Пришествие деда Бабая
на "Лодка деда Егория"
(Елена Наильевна)
Где водомерки скачут ловко,
на безымянном озерке,
стоит, покачиваясь, лодка
со стрекозой на кочетке.
Вокруг мальки щебечут стайкой,
летит взволнованный бекас.
Вот был бы ты промокшим зайкой,
Мазай тебя на ней бы спас.
Но чуть рассвет посеребрится
и росы на небе блеснут,
чуть тёмный лес зашевелится
и травы селезня вспугнут,
меж камышей проскочит ужик,
а цапля выскользнет, как вор,
и тень от ивы станет уже,
выходит к лодке дед Егор.
Бредёт, ногой ступает в лодку,
отчаливает и гребёт,
бормочет в редкую бородку:
«Вперёд, родимая, вперёд!
Вперёд, какие, к ляду, хвори!»
И налегает на весло,
твердя себе: «Давай, Егорий!»,
костлявой смертушке назло.
Душа-то всем ветрам открыта,
любой судьбе, любой беде,
да и подумаешь, беды-то —
не отражается в воде.
Вдыхает сизый воздух жадно,
Егорий — старый человек.
И ничего, что помер, ладно,
намедни, давеча, в четверг.
___________________________
___________________________
Щебечут стайкой дети рыбы,
летит бекас, на нервах весь.
Промокших заек видел ты бы,
то помер бы со страху здесь,
на озерке, да на ночь глядя.
Замри, засохни, не дыши.
Чу! Дед Бабай, ужасный дядя,
гребёт, сгибая камыши.
Играют волны, ветер пляшет,
измена селезня долбит,
и уж, ничтожеся сумняше,
с гадюкой делают кульбит.
О, нет беде альтернативы:
прут водомерки ловко вскачь,
сужаются в испуге ивы,
от ужаса икает грач.
Трава («обычная сегодня»)
пугает всех, кого не лень.
Вот чупакабра («срань господня!»):
кровь стрекозы сосёт олень.
Орут ослы истошным криком,
судьбу кабанчики клянут,
мегеры в облике двуликом
о пряник освящают кнут.
...«Намедни», «давеча» и «нонче» –
в любом стихе для рифмы шарм.
Так путь к читателю короче,
и мозг не грузит ни шиша.
А был бы правильный любовник –
орёл, экстравагантный гусь,
то помер бы дедок во вторник.
Ну, в среду, максимум. Клянусь.
