алое

Уходила в потёмки.

 

Луна — поводырь по мерцающим тропам —

дрейфовала у кромки бурливой воды:

несмолкающий ропот

каменистому ложу пенял на судьбу суетой многословной.

 

Переполненный ложью и страхом, разбух, извергаясь — «виновна!» —

вызревавший на сплетнях зловонный нарыв.

Площадь ульем гудела:

«Ну-ка подлую плетью! Дожда́лись поры: богонравное дело —

ведьмовски́е бурьяны под корень полоть!»

 

И не скрыться тебе бы —

на удачу, Джоанна, грозой пролило́сь

милосердное небо.

По Арденскому лесу разнёс ураган листья — каплями крови,

будто злющие бесы терзали врага — кумачовые кроны.

 

Затихающий ветер — послушный гонец, несговорчивый сторож —

под опаловым светом болотных огней,

чернотравьем неторным

проводил и оставил беглянку одну —

ожидать господина.

 

Расступился кустарник, маня́щий шагнуть.

Там, на ветке осины

подвенечное платье: карминовый шёлк, золочёные ленты.

 

За назначенной платой, Джоанна, пришёл убивающий лето

терракотой и охрой резных алтарей,

отбирающий тени,

выпивающий вздохи посмевших гореть па́лом тёмных плетений.

 

На увядшей отаве обильной росой брызги стынут багрово.

Эхо боли оставил предутренний сон под туманным покровом.

Незалечены раны, в оковах тугих кормят старые тайны.

 

По тебе ли, Джоанна, тоска пустельги и слеза краснотала?