Шелест, шорох, а затем — тишина, и холод
Шелест, шорох, а затем — тишина, и холод
Повяжет шею плотным шарфом,
Чтобы не оставлять следов на горле.
Без тепла и вода станет камнем.
На плечах тяжесть неба опять понесут несвятые,
Башмаками скрипя, аки посуху, и сапогами.
В преддверии тьмы в голове бродит мысль
О начальстве тюрьмы, что-то вроде:
Проработав в ней жизнь, как сказать, что ты жил на свободе?
Рассуждая о роли модальных глаголов в судьбе,
Видишь: медленно кружит военный билет. Удивлённо
Понимаешь, что продали Родину клёны.
Свет учения по вечерам гаснет в классах.
Там, где мы томились когда-то за партой,
Муха лапки передние трёт над засиженной контурной картой.
Вязнет летний блицкриг. Виновата среда, говорят.
В вечной осени киснут умы и дороги,
И навстречу, из четверга, нам везут в целофане ребят,
Отслуживших своё и легко заменимых героев.
