Кубики

Стихи с материалом для компоста

сравнил знаток ментальных биомасс

и заявил, что все не так-то просто,

не все, не все придумано до нас.

Ему с утра не поднесли рассола –

и вот готов критический пассаж…

 

…А ты – слагай! Воспой поля и села,

и вечер, за который все отдашь,

и мамкину окрошку, и гармошку,

и свой родной медвяно мятный край.

Немного мяты и медку немножко…

А самогонку критику отдай!

Нет, он любви высокой не изведал,

и потому невесел и небрит,

и променял он Фета на конфеты,

и часто не по-русски говорит,

и, мелочным порокам потакая,

зовет тебя мегерой из мегер.

О, негодяй! Но ты ведь – не такая.

Ты – нежность. И почти что Анна Керн.

Начни: «Как говорил великий Пушкин…» –

и дальше – два катрена про любовь…

 

…Слова-словечки, детские игрушки.

На каждом – след младенческих зубов.

Ах, если бы за штамп – хотя бы рублик

в какой-нибудь гуманитарный фонд!

 

…Крути-верти дурацкий кубик-рубик,

А критикам тверди: «Какой афронт!

Вы – душегубы! Вы – ночные тати!

Недобрые слова, недобрый глаз!

У каждого найдется свой читатель!

У каждого… да только не у вас!»

На Кузьмиче халат – почти что тога

(хоть верит сам: талант нашел в стогу),

а ты – Эвтерпа века золотого…

Отдать бы шлакоблочный век врагу!

В цинизме новых дней былое тонет,

издателя младое племя доит,

и это – где же слово взять? – зашквар.

А ты в воображаемом хитоне

все так же славишь время золотое…

гармонь и арфу… Где ты, гонорар?!

Ты одухотворенная, другая,

К тебе слетает что-то… кто-то… чу!

 

…Из кубиков стихи своих слагая

(кривится критик: «Скука, и пурга, и…»),

читаешь.

Под окрошку.

Кузьмичу.