянии неопределённости, предлагая собеседнику самому решать, в какой точке градации от "приятия" до "неприязни" находятся их отношения. Вернее было бы сказать, отношения к нему собеседника, потому что самого Крама в них не было.»
Бабушка: Мало того, что куришь, так ещё и вор!!! И как только совести хватило у собственного дяди зажигалку украсть! А потом что? Вот такие наркоманами и становятся!
Марк поставил почти опустевшую банку на перила. Под мостом собралась небольшая стайка уток в ожидании чего-нибудь вкусненького, один из селезней долго смотрел на плававшую пуговицу, наконец клюнул еë и, по всей видимости, остался очень недоволен.
 
– Тебе тоже не нравится?
 
Селезень глухо крякнул и поплыл по своим утиным делам.
 
– Ты же знаешь, как я отношусь к этим побрякушкам и то, почему я не хотел иметь с ними ничего общего...
Крам: А почему не сказал, что я её тебе подарил?
Марк: Не смог...
Крам: Слабак.
((((((((((((((((((((((((бульк))))))))))))))))))))))))
Лиза: Представители будут через десять минут, они уже на подъезде.
Крам: Принеси, пожалуйста, мой новый костюм и лучшие каталоги, попробуем предложить им что-то взамен.
 
[Худенькая рыжеволосая девушка, недобро сверкнув глазами на Марка, скрывается за дверью]
 
Марк: Так ты согласен?
Крам: Да-да, что б тебя! Только чтобы через пять минут духу твоего здесь не было.
 
[Уходит в соседнюю комнату, возвращается с ключом от сейфа, представляющего собой стену с металлическими ячейками разных размеров от самых крошечных, со спичечный коробок, до весьма внушительных. Поворачивает ключ, Марк снимает свой с цепочки на шее, вставляет во вторую скважину. Раздаётся ещё один щелчок, на оборотной стороне дверцы табличка с номером "0" ]
«Но разве верить по-настоящему кто-нибудь умеет? И здесь никак без капли сомнений, потому что иначе это превращается либо в знание (а знание – уже не вера), либо в фанатизм. В таком случае можно ли назвать "знание" фанатизмом? Меня уже давно перестал забавлять тот факт, что можно спокойно говорить правду, зная, что тебе не поверят, ещё меньше хотелось кому-то что-то доказывать. Я бы всё равно не смог объяснить причину настолько сильной уверенности в том, что Мирабель жива, и дело не в какой-то незавершённости, не в непринятии смерти или...»
Крам: Я хочу, чтобы ты кое-что посмотрел.
Марк: Что там у тебя... Ты серьёзно?! Теперь у бабушки украл банку с...
Крам: Тссс! Я бы не стал с таким дураком связываться, просто возьми и скажи, что ты чувствуешь.
Марк: Не буду я!
Крам: Да верну я её, верну потом...
«Может быть, Мирабель была права, ведь она правда меня не просила... Хотя можно просить о том, чего не знаешь, даже не подозревая, что просишь. У кого в таком случае спрашивать разрешения?»
Марк: Крам, смотри, я ещё одного единорога нашёл!
Крам: Действительно... А я не заметил, когда проверял этот район...
Погружённый в воспоминания и размышления, он машинально бросил очередную пуговицу и непременно попал бы в проплывавшую утку, если бы та не взмахнула возмущено крыльями, парировав покушение. Пластмассовый кругляшок описал дугу и... ничего (тишина). Марк замер и вдруг отшатнулся от перил.
Крам: Я не собираюсь закрывать бизнес только потому, что тебе что-то там примерещилось! И неужели ты думаешь, что мы одни такие умные, и что никто больше этим не пользуется?
Марк: Да какая мне разница, что позволяют себе другие?
Крам: А должна быть разница!
Марк: Это тебе не клин - клином.
«Насколько человек готов к встрече с чем-то... Кем-то, кто никак не вписывается в привычную картину мира? Как это происходит? Я думал, что знал, но скорее просто любил об этом мечтать... Даже в определённом смысле преуспел в этом деле, в конце концов среди всех "попутчиков" можно было по пальцам пересчитать тех, кто мог бы похвастаться, что его жизнь напоминает непрекращающуюся фантастическую игру. Но меня взволновало не то, что брошенные в определенное место реки пуговицы не оставляли кругов, дело было вовсе не в них и не в месте. К тому же это выглядело настолько обыденно, как если бы возможность просунуть руку сквозь стену, чтобы достать с кухонного стола чашку чая, была вполне привычным действием... Разуваясь и снимая пальто, я думал даже не о том, сколько глупцов, возможно, попытается это повторить или станет высчитать закономерности и вероятности, сколько будет скандировать своё "невозможно", а о причине, по которой я собирался сделать то, что сделал...»