Впетербуржен

1. Конец 90-х.

 

Ты поступаешь в лучший вуз страны

(так мама говорит – а мама знает, училась…).

Общежитие – разбег.

Всего на го́д – ведь будем «брать от жизни».

Ну, как пойдет…

Конечно, насовсем!

Официанты, сторожа… И стал взрослее, небрежно бросив:

-Да, снимаю там,

на Лиговке… -

И так наивно ждешь

немого восхищенья… Коммуналка,

скрипучая кровать да вид на рельсы.

Девяносто

рублей

коньяк с названием «Коньяк».

Клуб «Молоко» в Перекупном, а для перчинки –

нагие Маргариты в «Голден Доллс»:

ночной балкон над Невским – там, на третьем,

в одной лишь сетке, вязанной крючком,

хохочут, извиваясь в жарком танце…

Любуйся ими, стоя под дождем.

 

Вот город нависает над кроватью рассветным мороком,

оценивая: жив?..

И ты ему, кривясь, похмельным бредом:

- Я одолел тебя, имперский истукан!

С атлантами и сфинксами, с мостами,

со всей махровой достоевщиной (ну, да?!

скажи!)… -

А он тебе такой:

– Ну да… ну да… - И лужи в новый год,

в июне снег, и вывернутый зонтик…

 

 

2. Десятые.

 

Работа-дом. Приятная зарплата

и образцово крепкая семья. Легко,

небрежно, между стейком и солянкой

за пивом в пятницу во «Фраере» друзьям:

-Да я купил в Шушарах евротрешку,

конечно, за наличные!.. – И пьешь не пиво, нет,

ты пьешь глухую зависть:

ай молодец, до кризиса успел.

 

Тебе уже вполне по кошельку

космические цены Мариинки,

«Зенит» на стадионе, ужин в «Гинза»,

Багиров, Голощекин, аll that Jazz…

 

Под вечер город мониторит окна.

Вот лоджия, где щуришься в закат:

расслабленный, с вискариком… Щелчком

бычок отправил вниз, в траву. Скривился:

-Да я тебя, болото, покорил!

С твоими курами, сосулями, поребриком,

шавермой!.. –

Он: - Ты загибаешь пальцы? –

Безденежье, безрыбье, бес в ребро, развод, авария…

На похороны мамы

ты не летишь - куда с больничной койки,

в корсете, да с раздробленной ногой…

 

Но в Петропавловке весна: сирень хмельная,

Монетный двор, шемякинский гротеск Петра Великого…

- Полезем на колени? – Тебе смешно? Я с костылем… -

И вдруг ба-бах! – А, полдень, точно.

Пушка.

 

 

3. Сейчас. Принятие.

 

Здравствуй, город!

Гранитный поводырь моей души,

суровый пастырь опыта и знаний.

Тебе и мне так кстати седина:

она в сухих заиндевелых липах, витринах в наледи,

завьюженных мостах,

вобравших соль борьбы за разморозку.

Мои виски лет двадцать как белы...

 

То зло, то жадно, с нежностью скупой

все шепчешь городу, как только грянет вечер:

- Чего, чего ты хочешь?! – А Нева

таких, как ты, разглядывала сотни. Молодых,

амбициозных, ранних….

Беспримерно

заносчивых и ставящих себя на две,

на три ступени ниже Бога.

Кому домой, кому в Неву дорога.

 

Он вырастил тебя - колючий город.

Поставил на ноги, дал удочку и пруд: лови, рыбак,

лови свою удачу. И помни: больше нет пути назад.

Ты знаешь: так ласкает… нет, не мать –

профессор институтский. То журит,

то за вихор таскает… Но потом,

по окончании стоической защиты,

смущаясь, гордо треплет по плечу.

 

Сошелся клином свет.

Серьезно, плачешь?..

 

И, совершенно трезвый, сам, в ночи

на бито-гнуто-ржавые колени

встаешь пред Медным всадником, зажмурив

глаза,

и ждешь последнего удара

(копытом в грудь? – да пусть решит Господь)

навеки впетербурженного сердца.