Сны приходили каждую ночь - объемные, цветные, они помнились в мельчайших деталях и наутро пугали своей реалистичностью. К обеду воспоминания линяли, оставаясь на краю подсознания зыбким миражом, вызывающим лёгкий озноб где-то в области затылка.

Всегда одно и то же место - полуразрушенный безымянный город, наводнённый полчищами неизвестных жутко изувеченных зверей, прячущихся в подворотнях. Бледные истощенные люди (люди ли?) ищущие в кучах мусора остатки еды или караулящие за углом таких же несчастных, чтобы отнять найденные объедки, напоминали призраков. Один и тот же пейзаж - ночь за ночью, год за годом. Одна и та же бессмысленная безнадёжность.

Разруха и мерзость не вызывали удивления, недоумения или желания разобраться в происходящем, а, напротив, казались естественными и привычными, хоть и внушающими определённое отвращение.

Сама она никогда не ступала на грязные улицы, не бродила по руинам и (Господи, прости) не общалась с измождёнными человекоподобными существами (способны ли они были к общению?), копающимися в грязи, а пролетала высоко над городом, ловя воздушные потоки чёрными гладкими, как у летучей мыши, крыльями и изучая малейшие изменения в порывах ледяного бриза. Это было целью, смыслом и радостью её существования в этом мире. Изредка она спускалась до верхних этажей бескрышных домов, чтобы на бреющем полёте понаблюдать за жизнью (агонией?) анонимного города, но резкий запах разложения мгновенно забивал ноздри, вызывая неудержимые приступы тошноты, из-за чего приходилось быстро подниматься обратно к серо - фиолетовым облакам и потокам чистого холодного ветра. Ах, этот ветер! Ветер и полёт! Только ради них стоило возвращаться в этот морок.

 

Просыпаясь без крыльев, она некоторое время чувствовала себя неполноценной, прикованной к земле, словно к инвалидному креслу, забывая, как это - ходить. Каждое пробуждение несло с собой боль потери - сперва щемящую, но позже смываемую обжигающим душем и горьким до хинности кофе, вытесняемую повседневными заботами, мелкими и не очень трудностями и котом. Пожалуй, кот и был тем самым окончательным переключателем реальностей, который возвращал её в бесполётную действительность, точнее остервенелая, почти неконтролируемая любовь к этому рыжему чудовищу, делающая жизнь более-менее реальной и осмысленной.

 

Во сне кота не было. Планируя над развалинами, она смутно ощущала его отсутствие где-то на краю подсознания лёгким ознобом в области затылка, беспокойством, не дававшим полностью сосредоточиться на изучении ветра, не позволявшим остаться здесь насовсем и влекшим обратно в чистый, удобный, но бескрылый мир.

 

Каждый раз, готовясь ко сну, она неосознанно опасалась, что кот вытеснится из памяти будоражащими порывами подоблачного бриза, и подолгу гладила и тискала меховой комок, вызывая котовье недоумение, переходящее в возмущение.

Так и сегодня, полная смутной тревожности, она долго не могла отпустить пушистого друга, перебирая бархатистую рыжину шерсти, пока мысли не утонули в густом и вязком снотворном тумане.

 

Очнулась она уже в небе - здесь полёт никогда не прерывался. Только он имел значение - он, и, конечно, ветер, который в этот раз звал за собой с особой невиданной доселе силой, увлекал всё ниже и ниже. Несмотря на то, что вонь городских трущеб становилась невыносимой, раздумывать было некогда - воздушные потоки манили за собой непознанностью и ежеминутной новизной, волновали душу разнообразием оттенков холода. Счёт времени и высоты был потерян окончательно, сердце полнилось отчаянной радостью познания, когда, почти у поверхности земли, ветер внезапно исчез. Совсем. Наполняющие крылья потоки иссякли, превратив те в бессильные кожистые тряпочки, и летунья, зажмурив глаза от ужаса, рухнула на землю.

 

Очутившись на твердой поверхности, она внезапно решила, что проснулась. Дневной мир всплыл в памяти с немыслимой точностью. Вспомнилось всё - бескрылость, родная хрущёвская двушка, привычно обжигающий кофе и главное - кот. Но, при беглом взгляде по сторонам, стало понятно, что домом тут и не пахнет (а пахло как раз-таки безымянным городом сна и пахло сильно, до головокружения) . К тому же за спиной чувствовались безвольно болтающиеся крылья. Никогда не опускавшаяся на землю сонного мира, она понятия не имела, как взлетать. Слабые ноги отказывались нести ставшее неимоверно тяжёлым тело. Попытка сделать шаг привела к унизительному падению в грязь.

 

Она пропадёт здесь. И это полбеды. Главной бедой был одинокий, некормленный кот в пустой квартире. Он наверняка погибнет от голода, жажды и одиночества. Что же делать?

Внезапно в воздухе появился грозно разрастающийся незнакомый звук - распуганные её падением человекообразные существа, оправившись от первого ужаса, ведомые любопытством и голодом, стали вылазить из развалин, медленно, но неотвратимо надвигаясь на неудачливую летунью со всех сторон. Скаля жёлтые кривые зубы и кривя бледные безволосые лица, они представляли собой поистине устрашающее зрелище. Деваться было некуда - в отчаянии поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, она всюду натыкалась взглядом на трупной бледности тела. Ужас, вонь и слабость делали своё дело - свет стал нестерпимо ярким, звуки начали удаляться и сознание оставило её. Последняя мысль, мелькнувшая в угасающем рассудке, была о коте. Кот. Кот! КОТ!

 

Шерсть. Господи, откуда столько шерсти? Лезет в рот, в глаза, щекочет уши. Кот? КОТ!

-Ну что ты делаешь, поганец, в рот-то хоть не ле...

Накрывшие с головой воспоминания о кошмаре оборвали речь на полуслове.

Она вскочила - дыхание прерывалось, сердце замерло, во рту пересохло. Судорожно оглянувшись по сторонам и убедившись, что находится дома, она обессилеленно опустилась на подушки.

Напуганный кот недовольно поглядывал на неё из дальнего угла комнаты.

- Не бойся, бродяга, всё хорошо, сейчас буду тебя кормить.

Потянувшись всем телом, она медленно поднялась и, ощущая непривычную слабость в ногах, поплелась на кухню, не замечая, как в зеркальном шкафу отразились волочащиеся по полу чёрные кожистые крылья...