Птичка
Певчая - утром, хищная - ночью - птица... (с) Джезебел Морган
Не поет да не плачет, и голос её — печать,
Колдовская печаль, несметных проклятий рать,
Как соловушка, соколица ли — не узнать,
По губам не течет медвяной росой вода,
Да и золота рядом не высмотреть, не сыскать,
Словно в сказках Терранских, хóлодна да горда,
А посмотришь в глаза — пустота и еще тоска,
И не плачется ей, не поется сквозь все года.
Холодеет внутри, глазницы наполнит лед,
Позовешь — по воде и посуху вслед пойдет,
Только больше ни слова, ни ноты не пропоет,
И кинжал в руках баюкает, как младенца,
Ведь он скоро войдет в чужое, живое сердце,
Будет петь ей о том, как кровь по нему стечет,
Как его острие успеет внутри согреться.
И все смотрит в глаза чужие, а них печаль,
Да такая, что дрогнет небо, согнется сталь.
«Десять лет по миру ищу — и не отыскал,
И я звал ее, веришь, сколько ее я звал,
Если бы пела — я б шел по ее следам…»
Застывает кашлем в легких ее вода.
Изгибает губы, щерится, точно зверь,
Десять лет искал — и нашел, не узнав теперь.
Не поет и не плачет, выцвела синева,
Расплескалась тягучим по сотне ее потерь,
И глаза ее — лед, заснеженная трава,
Голос сорван и хрипл, и снова она права.
Он глядит в глаза ей, вслушивается в слова.
Говорит ей — «спасла меня, а теперь пусти,
Она там, я верю, где-то в конце пути,
Не бывает так, чтобы вовсе и не пройти».
Она помнит, как он прижимался к ее груди,
Как смеялся, не умея еще говорить,
Как учился только ходить,
Слыша голос ее, пытаясь за ней повторить,
Научившись разве что выть.
И бескрылой птицей, рвущейся в облака,
Не поет — лишь шепчет, была б ему жизнь легка,
Смотрит так, чтобы он не видел ни рук, ни слез,
Отдает приказ тому, кто увяз в долгах,
И не смотрит в глаза ему больше, а лишь насквозь.
А когда он проснется, не вспомнит, кого искал,
Позабудет про голос, по которому тосковал,
И вернется домой, в безопасность и теплоту.
Не шагнет с утеса в море прибрежных скал,
Не ощутит эту мертвую пустоту.
Только ей, Гамаюн, еще тысячу дней молчать,
Колдовская печаль, несметных проклятий рать,
Оставляя тому, кто искал, только тишь да гладь,
И не петь, а только вспоминать его и рыдать,
Чтобы не было больно, как десять лет назад.
Вспоминать его взгляд
И их соловьиный сад.
Так останется на корабле не костер — зола,
Что имела, того ни капли не сберегла,
И по губам ее не пение, а смола,
И кинжал в руках холоднее, чем лед внутри,
И горит.
Горит.
