С двумя объёмными пакетами из «Пуховика» Жора вышел из подъезда и остановился под козырьком в нерешительности. «Где же мне его искать? Теплотрассы в ближайшей округе нет, а если он где–то в подвалах мыкается, то поиски – это безнадёжная затея. Нет, подвалы можно исключить. Они все сейчас чьи–то – магазины, склады. Что ещё у нас есть поблизости? Железная дорога. Да, там безлюдно, а погреться и у костра можно» – решение было принято, но сначала Жора отправился к той самой булочной, где произошла эта встреча. «Подойду, а меня опять он окликнет: «Эй, мужик, дай десяточку», а если не окликнет, так пойду на пути» – намерения были ясны, задачи и цели поставлены.

Обычно, когда кто–то из семьи уходил из дома по делам или на прогулки, то, выйдя за козырек от подъезда на широкий тротуар, обязательно оборачивался и махал в окно. С этого ритуала начинался любой выход. На этот раз Жора намеренно не обернулся и не помахал в окно. Во–первых, он обижен, а во–вторых... и первого достаточно!

 

* * *

 

В поздний час людей у станции метро – как раз у булочной – было немного. Конечно, никто его не окликнул. Оставалось искать ветра в поле, то есть на железнодорожных путях. Честно говоря, Жора побаивался туда пойти, но и возвращаться пристыженным домой с этими пакетами он не хотел. Дочка не поймёт. «Дэви тоже было страшно. Он и вовсе ребёнок, а всё сделал правильно – до последнего дюйма» – с этими словами, сказанными самому себе в ободрение, и заспешил Жора в темноту.

 

* * *

 

Эта неожиданная и нежеланная встреча перевернула душу Павла наизнанку. Купленная бутылка водки покоилась в кармане нераспечатанной. В другом кармане – молочные сосиски, подаренные Жорой. Нахлынули воспоминания. Но не о Жорике, а о себе – о том прошлом себе, когда горы готов был свернуть. Золото на юношеском, золото на взрослых городских, золото на союзных соревнованиях, спартакиада – и опять золото. Потом травмы, долгий путь восстановления и… бесславное завершение спортивной карьеры. Но и тогда он не сломался. Окончил институт, стал преподавателем физкультуры в школе, вёл легкоатлетическую спортивную секцию многоборья и факультативы. Женился. «Марина и сейчас красавица. Стыдно дома теперь появляться. Её только позорить перед всем домом» – горестно ему было всё это вспоминать.

Как? Почему он стремительно покатился по наклонной? «Только ли я один? Нас таких десятки миллионов по всей Стране, которые “просто не вписались в рынок”. Вот и я не вписался в поворот» – мысли о себе не отпускали.

Вспомнил каким вниманием был окружен со стороны молоденьких, да и не только молоденьких, учителей в школе. За ним пытались ухаживать, а вернее сказать – обхаживать, а ему нравилось. Опять он первый парень. Да только кроме Марины ему никакая другая была не нужна. Завершился романтический период его дружбы со школой и начался другой, когда вдруг стали витать слухи о его «похождениях», «подвигах». Вызовы к директору на откровенные разговоры (совсем как в школьные годы), объяснительные на тему «что он не верблюд» и в результате заявление по собственному. Вот тогда его депрессия и накрыла по полной, а друга лучшего, чем бутылка, не нашлось.

«Но это тогда не нашлось, а сейчас можно посмотреть и на себя, и на окружающую среду другими глазами. Сколько таких, что «не вписались»? Десятки миллионов. Сколько тех, что худо–бедно вписались? Миллионов пятьдесят. И все они оказались меня сильнее. Обидная истина. А сколько тех, что из «не вписанных» перешли в разряд «вписанных»? Я таких не знаю. Вот тебе и цель, Павел Николаевич» – он всегда умел с собой поговорить. Профессиональная привычка, которая осталась с ним, несмотря на годы помутнения.

Павел Николаевич (уже не Пашка и не хмырь какой) направился к железной дороге в стан своих сотоварищей по непутёвости.

 

* * *

 

Костёр на пустыре у железнодорожного полотна Жора увидел издалека и медленно продвигался «на огонёк». Как он будет с ними общаться? А вдруг придётся всю ночь там провести? «Пропахну едким дымом и от меня шарахаться начнут люди на улице. А может и не начнут. Да и что дым? Эх, жаль картошку из дома не захватил. Детство бы вспомнил. Как же здорово тогда было: надергаешь в огородах на Москварике (как и все москвичи, Жора произносил название Москва–река в одно слово с ударением на «а», да ещё и через «и») картошечки молодой, с ребятами костерчик сочиним погреться, заодно и поесть. Ничего вкуснее, чем обуглившаяся снаружи и пропечённая внутри картошка, я и не знаю до сих пор. Настоящий деликатес для пацанов. Надо будет Светочке дать попробовать. Лена не оценит, пальцы марать не станет, да и корочку выкинет. А в ней вся суть» – с такими воспоминаниями шагать стало как–то веселее.

 

* * *

 

– Поглядите, господа–товарищи, интеллигент какой–то к нам пожаловал, да с двумя мешками. Наверное, подарки принёс, а мы стишки не выучили. Унесёт ведь обратно.

– А что, уже Новый Год? Чё–то опять без снега. Это хорошо.

– Нет, я к Павлу. Знаете такого? Он из ваших. Ну такой – под два метра. Я его друг.

– А, так это он от тебя нам бутылку водки и сосиски передал? Ну, спасибо, мил–человек.

– Так где он? Как мне его найти?

– Да сегодня он какой–то никакой. Потерялся человек среди городских повседневностей. Не выдержал трудностей романтической жизни в единении с природой в пределах городской черты.

– И всё же? Где он?

– Ушёл твой Паша, может ещё вернётся, конечно. К себе ушёл, в овражки. Оторвался от дружного коллектива обитателей трущоб.

– Речь у Вас развитая. Вы кто… по образованию.

– Извольте, представлюсь – Кречетов Иван Иванович, преподаватель словесности в педагогическом университете… в далёком прошлом. А ныне – свободный художник, бродяга, исследователь городских пустырей. Между прочим, склонностью к бродяжничеству, да что там склонностью, там патология сплошная, страдал сам Алексей Максимович Горький, урождённый Пешков. И посмотрите, какие великолепные произведения создал? Вот, что значит из жизни образы брал и своими ножками вдоль да по матушке России походил. Но, годы у меня не те, не молодые, поэтому и задачи ставлю поскромнее. А поесть Вы ничего не принесли? Кроме Горького страстью к бродяжничеству страдал другой гений – уровня всего человечества. Звали его Уильям Сайдис, американец. Так он в четыре года прочитал самого Гомера в оригинале, к восьми годам выучил восемь языков, в одиннадцать лет поступил в Гарвард и что, я Вас спрашиваю? Стал просто гениальным отшельником. Карьера преподавателя не задалась из–за постоянных насмешек учеников, многие из которых были старше его самого. Пытался заняться политикой – и кратковременно попал в кутузку. Пробовал писать, но мыслей много, а опыта житейского нет. Где он только не работал – и грузчиком, и мелким клерком, за любую работу брался. Но слава гения словно насмехалась над ним. Журналисты находили его, описывали подробности жалкого влачения бытия. И вот в тот момент, когда он приобрёл необходимый жизненный опыт, чтобы воплотить его через книги в образы, случается новая неприятность – он умирает… У Вас совсем–совсем ничего нет поесть, даже семечек? А я выбрал более размеренный и менее радикальный путь служения музам. Я делюсь рассказами с друзьями. Поверьте мне, уважаемый, это благодарное сообщество.

– Нет, поесть у меня ничего с собой нет сейчас. Действительно, я не подумал об этом. Там, у метро есть магазин круглосуточный. Я бы дал вам денег на продукты, но вы же водку купите, а не поесть. А скажите, Иван Иванович, Вы сказки… русские народные любите?

– Как Вам сказать. В русских народных сказках – практически в каждой – много мистического смысла. Они зарождались в момент единения славянского этноса, восходят исторически к языческим временам. Дети воспринимают сказки, как нечто увлекательное: поехал туда, сразился с тем, привёз трофей. Для детей это не материал для раздумий. Это, если хотите, то, что трогает и развивает их воображение, соединяет, так сказать, левое и правое полушария. В этом сегодня их основная функция для детского развития. Чем отличается тот же Кощей Бессмертный от Мерлина? Да ничем. Оба в лесах обитали, рядом у каждого своя ведьма. А вот с богатырями дело обстоит иначе. Рыцари Круглого Стола воевали чаще с внешними соперниками, а русские богатыри чаще со своими собратьями только наделяли их отрицательными свойствами. Так из некогда своих ратников они превратились в изгоев – Соловей разбойник, Змей Горыныч, Святогор с натяжечкой. Это эхо междоусобицы. Интересно было бы посмотреть на судьбу Ильи Муромца, например, если бы Русь тогда приняла иудаизм. Но это тема для отдельной лекции. Ну, хотя бы сто рублей имеете?

– Имею. Интересно мне с Вами, Иван Иванович. Буду заглядывать «на огонёк».

 

* * *

 

Овражки. Это на их дворовом языке так называлось то живописное место на берегу Москвы–реки. Там действительно было прежде много густо заросших оврагов, в которых мальчишки проводили изрядно много времени и находили для себя много полезного. Это и ветки под рогатки, трубки, чтобы пуляться бузиной друг в друга перед цветением тополей; это и тарзанки. Аж дух захватывало. Дерево на вершине оврага, а долетаешь в высшей точке до середины, когда до дна высота с пятиэтажный дом. И ведь никто не побился, никто не соскочил. А всё потому, что мертвецки от страха держались за перекладину. Вот же были времена – сплошной адреналин.

Жора заулыбался и на душе стало легче. Что–то хорошее в нём зрело.

 

* * *

 

Павел не решился открыть дверь своим ключом. Долго стоял у порога и прислушивался к себе и к тому, что за дверью. За дверью царила тишина. Он знал, что если позвонит и Марина ему откроет, пустит на порог, то обратной дороги в ту бродячую жизнь на дне уже не будет. «А хватит у меня сил? Смогу ли я сдержать слово и подняться? Мне сейчас как никогда нужна её сила, мудрость, терпение, поддержка. А если обману? Тогда просто утоплюсь» – он потянулся к звонку и услышал шум за дверью. В следующий момент она распахнулась. По другую сторону стояла Марина в халате и смотрела на Павла.

– Как? Как ты почувствовала, что я пришёл? Здравствуй, Марина.

– Здравствуй, Паша. Соседка тебя в глазок разглядела и мне перезвонила.

– Марина, знаешь, я сегодня Жору встретил. Помнишь, я рассказывал тебе об этом чудаке? Он такой… денег дал на водку и сосиски оставил. Был сначала радостным, а как меня узнал, так словно ночь вокруг опустилась. Угасла вся радость в лице. И у меня всё оборвалось. Оставил я и водку, и сосиски… там.

Павел сделал движение головой, словно отсюда могло быть видно это самое там.

– Помоги мне подняться. Хочу вернуться в школу, к себе… к тебе. К Жорику.

– Возвращайся, Паша. Я ждала. Пойдём, я покормлю тебя.

 

* * *

 

Дом Жора хорошо помнил; помнил и этаж, а вот какой подъезд – это ушло из памяти. «Их всего четыре. Точно не крайние, а вот второй или третий?» – этого он не знал теперь. Да и был он в квартире у друга только раз. Он же всё время на сборах, а Жора на репетициях или в физмат школе. Вспомнил детскую считалку – эники беники ели вареники. Получилось, что в третьем подъезде.

Жора поднялся на пятый этаж. Нерешительно замер у двери, прислушиваясь. «Кажется, квартира обитаема. Может Паша после ванной ужинает? Голосов не слышно. Это хорошо. Получается, что без скандала домой попал. А если это не та квартира? Все–таки «эники беники» не совсем научный метод определения».

В этот момент дверь распахнулась второй раз за ночь. На пороге стояла высокая, красивая брюнетка с собранными волосами и в домашнем халате.

– Сработали беники. Вполне себе научный метод.

– Кто Вы? Что Вам надо? Какие беники?

Марина перевела глаза на пакеты из «Пуховика». «А, это он мне предлагает треники. Треники, только с дикцией проблемы. Послушайте, какие треники в три часа ночи?».

– Нет, я ничего покупать с рук не буду.

Марина хотела уже захлопнуть дверь перед растерянным Георгием, как услышала из–за спины голос мужа:

– Марина, это Жорик. Тот, о котором я тебе рассказывал.

– Марина, Вы красивая, очень приятно. Я для Паши тёплые вещи принёс. Всё новое, не ношенное. Я только ценники срезал. Паша хороший. Он обязательно поднимется. Уж я–то его знаю.

– А если по размеру не подойдут? И не обменяете, и сдать не получится.

– И не надо будет сдавать. Я знаю одно место, там всегда подойдёт и по фасону, и по размеру.

– Зайдите хоть погреться.

– А как Вы узнали, что я под дверью стою?

– Соседка в глазок увидела. Перезвонила на домашний. Бессонница у неё. «Культуру» смотрит и в глазок.

 

* * *

 

В комнате Павла почти не было мебели. Книжки лежали стопочками на полу, небольшой столик, больше похожий на этажерку с хлипкими ножками – рядом с матрацем. Зато стены были увешаны медалями на широких ленточках, кубки на полочках и фотографии из школы, с учениками в спортивной секции. Красавец Павел в центре событий.

 

* * *

 

– А поссорились то из–за чего?

– Не поверишь, Паша, из–за русских народных сказок. Особенно из–за этих, будь они не ладны, «Гусей лебедей». Я научно обосновал, а она на развод подаёт.

– То есть сам виноват. Эх, Иван Ивановича на тебя нет.

– Как же нет… я с ним час или больше беседовал, когда тебя искал.

– И что? Понял что–то?

– Понял. Пора прекращать эти глубинные копания.

– Правильно. Я вот мультик помню «Ивашка и Баба–яга». Там тоже гуси–лебеди. Смешной, добрый. Да и в других Кощеях, Соловьях разбойниках и Горынычах давно уже не видят злодеев. Примирились. Все теперь наши.

– Как ты сказал? Все наши? Точно! Я же сам сегодня это Светочке говорил. Все наши – и те, что на улице. Пойду я Паша.

– Куда же ты пойдёшь в четыре утра? Дождись автобусов.

– Пойду я, Паша. Лена ждёт, да и сказку–другую дочке почитаю.

– Какую сказку–другую, Жора? Дождись хотя бы, когда рассветёт.

 

* * *

 

Предновогодние хлопоты — это значимое и приятное занятие для всей семьи. С утра Георгий прошёлся по магазинам, собрав все скидки. Потом ещё раз вышел и вернулся через полтора часа с новой историей от Иван Ивановича. На сей раз подробному разбору подвергся Байрон. Досталось и Александру Сергеевичу за повышенную ревнивость.

Лена колдовала на кухне. Салатик "Оливье" оставалось только заправить. Она не торопилась. Это лучше сделать попозже. Сейчас она была занята одновременно сразу несколькими блюдами. Натёрла лимоны для лимонного пирога, подготовила тесто; на плите булькала свекла, из которой потом она приготовит чудесный салатик – тёртая свёкла с майонезом–провансаль, заправленная солёными огурчиками («Молодец, Жора, умеет выбирать»), чесночком и присыпанный тёртым грецким орехом. Конечно отварная пёстрая фасоль, как гарнир к запечённому мясо с лучком под майонезом и сыром. В общем, много было дел, чтобы сказочный стол стал былью.

Жора со Светиком нарядили ёлку, попрятали, каждый в своих укромных местах, подарки друг другу, чтобы выложить под бой Курантов – и обнаружилось, что у них ещё остаётся масса времени. Можно и сказки почитать, и видео посмотреть.

В дверь позвонили. Лена крикнула Жоре, чтобы он открыл, а у неё руки в свекле. Оказалось, что это Паша зашёл. Один. Марина колдовала на кухне. Он сильно изменился: помолодел, немного поправился, но всё равно безупречно стройный парень. Хоть сейчас на доску почёта.

Павел поздоровался с Жорой, тут же Лена отозвалась:

– Привет, Паша, с наступающим. У меня руки в свекле. Не обнимаюсь. Боюсь испачкать тебя. Как Марина?

– Хорошо всё с Мариной. Колдует на кухне. Завтра вместе зайдём к вам с поздравлениями.

Пока папа отвлёкся, Света ещё пару подарков перепрятала в свои тайники, а потом побежала в прихожую.

– Дядя Паша!

– Здравствуй моя родная, здравствуй красавица.

Павел поднял Свету на руки, а она прильнула губами к самому уху и зашептала:

– Дядя Паша, а у меня скоро братик будет, только папа ещё не знает. Это наш с мамой секрет. Я буду заботиться о нём и никаким гусям–лебедям не отдам.

Теперь пришла очередь Павла пошептать свой секрет Свете:

– И у нас скоро будет маленький. Он вырастет и никому тебя в обиду не даст.

 

* * *

 

Когда Павел ушёл, Света с папой вернулись к ёлке. Жора посмотрел на телевизор и спросил:

– А хочешь, Светик, мы с тобой фильм посмотрим? Я новое видео достал – «Человек амфибия».

– Давай. Я люблю про рыбок.

 

* * *

 

В приёмном покое отделения общей хирургии царила ночная тишина, которая всегда обманчивая и может исчезнуть в любую минуту. Так оно и произошло. Забежала в комнату отдыха взволнованная старшая операционная сестра.

– Светлана Георгиевна, тяжелую больную доставили. Ожоги лица, руки… третьей или хуже степени.

– Иду, Вера. Только впредь постарайтесь не употреблять это слово «больные» при мне. Это наши пациенты, которым нужна наша помощь. И мы будем бороться за каждого из наших до последнего дюйма.

 

 

Пятница, 28 октября 2022 г.