Однажды после войны
Октябрь лупит дождём по жёлтой листве.
В палате военного госпиталя холодно,
Степанов косится на вшивенький обогреватель,
вздыхает и кутается в армейское одеяло.
Тоже мне, палата люкс для высшего комсостава!
Одна радость, что приставлен солдатик,
который послушно бегает, куда надо —
он из выздоравливающих, потому и весел.
Степанов лежит в госпитале вторую неделю,
на дворе осень две тысячи второго года,
приходится "косить" от военных сборов —
ну какая нужда ехать на месяц к чёрту на кулички,
директору завода есть чем заняться на работе,
но военком Туманов упёрся рогами насмерть.
Его можно понять, офицер только принял дела,
а начфинов в области мало — пять человек,
из которых остался "в живых" только один Степанов.
Бывший полковник Павленко предлагает демарш —
залечь на пару недель в армейский госпиталь.
Делать нечего, приходится экстренно ложиться,
лечить гипертонию, ходить на процедуры.
Солдатики смотрят на Степанова с уважением,
он много читает, что-то пишет на листах бумаги,
которую легко раздаёт солдатикам на письма,
даёт закурить из припасённой пачки "Примы" —
хотя сам, конечно, курит "Парламент".
После обеда Степанов тихо исчезает из палаты,
едет на завод, закрывается в кабинете,
расписывает почту, просматривает «банк»,
потом вызывает по очереди заместителей —
в общем, тайно руководит предприятием,
терпеливо ожидая окончания госпитализации.
В госпитале ему очень рады —
медики вовсю пользуются услугами завода,
что-то варят, пилят, режут, строгают — "change"!
На улице вроде распогодилось, можно идти гулять.
Степанов обувает сапоги, смотрит вниз во двор,
и сигарета вдруг вываливается у него изо рта —
мать честная, госпиталь захватывают чеченцы!
У ворот два чёрных джипа, на плацу стоит третий,
солдатики разбегаются кто куда, штурмуют забор,
прячутся кто где может — подальше от бородачей.
— Там это... Там вас зовут к воротам... —
солдатик трясётся от страха, он готов рухнуть,
Степанов показывает на стул — сидеть, караулить.
Что за хрень? Кому он оказался так срочно нужен?
Есть у него знакомые кавказцы, скупающие сою,
может, решили прикупить пару комбайнов?
Разум отказывается верить в нечто плохое.
У ворот всё разъясняется легко и просто —
навстречу идёт в чёрном плаще сам Белал Хасанов,
постаревший, полысевший — модник, красавчик,
известный бизнесмен родом с Кавказа,
в ауле у которого Степанов просидел в 96-м
целую неделю в подвале за чужие грехи —
ах, как они торговали тогда чеченской водкой!
— Алик! Как ты? Что случилось? Чем помочь?
Мне сказали, что ты при смерти, совсем умираешь!
А ты не умираешь, да? А я ехал, волновался...
Трёх братьев потерял, тебя не хочу, понимаешь?
Степанов щурится от солнца, ему чертовски приятно.
Машет майору-начмеду, который прячется за углом.
Майор выходит с опаской, но держится подальше,
фальцетом просит убрать машины с территории.
Белал нехорошо прищуривается, но соглашается.
Охрана у Белала крутая, все в чёрных комбинезонах,
внушительные бородатые мальчики в тёмных очках.
Несмело подходит худой солдатик в ношеном х/б,
просит у Степанова разрешения занять КПП —
Степанову и стыдно за свою армию, и смешно.
Они долго сидят с Белалом на солнцепёке,
Степанов похож на товарища Сухова,
Белал — вылитый постаревший Абдулла.
Они вспоминают былое, весёлое и не очень,
иногда хохочут, но больше горько молчат —
нет уже на свете ни Руслана, ни Ибрагима,
жизнь стала совсем другой, всё изменилось.
Прошли годы,
и теперь они глядят друг на друга совсем не так,
как тогда, в страшном 96-м —
они больше не враги и никогда им не были,
они всегда оставались людьми,
потому что с самого начала знали:
враг — это тот, кто хочет перессорить их народы.
А им — нет,
им не стыдно смотреть друг другу в глаза.
