Надя провожает любимого на войну
Два золота – одно красно, бело другое,
вино и хлеб, любовь и смерть – нам даровали небеса.
Хочу вползти в года, где нынче стала я изгоем!
Там чудеса, глаза и голоса.
Кружа́тся стены в ритуальном танце.
Хрустит сознание вместивший пузырёк.
Я становлюсь принцессой декаданса
сродни подругам лет, прошитых вдоль и поперёк.
Твой острый **й не знал, что значит жалость,
сиял, как солнца обоюдоострый луч.
Теперь лишь в зеркале отравленного дня я отражаюсь,
а гипсовый доспех эксплуатации вонюч.
Я помню поцелуев сочные укусы.
Навек ты вписан в дождевой квадрат окна,
хоть каменеет бронетанковых столетий страшный мусор
и разделяет нас кирзо́вая стена.
Что наша жизнь – пропитая, родная?
Игра на тонком хитром лезвии ножа!
Ни страха, ни симпатии не знает
Аллат, миров слепая госпожа.
Трава лепечет под ногами вспыльчиво и дико,
и сонно подо мной гудит язвительный асфальт.
В объятиях могильно-чёрных птичьих криков
я слышу, как вздымается грядущий Бухенвальд.
