Панно – триптих.
Вот уже месяц, как работаю я в Бресте.
Я никогда здесь не бывал, на этом месте.
Оставлен Минск, нет выхода, хоть тресни.
Работы, непочатый край, и здесь мне тесно.
Всё потому, я Академию закончил.
Послали меня в Брест, вполне законно.
Мы в оборонке, все перед законом.
Впрягайся, жми, руби, по всем канонам.
Меня здесь встретили, и неприветливо, и хмуро.
Завод огромный, величавый, как скульптура.
Да он для города и был скульптурой.
Красавец, со стальной мускулатурой.
И отличался он своей культурой.
Интеллигенты здесь работали, не дуры.
Сделал завод, для города подарок.
Панно – триптих, из смальты, и всё даром.
И вот по – поводу, по - этому, чуть свет.
Художественный собран был Совет.
Совет, панно – триптих, может принять,
А может завернуть и отказать.
Совету, полномочия даны.
И в нём сидят, совсем не пацаны.
Сам секретарь горкома возглавляет,
Он театрал, оригинал, и дело знает.
Меня позвали на Совет: «Садись и слушай.
И речи умных ты людей послушай!
Они партийные, идейные и лучшие,
Крамолы не допустят, извлекут и скушают.
Стоят художники – таланты пред Советом,
Свою идею поясняют им при этом.
Совет собрали утром и со светом,
А скоро полдень, а конца Совету нету.
Все критикуют и находят недостатки:
«Библейские, мол лица, не в порядке.
У партизан, курчава голова.
Еврейством пахнет…» - произносятся слова.
А критик этот, сам картавит букву «Р»,
И чёрных глаз имеет свой размер,
Хоть смейся – плачь, или возьми обмерь.
Ну чистый он еврей, бери с него пример.
Смешно мне стало, да и время я жалел.
И за художников обидно, закипел.
Встаю и говорю: «Совет я уважаю,
Но мнение своё, я выразить желаю.
А мнение моё, то мненье коллектива.
Панно нам нравится и сделано красиво.
Спасибо, Вам, ребята, за презент!»
Я так художникам: «Но есть один момент!
Коль головы у партизан кудрявы,
Наденьте им кубанки. Ваше право.
Библейские же лица, это сила.
Такие лица, вся страна носила.
А в заключение, скажу я так,
Кто музыку заказывал, и как?
Платить за музыку, наш будет коллектив!»
Благодарил всех за вниманье, был учтив.
Сам поддержал меня глава Совета.
Все молча ёжились и слушали при этом.
Художники, мне руку жали с чувством.
Всем было хорошо, я рад был за искусство.
Стоит красивое панно,
Заводом городу которое дано.
И никому, и никогда, не всё равно.
Панно наше – житейское кино.
И в заключение, скажу поскриптум.
У партизан, кубаночки, со скрипом.
Они библейские черты не исказили.
Их лица благородные носили.
