Кто знает, как стихи родятся?
Кто знает, как стихи родятся?
Какие правила годятся,
Чтоб огонек души, не ведающей покоя,
Смог на бумаге выразить такое
Неясное смятение и грусть,
Иль прокричать:"Я больше не вернусь!"
Вот сколько существует человек,
Таков и у поэзии свой век.
Сложились , видно за столетия
Каноны, правила и междометия.
Но есть одно незыблемое средство
В стихах, и вечное оно...
Вот , как напасть какая-то иль бедство
(Порою грустно, а порой смешно)...
Скажи, ты можешь не дышать,
но жить? Ведь верно, это невозможно?
Скажи, ты можешь не писать,
То грустно, то ли весело, тревожно?.
Кто дышит, думает и чувствует стихами,
Тому не запретишь играть словами.
Стихи, как воздух, (не прикажешь НЕ ДЫШАТЬ).
Попробуй долго строчки не слагать,
Почувствуешь нехватку кислорода.
В тебе испортится, наверное, погода;
Рука потянется к бумаге невзначай...
Ну, доктор-карандаш, эй, слышишь, выручай!
Какие правила годятся,
Чтоб огонек души, не ведающей покоя,
Смог на бумаге выразить такое
Неясное смятение и грусть,
Иль прокричать:"Я больше не вернусь!"
Вот сколько существует человек,
Таков и у поэзии свой век.
Сложились , видно за столетия
Каноны, правила и междометия.
Но есть одно незыблемое средство
В стихах, и вечное оно...
Вот , как напасть какая-то иль бедство
(Порою грустно, а порой смешно)...
Скажи, ты можешь не дышать,
но жить? Ведь верно, это невозможно?
Скажи, ты можешь не писать,
То грустно, то ли весело, тревожно?.
Кто дышит, думает и чувствует стихами,
Тому не запретишь играть словами.
Стихи, как воздух, (не прикажешь НЕ ДЫШАТЬ).
Попробуй долго строчки не слагать,
Почувствуешь нехватку кислорода.
В тебе испортится, наверное, погода;
Рука потянется к бумаге невзначай...
Ну, доктор-карандаш, эй, слышишь, выручай!