ПЬЯНЫЙ КОРАБЛЬ. Артюр Рембо
ПЬЯНЫЙ КОРАБЛЬ
Когда я спускался рекою широкой,
То понял — не нужен своим морякам,
Которых индйцы избили жестоко,
А после прибили к позорным столбам.
Я был равнодушен всегда к экипажу,
Привычно возил белый хлопок, зерно.
Но тросы порвав, стал свободной поклажей,
По рекам помчался, пьянея грешно.
В неистовом шуме, под грохот приливов
Оглохший, наивный, как мозг у детей,
Бежал я! Забыв полуостров спесивый,
Который завидовал воле моей.
Я море узнал! И крещён был штормами.
Я легче, чем пробка на волнах кружил,
Которые жертвами делались сами
Все десять ночей, опадая без сил.
Нежней, чем в ребёнка от яблока мякоть,
Прозрачный поток внутрь меня проникал
И пятна вина, рвоту, прочую пакость
Легко убирал, становясь за штурвал.
С тех пор я купался в поэзии моря,
Где млечные звёзды съедали лазурь,
Где в тихом восторге, и больше не споря,
Утопленник бедный скрывался от бурь.
Ах, как же светился простор бирюзою,
Когда в жаркий полдень бред стал визави —
Покрепче, чем спирт! Вожделенье удвоив,
Все волны покрасил румянцем любви!
Я видел как небо взрывалось от молний,
Я принял приливов и вихрей забег,
И птичий полёт нескончаемо долгий —
Всё то, что желал бы иметь человек.
И понял, как солнце мистическим взглядом
Разгладило синие пятна теней,
Которые будто в актёрских нарядах,
Бежали по волнам, быстрей и быстрей.
Мне снилась зелёная ночь с белым снегом,
Её поцелуи, морские глаза.
И пела вода с небывалою негой,
Где фосфор сиял голубой и дрожал.
А волны неслись, как в дурной истерии
И били по рифам, забыв благодать,
Не думая вовсе, что ноги Марии
Способны и море заставить молчать.
О, что за Флорида — цветов половодье!
Там взгляды пантер и мужская вражда;
Там стянуты радуги, словно поводья,
Над морем, и тучек пасутся стада.
Я видел — броженье в огромных болотах,
Как будто сам дьявол на них загнивал;
Как гейзеров брызги сияли в полёте,
И смертью грозил водопад между скал.
Познал ледники и жемчужные реки,
И тёмных заливов гниющее дно,
Где змеи гигантские рыли отсеки,
Сжирая клопов и медуз заодно.
А детям я мог бы показывать рыбок,
Что золотом блещут и даже поют.
... Был путь мой в цветах, но достаточно зыбок,
Ветра дали крылья — не дали уют.
И всё же, меня после бурь отголосков
Седой океан в колыбели качал —
Цветы приносил в бело-жёлтых присоках,
Я нежною женщиной их принимал.
Но стал, словно остров, для птиц светлооких,
Нахально они оставляли помёт.
Когда же я плыл, то в каютах широких
Утопленник спал, устремиляясь вперёд.
Куда? Если я — разорённое судно,
Тайфунами сломан! Ненужен эфир.
Теперь мониторам найти будет трудно —
Не выловят пьяную тушу на пир!
Свободно плывущий в лиловых туманах
Я тот, кто кирпичное небо пронзит,
Кто выльет поэтам бальзамы на раны,
Где солнца лишай и слизь неба висит.
Я смыл электричества лунные пятна!
Безумной доской плыл меж рыб и коньков,
Когда сам июль бил дубиною знатно
В заморское небо с подсветкой веков.
Дрожал я почувствовав близость Мальстрима
Который ревел бегемотом в рассвет.
Да, вечная пряха морей — мной любима!
Но только Европы милей парапет.
Я видел созвездия, архипелаги,
Чьи тайны открыты для тех, кто ушёл...
— А может бездонная ночь ищет браги
Для Птиц золотых с миллионым числом?
Я плакал навздыд! Зори снова душили!
О, грозное солнце и яды луны!
Любовью, как будто меня отравили...
Так пусть киль мой лопнет под грузом волны!
Но если хочу я в Европе остаться,
То лишь в тёмной луже, где мальчик босой
Опустит бумажный кораблик качаться,
Что бабочки легче парящей весной.
Я больше таскаться по рекам не в силах!
Зачем мне поминки справлять по себе?
И флаги родные отныне не милы,
И рабство понтонов противно Судьбе.
--
