Умирай, Варан!
Холоден, бесчувствен, глух и тих,
солнце на плечах чешуйчатых своих
я неиссякаемо таскал,
но искал живую плоть средь синих скал.
В рубище, не поднимая глаз,
ты к дверям своё мне сердце принесла –
не как Данко, в вышину воздев,
а в котомке, клекоча, что быть беде.
Муторная вера на гвозде.
На колючей нам не встретиться звезде.
Между нами мегаметры стен,
но теперь познал я кровь безгрешных вен.
Может, голос твой издалека
донесут ко мне однажды облака.
Голос скажет: «Умирай, Варан,
блудный сын обвитых миражами стран!»
Теплокровная, ответ не прячь!
Отчего за гранью зеркала палач?
Почему остыла кровь во мне?
Что постигну я в чешуйчатой броне?
Смрадом воровской моей слюны,
отравляющей серебряные сны,
переполнен пухлый шар земли,
а вожди уже зовут меня вдали.
«Умирай, Варан!» – шипит любовь.
Хриплый ветер скалит тысячи зубов.
Захлебнулся праведный мотив.
Был, да стёрся мой дырявый нарратив.
Сладко жрёт тела земная твердь.
Души тусклые перебирает смерть,
подбирая хищникам судьбу –
задремать в песках иль в травяном гробу.
В рубище, не поднимая глаз,
ты к дверям своё мне сердце принесла
и сказала: «Умирай, Варан!
Так велят жрецы судьбой забытых стран»
Побежали буквы, как ручей,
и в тугом бездонном пламени ночей
догорит бездымная душа,
языки огня бездомно вороша.
