Узник
Всегда я знал, что в океане,
Под всей той толщею воды,
Таится что-то, как в тумане,
Скрывая тщательно следы.
Ведь океан всего изучен
Процентов максимум на пять!
А я сейчас в гробу плывучем
Готовлюсь вскоре умирать.
Корабль наш, подлодка «Ева»,
Негласно с курса отошла.
Не встретив схожего рельефа,
Команда к штурману пошла.
Но он пропал. Пропал бесследно.
Подонок бросил нас в беде!
Оставил лишь свою заметку,
Где чиркал бред о божестве.
Безумец знал, куда плыть нужно:
Покойный город мы нашли.
На глубине стоял бездушно,
И словно гул звучал вдали…
Он был велик, он был огромен!
Лежал, не тронутый водой.
Был стилю старому подобен,
Что ослепил нас красотой.
Помощник вместе с капитаном,
Заметив древний пантеон,
Наружу выплыть попытались,
Всем говоря, что слышат звон.
Я понял, что их ум шатнулся.
Не знал я только от чего.
Не храм ли их ума коснулся?
И не коснулся ль моего?
Они всё бредили о звоне,
Прося их выпустить туда.
«Всё дело в этом пантеоне,
Его природа нечиста!»
Их отпускать мы не желали,
Боялись сильно за их смерть.
Но Боже мой, они сбежали!
Мимо нас сумев пролезть!
И лишь когда небесный свет
Полил из зала пантеона,
До нас дошло – безумцев нет,
Почив во славу Посейдона.
Небесный свет сменился алым,
Как-будто крови он испил.
И только уплывать мы стали,
В команде кто-то завопил.
Кричал связной: забившись в угол,
Он тыкал пальцем в перископ.
Не знали мы, чем он напуган,
Решился я взглянуть в глазок.
Вдали, над городом поднявшись,
Стоял огромный длинный червь.
Свой страх и крик унять пытавшись,
Сказал другим, что рядом зверь.
Команда кинулась к прибору,
Меня чуть было не свалив.
Но дикий рёв пришёлся в пору:
Он смог команду усмирить.
Я глянул снова: червь был ближе:
Глядел на нас сквозь сотню глаз…
Вблизи он был гораздо выше,
А пасть его - размером с нас.
Спустя мгновенья мы все знали:
Левиафан был зол на нас.
В подлодке бегали, кричали,
Со страхом тщетно так борясь.
Внезапно, пантеон вновь ожил,
Янтарным светом нас залил.
Раскатом труб червя встревожив,
У нас он уши заложил.
И долго трубы песни пели,
Что кровь хлестнула из ушей!
Затем удар – на мель мы сели,
Где и стоим уж сколько дней…
Что было дальше – знать не знаю.
Огромный зверь заверещал:
От вопля я контроль теряю,
И на пол кубарем упал.
В крови своей очнулся позже:
Под перископом я лежал.
И с новой силою возросшей,
Взглянуть в него я пожелал…
Вокруг, вдали и рядом с нами:
Кругом царила пустота.
Пропал ли город со следами,
Что был он здесь, где лишь вода?
Команда «Евы» вся пропала:
От их рассудка ни следа.
Способность мыслить умирала,
Оставив в лодке лишь тела.
А штурман ведь писал об этом,
На богомерзком том листке.
Тогда считал я это бредом,
Присущий психам в их уме.
Прочтя по новой – ужаснулся:
Безумец словно наперёд всё знал!
Или, возможно, я свихнулся,
Но моревод всё так писал:
«Трёхсотый год. На месте звёзды.
В завете Древних верно всё!
Лишь псам подводным кинуть кости,
А дальше всё пойдёт само.
Алтарь голодный жизни алчет,
Дабы сломить оковы сна.
Лишь житель города мешает
Подняться полису со дна.
О, потомок божьей крови,
Я слышал тяжкий твой призыв!
Мы плыть к тебе уже готовы,
Хоть я немного тороплив.
Ты заберёшь двоих достойных,
Чьи жизни в дар тебе даю.
Но в водах здешних неспокойных,
Готов и я отдать свою.
И пусть златая серенада,
Провозгласит благую весть:
Что Атлантида вновь богата,
Богам готовит злую месть!»
