По сравнению с чрезмерной иллюминацией центральной улицы тьма внутри квартала казалась гуще. Редкие фонари возвышались над тротуарами как ястребы над добычей и светили блекло и рассеянно. Только впереди ярко освещенная мусорка служила наземным маяком для запоздалых гулён. Я шла, спотыкаясь и глядя под ноги, по выщербленной бетонной дорожке прямо к ней. Уже на расстоянии пяти метров до неё я увидела картину, прислонённую к стене. Изображенная на ней Нафиса смотрела на меня своим большим, сверкающим даже при таком освещении, глазом. Второй глаз прикрывала волна иссиня-черных волос. На щеках еле угадывался легкий румянец, зато карминно-красный цвет губ делал картину яркой, но не вульгарной. Искусно и почти незаметно подведённые влажные глаза смотрели внимательно и живо. Да, именно такой я всегда и любовалась ею. Ещё чуть-чуть – и она бы улыбнулась мне своей особенной, лучезарной улыбкой.

– Кто выбросил эту картину? – спросила я у мусорщика.

– Вон из этого дома, – кивнул он головой направо. – Вынесли много картин, их все разобрали. А эта никому не понравилась. Говорят, что у девушки взгляд ведьмы. Заберите, а то я завтра отправлю её на свалку.

Нафиса как раз жила в доме, из которого на мусорку попал её портрет.

– Нет, мою подружку можно упрекнуть в чем угодно, но только не в этом! – подумала я и решила подарить свою находку той, которая живее своей брошенной копии.

Несколько лет назад я жила в соседнем доме. У меня появились две подружки – художница Таня и её одноклассница Нафиса. Частенько, благодаря территориальной близости, мы встречались у Тани за чашкой чая с шоколадкой.

Нафиса казалась ослепительной звездой, упавшей с небес, образцом внеземной красоты, очарования и деликатности, всегда одетая с шиком во что-то уникальное и гармоничное. Родители, известные певцы, казались приёмными, настолько она отличалась от них –тонкая как пресловутая тростинка, с белонежной прозрачной кожей, c огромными карими глазами и роскошными, ухоженными черными волосами, всегда со свежим маникюром на длинных изящных пальчиках, со стройными ножками и узкими лодыжками. К этим физическим достоинствам добавьте ум философа, широту интересов, высшее образование, улыбку фотомодели и не женский юмор. Юмора у женщин обычно нет. В любой компании она становилась точкой притяжения, вокруг которой вращались маленькие никчемные звёздочки, по одной покидающие её царство.

И вот такая неописуемая молодая женщина, страстно мечтающая о любви и поддержке любимого, никак не могла создать семью ни с одним мужчиной! В ранней юности она вышла замуж, родила ребенка и сразу развелась.

Когда бы мы ни встречались, концом наших женских посиделок всегда становился её иронично-грустный рассказ об очередном поклоннике, который после знакомства проводил до дома, назначил свидание и не пришел на него. Или пригласил в дорогой ресторан, сам не пришел и пропал навсегда. Мы с сочувствием слушали рассказы о том, как ей больно каждый раз сидеть одной перед пустым столиком в зале под ехидными взглядами дам и оценивающими причмокиваниями их спутников, ожидая очередного парня. Ветер никогда не дул в её паруса. Лодка семейной жизни стояла на пристани рядом с нашей Ассолью. Мы втроём ломали голову – что мужчинам могло не нравиться в ней?! Почему все они вели себя одинаково?!

Ни одно предположение не выдерживало критики, кроме одного: наша красавица носила “венец безбрачия”. Деятельная Нафиса пыталась снять его, посещая всяких гадалок и колдуний, но ничего не помогало. Число поклонников перевалило за сто и росло до тех пор, пока пятидесятилетняя Нафиса не купила себе квартиру. Там она занялась устройством семейной жизни вместе со взрослым сыном, который заменил ей всех желанных мужчин.

Выглядела она при этом как всегда – на двадцать пять лет. И мы с Таней диву давались, не понимая, как ей это удаётся.

Правда, когда она жила в родительском доме, у неё был бессменный поклонник и постоянный жених – известный художник, родители которого погибли в автокатастрофе, оставив его сиротой в двадцать лет. Он обожал Нафису, и чтобы общаться с ней почаще приглашал позировать ему, рисовал её портреты и платил за это деньги.

– Почему бы тебе не выйти за него замуж, – говорили мы ей.

– Девочки, я не могу выйти замуж за брата. – смеялась она, рассыпая звон тоненького колокольчика из уст. – Ведь он мне как брат. Я рассказываю ему про всех своих поклонников, а он мне даёт советы, как им понравиться. Могу и поплакаться у него на плече – я ведь просто слабая женщина.

– Ни за что не поверим, что ты умеешь плакать. Не сочиняй – это просто женская уловка, чтобы он тебя пожалел.

– Да, мне приятно, чтобы кто-то меня пожалел. Мама уже ругается, что я до сих пор живу в её квартире с ребенком, и кричит, что давно пора выйти замуж. Сестре я тоже мешаю наладить личную жизнь. Каждый её новый знакомый, который приходит к нам в дом, сразу забывает про неё и предлагает мне руку и сердце – а потом исчезает.

Вспомнив всё это, я решила узнать, кто и почему выбросил картину.

– Почему картины Саида оказались на помойке? – спросила я одноклассника, который дружил с этим художником и жил с ним в одном доме.

– Соседи выбросили, он же был одиноким. Так жалко. Он долго болел и недавно умер. Ты знаешь, что он безумно любил Нафису? – со скорбью сообщил он.

– Кто же этого не знал. Кажется, она после покупки квартиры перестала с ним общаться – занялась благоустройством своей новой жизни.

– Да. Думаю, это его и подкосило. У него обнаружили рак. Теперь, когда его больше нет, могу рассказать кое-что интересное. Ты ведь в курсе, что Нафису бросали все её потенциальные женихи?

– Конечно. Она так страдала из-за этого. Никак не могла понять, что в ней не так? Чем она так плоха? И страшилищи, и дуры нашли себе мужей, завели семьи и наслаждались жизнью. Она всегда нас спрашивала: “Неужели я хуже их всех?”

– Её беда в том, что она лучшая. Саид жил с ней дверь–в-дверь. После каждого нового знакомства, когда парень провожал её до дома и уходил, Саид догонял его и угрожал убить, если тот не оставит Нафису в покое, потому что якобы она невеста Саида. Передай ей, пожалуйста. Теперь она свободна от его уничтожающей любви. И пусть земля будет ему пухом. Это не его вина – это была его беда.

Я шла к Нафисе и не знала, что я несу ей вместе с портретом – счастье или горе. Дверь открыла всё та же юная девушка, а за спиной стоял рослый парень, её сын.

– Я пришла тебе сообщить, что Саид недавно умер от рака. – сказала я, расположившись в кресле.

– Да ты что … – расстроилась Нафиса. – Ну вот, умер мой самый верный мужчина. Зачем я прервала наши отношения? Он всегда помогал мне морально – выжить одной с маленьким ребенком. Предлагал пожениться, говорил, что будет носить меня на руках. А я общалась с ним как со статистом, безликой фигурой, даже не мужчиной, не пытаясь его понять. Какая я все-таки дура…

Она заморгала, судорожно пытаясь сдержать слезы, сжав пальцы в кулак, но потом все равно раcплакалась как первоклассница, получившая двойку. Плакала ли она, вспоминая истории своих неудач, или сожалея о том, что недооценила его чувства и не дала ему возможность осуществить свою мечту?

– Не плачь. Всё не так однозначно. Есть еще один нюанс. Тебе лучше узнать правду – она вылечит тебя от твоего комплекса неудачницы в любви… Хочешь?

– Хочу! – с надеждой она взглянула на меня.

И я ей всё рассказала.

– Что?! Это неправда! Твой одноклассник врёт! Саид меня очень любил – он бы никогда ничего мне во вред не сделал! Ты хочешь сказать, что меня не любил и он?!

– Какой смысл ему врать? Не знаю, насколько он искренен, но это очень похоже на правду.

– Если это правда, я бы сама убила Саида своими руками! – после недолгого молчания она закричала во весь голос. Из кухни выскочил сын и обнял её, успокаивая.

– Что случилось, мама? – забеспокоился он.

– Только что я узнала, почему у тебя не появился новый отец, а у меня муж, – опять закричала Нафиса, ударив диванную подушку со всей силы. – Всю жизнь я мучилась вопросом – чем я хуже других женщин ? Почему меня так унизительно бросают? Сколько ворожей врали мне и сдирали с меня деньги за обман, снимая ”венец безбрачия“, но он якобы появлялся опять. А Саид сидел и радовался этому. Я жила во лжи и металась от одной лжи к другой, каждый раз теряя надежду всё больше и больше. Про каждого нового знакомого я думала – вот он, тот, для которого я стану всем. Я, он и мой сын – мы станем самой счастливой семьей. Но каждый раз все шло прахом. Я еле приходила в себя, сносила иронию матери и насмешки сестры, но всё повторялось снова и снова. И вот теперь, когда мне уже не нужен ни один мужчина на свете, кроме тебя, я узнаю, кто виноват во всех моих несчастьях, во всех моих слезах и бессонных ночах. И я еще делилась с ним своими горестями, которые он сам устраивал! Во всем этом есть только одна хорошая новость – я не хуже других. В черту всех этих трусов и подлецов!

Они обнялись, сидя на диване. Сын гладил её по голове. Она выглядела такой миниатюрной рядом с ним, такой беззащитной, такой прекрасной … как всегда.

– Я принесла тебе твой портрет. – сказала я, вытаскивая его из сумки. – Ты помнишь, как Саид его рисовал? Остальные, к сожалению, попали в чужие руки. Ты на нем такая, какой он тебя любил. Посмотри, что написано на обороте.

– Портрет пэри. – медленно прочла вслух Нафиса и замолчала, задумавшись.

Я положила портрет обратно в сумку, потому что поняла: он всегда будет мучительным напоминанием о самых травмирующих годах её жизни, и пошла домой. Теперь он украшает мой коридор, и мне кажется, что у пэри появилась едва заметная счастливая улыбка.

 

 

 

 

Нафиса жила как раз в доме, из которого на мусорку попал её портрет.