песТня

Зрело одиночество в голове

где-то под виском и чуть-чуть левей,

там катало мысли в тяжёлый шар

так, что было трудно порой дышать.

Тарахтело дятлом, скулило псом,

по ночам нахально гоняло сон.

А потом, намаявшись в глубине,

змейкой выползало гулять вовне.

 

Колобродило меж стен тесной кухни,

где, насытившись луной, тени пухли,

помогало ветерку в трубах плакать

и крошило непокой в чашку латте.

 

Породнились с ним, перешли на «ты»

под бокал вина и табачный дым:

обнимало, путалось в волосах.

На коленях пел, не спешил спасать

кряжистый котейко, познавший дзен —

незлобиво жмурясь, сидел-глазел,

лбом пинал под локоть: «да ладно, чё,

отболит, развеется, утечёт».

 

Он не ведал, толстый рыжий пройдоха:

нам, пернатым с берегов Арвароха —

чтоб намёрзший ледничок начал таять —

не нужна большая шумная стая.

 

Только бы один, что давно знаком,

вдруг ворвался ласковым сквозняком.

Вместе — на крыло да под облака,

на земле бы — тоже не отпускать…

Посреди подлу́ненной темноты

честно караулят мои мечты

кот и одиночество до утра,

будто им подруга или сестра.

 

Но уверенной рукой, зная дело,

на троих целебный сбор осень делит,

а рассвет, спеша размыть боль и небыль,

недопитым каберне льётся с неба.