Финал.Подборка 2
ПОДРАЖАНИЕ РУБЦОВУ
В поле тихо и грустно. Только сердце поет.
Пролетает над Русью высоко самолет.
Проезжает автобус. На опушке светло.
В доме маленький глобус смотрит через стекло.
Ходят тучи большие. Свет бежит по полям.
Тихо дремлет Россия в золотых тополях.
Дремлют тихо равнины, и холмы, и сады,
И у школы старинной полевые цветы.
Что за чудо такое? От чего в сердце грусть.
Дом добра и покоя – тополиная Русь.
Бродят по лесу дети в золотом полусне.
И задумчивый ветер шепчет повесть сосне.
И сидит у забора весь закутанный дед.
Сквозь родные просторы смотрит детям вослед.
Заскорузлой рукою поправляет пальто.
Дом добра и покоя, несмотря ни на что…
Дом тепла и раздолья – тополиная Русь.
Воробьиное поле, облепиховый вкус.
Я пройду по дорожке, на опушке светло.
Синий глобус в окошке смотрит через стекло.
ЗА ГОЛУБЯТНЕЙ
Я с этим днём до мелочи согласен.
Не то чтоб с этой жизнью –
с этим днём.
В дымину пьян седой алкаш Карасик.
И мы за голубятней тоже пьём.
Начало марта. Двор уже бесснежен.
Своих ребят я знаю целый век.
Но чудится: любой меня зарежет,
а тот, что справа, тот – не человек.
Нет, вовсе не маньяки, не бандиты.
При них, что наболело, можно вслух.
Но чудится: вот-вот в стакан налитый
опустится неспешный птичий пух.
И будто бы – чем ближе пух, тем хуже,
И будто бы – за ним придёт война,
и кто-то чёрный вырвется наружу
из тех, с кем выпил я сейчас вина.
Ну, а пока день подлинно прекрасен.
Пройдёт ли миг, пройдёт ли сотня лет.
Блаженствует расхристанный Карасик.
Двор, голубятня, воздух, солнца свет...
Пух, падая, на месте остаётся.
Пока мы здесь, мы злу не по зубам.
А тот, что справа, щурится от солнца,
и улыбается летящим голубям.
НЕЗРЕЛЫЙ ДУРИАН
Браслет на столе, и заколки, и кольца;
Ракушка лежит – перламутровый кальций;
И лупа, и томик коричневый Китса;
И плод дуриана под пальцами колется.
Откуда знакома мне эта квартира?
Откуда я комнату помню, в которой
Идёт не на цыпочках, но на котурнах
Сама тишина, королеву копируя?
Мы дикими были – и в прошлом июле
Тебя целовал у подъезда, не я ли?
И тело тогда ликовало моё ли?
И мы обожали в столице разгуливать.
Но дни не спешат голубыми волами,
Как будто в иную реальность вошли мы,
Я слышу за окнами где-то в аллее
Звенят игроки о ракетки воланами.
Ты спишь – удаляешься в сонную волость.
На полке Платонов, прочитанный малость,
А тапки остались котёнку на милость…
Каштановым цветом рассыпались волосы.
Идёт тишина вдоль по комнате мерно.
Там угол стола чёрной тушью замаран.
Ты спишь, и котёнок пристроился смирно.
А плод дуриана вскрывать не намерен я.
О ЛЮБВИ БЕССМЫСЛЕННО ПИСАТЬ
О любви бессмысленно писать,
если всё, что пишешь – о любви.
В абрикос вгрызается оса
и пьянеет от сладчайших вин.
Если всё вокруг любовь, как есть,
то не так уж важно кто со мной:
лучшая из сказочных принцесс
или потаскуха из пивной.
Вот Сервантес это понимал
и наверно кто-нибудь ещё...
Милая, букет кричаще ал,
у тебя нежнее прелесть щёк.
И не розы нам сейчас нужны –
спелые гранаты, штучек шесть,
и кусок отменной ветчины
в топку страсти, ревности, блаженств.
У господ для подвигов все дни.
Нам – купить бы перца и вина.
И гони ты этих ос, гони,
не для них в корзине ветчина.
Рыцарь будет биться, всё всерьёз.
Помаши, железному, вослед.
Трёт оруженосец абрикос
о рубаху, сидя на осле...
ОДУВАНЧИКИ
В шлемах прозрачно-молочных,
средь комариных засад,
пять одуванчиков – точно
инопланетный десант.
Луг – мотыльковое чудо –
острая, тонкая стать.
Хоть и домой, но отсюда
так нелегко улетать.
Странно и тихо землянам.
Пятеро эти... они –
словно фужеры с туманом,
словно прощальные дни.
В сумерках неторопливо
белым просеяло высь.
О, – встрепенулась крапива –
телепортировались...
