Чёрная лютня
Катит река за волною волну,
Плачет старик и глядит на Луну,
Шепчет: "Каким же жестоким я был -
Я и её, и себя погубил".
Молча глядит золотая Луна,
Плачет старик, а в ответ - тишина.
Лет тому, может быть, десять назад
Молод старик был, несметно богат,
Горд и силён, и удал, и красив,
Был и умен он, и красноречив.
Девичье сердце разбил не одно,
Женские ласки он пил как вино.
Первым всегда и во всём он бывал,
Всех остальных он порой презирал.
Был он и знатен, и дерзок, и смел,
И добивался всего, что хотел.
Он неудач и печали не знал,
Лишь побеждал, а потом пировал.
Как-то он ехал с охоты домой,
Ехал над этой же быстрой рекой,
И показалось ему вдалеке
Будто кого-то увидел в реке.
Он присмотрелся, пришпорил коня:
В алых лучах уходящего дня
Деву прекрасную видит в реке,
Рыжеволосую, в ярком венке.
Он только ахнул - смотрел и смотрел,
Робок вдруг стал и окликнуть не смел.
Знал лишь одно: никакие мечты
Не нарисуют такой красоты.
Будто бы ива - плавна и нежна,
И величава, как будто княжна.
Ликом луны восходящей светлей,
Очи - вечернего неба синей.
Красною медью распущенных кос
Будто опутан он к месту прирос,
И, как во сне, очарованный ней
Тихо шепнул он: "Ты будешь моей!"
Вдруг на него посмотрела она
Взглядом, в котором дышала весна,
К берегу быстро она подплыла,
Яркий венок для чего-то сняла:
"Путник, дорогой своею иди!
Ты на меня не гляди, не гляди.
Парой с тобою нам не быть вовек,
Я же русалка, а ты - человек."
Дева на воду легла во весь рост,
Виден стал рыбий сверкающий хвост.
Брызги подняв, уплыла в глубину,
Сердце его утащила ко дну.
Сон он с тех пор потерял и покой,
Целыми днями бродил над рекой,
Всё бормотал себе что-то под нос,
Высох как тень, волосами зарос.
"Я объявляю природе войну!
Я свою злую судьбу обману!
Пусть ты русалка, а я человек,
Вместе мы будем, и будем навек!"
Знал он, что в чаще лесной и глуши,
В непроходимой зеленой тиши,
В тёмной избушке жил старый колдун:
"Ты мне поможешь, проклятый ведун!"
Он скакуна оседлал на заре
У колдуна был к вечерней поре.
Дал ему чёрную лютню ведьмак
И начертал на ней ведовский знак:
"С этою лютней ты песни споёшь -
Может быть правду а, может быть, ложь.
Сложатся сами в куплеты слова
И одуреет её голова.
Станет она одержима тобой,
Будешь доволен моей ворожбой."
В полночь он с лютней стоял над рекой
Под золотою и полной луной,
Ласковый ветер шатал камыши,
И тишина, и вокруг ни души.
Струн колдовских он коснулся едва,
Сами в куплеты сложились слова.
Песня волшебная, грусти полна
Мягко лилась и внимала Луна,
Плакали звезды над темной водой,
Низко склонился багульник седой.
Что это? Громкий послышался всплеск,
Брызг бриллиантовых вырвался блеск -
Вот она, милая, прямо пред ним,
И говорит что желан и любим.
Просит, чтоб в замок скорее отвез,
Полная счастья и радостных грез.
Он же не медлит, ни мига не ждет,
На руки деву-русалку берет,
С нею садится скорей на коня,
Мчится, как будто бы ветер дразня.
И до утра он в покоях своих
С ней просидел как счастливый жених.
Серое утро пришло будто тать,
Воздух русалка губами хватать
Стала как рыба: "К воде мне, к воде!" -
Тихо вздохнула. Как не быть беде?
Как он ни гнал, как ни шпорил коня
Траурным утром несчастного дня
Мёртвой русалку довёз до реки,
Сам как мертвец от жестокой тоски.
Он положил её на берегу,
Нежно коснулся безжизненных губ.
Вдруг из реки безутешный и злой
Старый поднялся седой водяной:
"Ты мою дочь колдовством погубил!
Ты её страстью бездумной убил!
В страсти своей и своей ворожбе
Ты не о ней думал, а о себе!
Сколько б могла она жить еще лет
Тихих, счастливых... Теперь её нет.
Был у нее и любимый жених.
Если бы не было песен твоих
Я бы еще покачал русальчат,
Милых моих и родимых внучат.
Нет. Их не будет. Твоя же вина
Будет проклятием отомщена!
Молодость, сила, твоя красота
Словом моим навсегда отнята!"
С шумом под воду ушел водяной
Серый качнулся туман над рекой
...
Катит река за волною волну,
Шепчет старик и глядит на Луну,
Плачет: "Каким же жестоким я был -
Я и её, и себя погубил".
Молча глядит золотая Луна,
Шепчет старик, а в ответ - тишина.
